Прикольные раcсказы

Дорога или Не рой яму другому



«Но поступает экзотическое предложение. Я сейчас удивлю и вас, и ваших зрителей.
Нам предложили, чтобы наши Вооруженные силы, военнослужащие Российской армии,
встали на этой дороге и обеспечили безопасность», – сказал президент РФ.

Путин в ответ предложил осуществить этот план совместно с военными США.

«Мы предложили, американцы тут же отказались. Вставать не хотят, отводить боевые подразделения группировок
оппозиционных, террористических не хотят», – констатировал глава российского государства.

………….

Рядовой ВДВ Петров зевнул, поправил автомат, удивлённо посмотрел на измученных и оборванных людей,
бесконечным потоком бредущих мимо по дороге и спросил у стоящего рядом старшего сержанта Иванова:

– Тарищ страшный сержант, а это мы где?

– В пи…, в пустыне, товарищ десантник, – в педагогических целях поправился старший сержант, сплюнув на асфальт.

– Да я ничё, – виновато пояснил рядовой Петров. – Просто подняли, в самолёты загрузили, десантировали, а зачем – непонятно.

– А зачем тебе понимать зачем, если есть приказ? – логично ответил сержант, но потом, в целях доведения задач
до личного состава, пояснил. – Страна рухнула, а люди в городах с голоду пухнут.
Вот мы и должны обеспечить их безопасный выход и доставку гуманитарной помощи тем, кто не может уйти.

– Теперь понятно! – ответил Петров и добавил. – Жалко их. Правда, товарищ старший сержант?

Старший сержант хотел что-то ответить, но в этот момент на трассу вылетел невесть откуда взявшийся пикап
с крупнокалиберным пулемётом в кузове.

Пикап резко затормозил, смуглый человек в кузове что-то весело крикнул и стал расстреливать бредущих по дороге людей в упор.

– Вот суки! – удивился старший сержант, наводя свой АК-500 на пикап и выкрикивая «Термо!»

Через долю секунды автомат рявкнул, выпуская заказанную термобарическую гранату и пикап превратился
в обугленный остов со всё ещё улыбающимся скелетом у дымящегося пулемёта.

Сержант опустил ствол и негромко сообщил в микрофон на запястье:

– У нас трое трёхсотых и десять двухсотых. Требуется помощь.

Через три минуты над дорогой завис санитарный вертолёт.

Иванов посмотрел на ошарашенного Петрова и пояснил:

– Латиносы. Неплохие ребята, но злопамятные страшно.

Рядовой Петров снял свой универсальный тактический шлем, вытер набежавший пот и посмотрел на дорожный указатель над головой:

«Нью-Йорк - Вашингтон. 10 миль. Велкам в столицу Америки, самой великой страны в мире!»

Green Tea

Талалихин

Егоров

Лезвие галогена рубит ночь пополам. Я захожу «немцу" в лоб. Он еще не понял. Еще силится разглядеть сквозь чахлый сноп моих фар, кто там залез на его полосу. Кто смеет заступать ему путь. Он все еще уверен в победе, хотя не знает еще, что сквозь пропитанный асфальтовым чадом воздух, сквозь сумеречную полумглу захожу на него в лобовую я.

Я - недобитый панфиловец. Я - двадцать восьмой комиссар. Я – звездатый каюр Белки и Стрелки. Я - депутат мятежной Балтики. Я - четыре цилиндра ненависти. Я - смерть в 72 лошадиные силы. И мне некуда отступать. Позади уже и Москва и все остальное.

У него впереди «кенгурятник». И подушки безопасности в салоне. У меня - две бутылки водки плещет в желудке, безответная любовь к Родине клокочет в венах и светлая ярость покойника в чахлой груди. А еще у меня багажник и в нем шесть шлакоблоков. Он - мачо. Хозяин жизни. Депутат, прокурор, патриот, чиновник. Кто ему я? Ноль. Абсолютный всепоглощающий ноль и по Кельвину, и в тротиловом эквиваленте. И я уже не отверну.

Вот задергался «немец». Рыскает носом, хочет уйти. Но, шалишь, оккупант. Тут тебе не Красная Пресня. Не Охотный Ряд. Тут нет резервной и даже двойной сплошной. Тут есть только я и ты. Мы зажаты между двумя непахаными ломтями Родины. И не поможет тебе ГИБДД. И не защитит МВД. Зря у тебя номера с флагом и буквами «ООО» Это только заводит меня. Так, что практически стоит, как генерал Карбышев. Некуда тебе деться. Я уже не сверну.

Ручку вперед, до хруста. Получи фашист гранату из коробки скоростей.

Педаль в пол. Подсос на себя. С мясом. Пятая повышенная. Последняя для меня и тебя передача. Передаю в эфир открытым текстом. «Над всей Испанией безоблачное небо! Работают все радиостанции! Венцеремос, ****ь! Но пассаран!" Слышу, как ты скулишь в эфире «Ахтунг, ахтунг. Майдей, SOS, ****аврот. Ратуйте. Покрышкин, падла, ин флюхт »

Вот и пришел твой черед, оккупантская морда, отвечать за Хиросиму и Ковентри. За Буденовск и за Беслан. За всех ваших ответишь один. За тех, кто по жизни в розовом масле, а после в кремлевской стене. И за наших. За тех, кто пол-жизни в мазуте, а в перерывах в казармах, в бараках, в бегах, ответишь мне лично. Я делаю горку на мертвом полицейском и вхожу в последний, неотразимый вираж.

Мне не жалко тех, кто там с тобой в кондиционированном чреве люкс-левиафана. Ты ведь тоже никогда не щадил моих. Ни детей, ни женщин. Это моя Безымянная Высота, моя Каховка и Прохоровка. Моя Триумфальная площадь. Мой Несогласный Марш. Ты пожалеешь, что подставил кролика Роджера.
Я не сверну.

Дергайся. Ерзай, крякай, дави на клаксон. Передавай синей мигалкой сигналы точного времени. Его нам осталось немного. Я успею сделать последний глоток. Ты успеешь изгадить штаны. Я уже, даже если захочу, не смогу отвернуть. Не позволю себе такой слабости. Вышвыриваю в окно пустую бутылку и закрываю глаза. Вот сейчас, сейчас я узнаю, кто там забыл выключить за собой свет в конце тоннеля. Сейчас.

Я упираюсь руками в руль. Ногами в пол. Не поможет. Но телу плевать, что я ночной Талалихин. Тело не хочет идти на таран. Но я уже не сверну.

Где?...

Где? Где ты, тонированный? Где твоя крупповская, собранная в гармошку сталь? Я хочу видеть, как кишки твоей ходовой рухнут в лужу густого масла British Petrol!

Ушел, «Мерседес» Отвернул, бубновый. Зассал «геленваген». Дернул через кювет, сорвался на плоскость, сделал двойную "бочку" и зарылся по подфарники в зону рискованного земледелия. Значит, все-таки, победил я. Талалихин.

Но рано рисовать еще одну трех-лучевую звезду на крыле. Сейчас он вызовет по рации своих, и воздух перекроют. Либо полицаи на УАЗиках, либо самураи на «кукурузниках» Мне что те, что эти. Один конец. Замешкаюсь, и лежать мне в ближайшем шлакоотвале среди прочих неизвестных. Я переключаюсь на третью, на вторую, вырубаю фары и сворачиваю в сады. Мне нужен запасной аэродром. И в магазин. На дозаправку. Мне положено сто грамм за сбитый.

Заяц в кармане

vpr

Егор был обычным человеком. Таких миллионы. И ёлка у него была самая обычная. Из пластика. Не живая – зато пушистая в некоторых местах. Как и его жизнь. И закошена на одну сторону, точно так же – один в один.

Состояние ёлки можно было расценивать как предынфарктное, потому что использовалась она по назначению уже несколько лет подряд. А каждый Новый год для искусственной ёлки – как мини инфаркт. Собрали – разобрали, что-то само отвалилось, что-то проебали… в общем, не мне вам рассказывать.

В канун Нового года, часов с семи вечера Егор сидел на полу в своей квартире, напротив зелёной красавицы и методично и уныло напивался. Выпивал стопку тёплой водки, и заедал её кулинарными изысками из ближайшего гастронома, выковыривая еду руками прямо из пластиковых контейнеров. Смачно рыгал, облизывал пальцы, и снова наливал очередную порцию.

- За счастье!

Егор чокнулся со стеклянным зайцем. Заяц, по-праздничному задорно крутанулся на ниточке и замер, глядя в сторону. Егор выпил. Заел шубой и сплюнул селёдочную кость. Развернул косого за нитку.

- Ты-то чего?

Заяц виновато качнулся. Егор снова налил.

- За любовь, будь она неладна...

Заяц снова медленно повернулся и уставился на красный блестящий шар. Рука Егора замерла, так и не донеся рюмку к сложенным в трубочку губам.

- Сука, – Егор поставил на пол рюмку и развернул непослушного зайца мордочкой к себе. – Я не понял… тебе-то я, что плохого сделал, заморыш?

Егор подержал несколько секунд зайца в ладони, осторожно отпустил, пригрозил пальцем. Поднял с пола рюмку. Быстро выпил и потянулся за закуской.

- Сам ты заморыш.

Егор подавился и, закашлявшись, харкнул на ёлку кусочками оливье. Оглянулся и уставился в телевизор. Надежда Кадышева, привольно шевеля грудями, враспев горланила, «…коротаем мы, ночи длинные…»

Нет, это не оттуда, – подумал Егор. Встал, обвёл взглядом комнату и, слегка пошатываясь, прошёл в кухню. Телевизор и магнитофон были выключены. Послышалось, наверное. Он вернулся и сел возле ёлки. Налил рюмку под самый край. Поднял, приподняв локоть на уровень плеча, и выдохнул в сторону.

- За родителей, царствие им не...

- Родителей вспомнил? Самое время.

Егор вздрогнул и неловко дёрнул рукой. Тёплая водка, расплескавшись, намочила ладонь и впиталась в манжет рубашки.

- Да что за хрень?! – Егор поставил рюмку на пол. – Что за херня?!
Он поднялся с пола, и комната поплыла перед глазами. Для равновесия расставил руки в стороны. Огляделся.

- Выходи, сука! Кто тут!

- Да здесь я, – ответили с ёлки.

Егор нагнулся и стал пугливо всматриваться в тёмное пространство между веток.

- Кто здесь?

- Разуй глаза, валенок. Это я, Косой.

Егор даже не сел, а упал на пол, больно ударившись пятой точкой. Всмотрелся в заячью стеклянную морду. Заяц подмигнул, отразив блестящим веком свет люстры.

- Привет. Чего варежку раскрыл? Только что чокался со мной, в рыло мне рюмкой тыкал, заморышем называл. Давай, давай… продолжаем разговор.

Егор потряс головой. Ущипнул себя за ладонь. Ударил кулаком по лбу и снова посмотрел на зайца.

- Ну, полегчало?

Егор мгновенно протрезвел и вскочил на ноги.

- Ты это… чего?

- Я? Я ничего. Просто, разговариваю с тобой. Ведь кроме меня тебе уже и поговорить не с кем… я прав?

Егор согласно кивнул. Поговорить действительно было не с кем. Жена ушла полгода назад, с друзьями разжопился, родители померли давным-давно. Последняя подружка, обидевшись на недостаток внимания с его стороны, не звонила уже недели полторы. Да и он собственно не пытался связаться. Зачем? Да ещё перед самым Новым годом попал под сокращение на работе. Так что… ещё месяц отсидеть в офисе – и на кислород. В общем – полный пакет. Все опции, кроме кожи и климата. Кожа посерела от пьянства, недосыпа и неправильного питания, а климат… сами знаете, какой сейчас климат.

- Ну, давай. Ты, вроде за родителей выпить хотел? – напомнил Заяц.

- Хотел. А что?

- Да ничего. Ты, кстати, где был, когда мамка твоя в Красноярске от рака загибалась?

- Здесь. Ну, в Москве... был.

- А чего не поехал? Мог ведь тогда, помнишь? Да и с отцом как-то нехорошо получилось… Егор неохотно и стыдливо пожал плечами. Он и сам не мог ответить на этот вопрос. Приехал он тогда только на её похороны. Чтобы поцеловать в лоб, обтянутый тонкой полупрозрачной кожей, незнакомую высохшую мумию. А отец? Егор и узнал то о его смерти только через месяц. И на могиле не был ни разу.

- Ты откуда всё знаешь? И какого… ты меня тут осуждаешь… хрен стеклянный.

- Я не осуждаю. Я спросил просто. А знаю я про тебя всё, потому что ещё с рождения твоего мы знакомы. Родители твои нас из Чехословакии привезли. Тебя и меня. Ну, там ещё были… попугаи, то да сё… шары какие-то… побились все. Один я остался с тех времён. Потому что ты меня всегда в бумажку заворачивал, перед тем как в коробку убрать. Я добро помню.

Действительно, зайца этого Егор всегда заворачивал в несколько слоёв газеты. Аккуратно укладывал, и через год, так же аккуратно вынимал из коробки с ёлочными игрушками. И вешал на самое видное место.

- Тогда, чего ты хочешь от меня? – Егор начинал терять терпение. Разговаривать со стеклянным зайцем, который всё про тебя знает, не самое приятное занятие. Попахивает шизофренией, причём в крайней – галлюцинаторной форме.

- Ничего. Вопрос в том – что ты хочешь?! – загадочно ответил Заяц и почесал за ухом стеклянной лапкой.

- Развяжи-ка эту нитку долбанную. Я на пол хочу слезть… лапы затекли уже.

- Ага… Щас! Виси – где висишь и не рыпайся. Джин хренов… интригует ещё…

- Ну, как знаешь. Можешь дальше бухать. Только, времени у тебя – до четвёртого января. До рассвета. Если точно, то до шести сорока четырёх, и…

- Ну да, ты мне ещё про тыкву расскажи, блять, – перебил Зайца Егор.

- Не веришь?

- Ясное дело. Я что – идиот, по-твоему?

Заяц молчал. Егор уже пожалел о том, что отказался. Но и признаться в этом не хотел, ни себе, ни тем более стеклянному зайцу. И когда он уже решил заговорить, Заяц внезапно спросил:
- Чего бы тебе хотелось сейчас больше всего. Подумай.

- Хочу, чтобы жена мне позвонила. Вот прямо сейчас! Слабо?

Из вороха белья, лежавшего на смятой постели послышалась приглушённая трель. И в ту же секунду, но гораздо пронзительнее, на тумбочке возле кровати, отозвалась база радиотелефона. Егор, не раздумывая, бросился на звук сигнала и начал копаться в скомканных простынях. Трубка вывалилась откуда-то из недр разворошенного белья и стукнулась об пол.

- Алло, – послышалось из динамика. – Егор… Алло!

Егор как завороженный смотрел на трубку, затем перевёл взгляд на Зайца.

- Ну ты чего? Жена звонит – ответь уже.

Егор медленно слез с кровати, поднял трубку с пола и прислонил её к уху.

- Да.

- Здравствуй, Егор. Что там у тебя за бардак опять? Ответить сразу, не можешь что ли? Алло… ну что, молчать будем?

- Да слышу я, – Егор отвернулся от ёлки. Встал в пол оборота. – Чего ты хотела, Лен?

- Я там оставляла квитанции на оплату за квартиру. На холодильнике. Ты оплатил? Полгода прошло уже. Смотри – доиграешься.

- А с чего ты решила…

- Я просто знаю, поэтому и говорю. Тебе всегда нянька была нужна. Твоя-то, сопливая, наверное, не напоминает тебе, – «то надо сделать… это». Нет? Не напоминает?

Егору почему-то стало стыдно перед Зайцем, и он вышел с трубкой в прихожую. И правильно сделал, потому что за спиной послышался приглушённый ехидный смех.

- Слушай, Лена. Я один прекрасно справляюсь. Мне никто не нужен, понятно? В том числе и мамочка. Ни в твоём лице… ни…

- Знаешь, мог бы и с Новым годом меня поздравить. Так… для начала…

- Пошла ты в жопу! – сказал Егор и нажал на сброс.

Вернулся в комнату. Сел возле ёлки, взял бутылку и отпил прямо из горлышка.

- Поговорили? – поинтересовался Косой.

Егор кивнул.

- Веришь мне теперь?

Егор мотнул головой и одновременно пожал плечами. Но неуверенно и еле заметно. Сделал ещё один глоток и поморщился. Хотел возразить, что звонок – простая случайность… совпадение но, передумал. Сидел молча, и понуро пил из горлышка.

- Ты этого хотел?

- Да.

- Послать её в жопу? – допытывался Заяц.

- Ты же сам всё знаешь, хули спрашиваешь? – огрызнулся Егор.

- Проверить хотел.

- Проверил?

- Ага, проверил. Ты врёшь. Ты хотел, чтобы она вернулась. И чтобы у вас всё снова было как тогда – десять лет назад. Сними меня с верёвки, будь человеком.

Егор снял нитку с ёлочной ветки и, аккуратно придерживая Зайца, поставил его на пол. Тот присел пару раз, упёрся передними лапками в бока и прогнулся. Сначала назад, а потом вправо – влево.

- Если я хотел, чтобы она вернулась, почему ты этого не сделал? – спросил Егор.

- Я не всё могу. Я дал тебе шанс – ты его упустил.

- Ну… ты всё слышал. Ты думаешь мне всё это надо? Вот это вот... – Егор скорчил гримасу, имитируя недовольную физиономию бывшей жены.

- Выбор был за тобой. Ты его сделал. Что ты от меня-то хочешь? – резонно ответил Заяц.

- Да ничего я не хочу.

- В этом-то и дело, – Заяц усмехнулся. – Когда захочешь – скажешь. Придумай что нибудь. Ну, что бы ты действительно хотел. Без всяких там… - «а мне это нужно?», да - «я не знаю». Мужик сказал – мужик сделал. Ясно?

Недолго думая, Егор выпалил первое, что пришло в голову:
- Хочу миллион долларов наличными.

Заяц поморщился. Закатил блестящие глаза к потолку и сказал удручённо:
- Ну, ничего другого я и не ожидал. Стандартная мечта среднестатистического идиота.

Егор еле сдержался, чтобы тут же не раздавить наглеца. Один удар ногой – и всё. Не будет никакого зайца, закончится эта жуткая и неприятная галлюцинация. Но любопытство оказалось сильнее. И вместо быстрой расправы, Егор решил продолжить диалог.

- Выбирай выражения, а то опять на ёлке будешь болтаться. Что тебе не нравится-то? Нормальная мечта – миллион… Миллион – это то, что нужно.

- Нет, не получится. Миллион я тебе не дам.

- Сползаешь с базара, хрен стеклянный, – криво усмехнулся Егор. – Только философствовать можешь, как я погляжу. А чего так?

- Нету у меня миллиона, поэтому – вот так. Вот миллионером могу тебя сделать, если хочешь. Но учти – со всеми вытекающими последствиями. С налоговиками и ментами, с бандитами и чинушами… с продажными девками и лицемерными друзьями… короче, со всем тем говном, которое к этому прилагается. Хочешь?

- Нет, не хочу. Ладно, хрен с ним, с миллионом. Хочу третьего числа выйти на работу в качестве шефа… ну, хозяина нашей фирмы. И чтобы Колесов… ну, шеф… был у меня в подчинении. Топ менеджером. Можешь такую рокировку устроить?

- Не вопрос. Сделаю. А до третьего, чем будем заниматься? Время-то идёт. Цигель – цигель, ай люлю. Сечёшь? Может, прокатимся по городу? Тачка у тебя как, на ходу?

Тачка была на ходу, но Егор успел уже порядком перебрать. Садиться за руль в поддатом состоянии, да ещё и в новогоднюю ночь – полный идиотизм. Хотя, весь сегодняшний вечер, замечательно подходил под эту формулировку. Егор попытался возразить, но без особого энтузиазма.

- Я выпил. За руль как-то не очень хочется...

- Не переживай, я отмажу если что.

- Ну, поехали тогда.

***

Двор замело снегом так, что выбирались полчаса, не меньше. Двигатель ревел, как оглашенный. Хорошо ещё, что прохожие, идущие к кому-то на встречу Нового года, помогли и вытолкали тачку со двора.

На улицах было не так много машин. Большинство уже добрались туда, куда хотели добраться и упивались горькой. А те, кто никуда не собирался… впрочем, нам до них нет никакого дела. Остались только вольные бомбилы, подневольные таксисты и такие как Егор. А уж с Зайцами или без – не имеет значения. Ну, и мусора… Как без них?

- Куда поедем? – спросил Егор.

- В центр, конечно. Куда ещё?

Егор вывернул на проспект и надавил на акселератор. Машина ушла в занос, загребла резиной снег, дёрнулась и вползла наконец, в колею.

- Полегче, не дрова везёшь, – подал голос Заяц. – И это… ты меня в карман положи. И наушник себе в ухо вставь. А то будешь со мной на людях разговаривать – заметут сразу. Подумают ещё, что у тебя крышу сносит. А так, вроде по мобиле разговариваешь.

- Ладно, Косой – ответил Егор, пристраивая Зайца в карман пальто. – А мы что… будем на людях разговаривать?

- А то! Конечно. На хрена же мы тогда из дома выходили?

До центра добрались без приключений. От праздничной иллюминации и освещённых окон домов, на улице было светло, как днём.

Егор припарковал машину в переулке, пискнул сигнализацией. Осмотрелся и пошёл в сторону Кремля. В кармане пальто он почувствовал возню и услышал еле различимый голос Зайца:
- Слыш, Егор… подсоби чутка. Я взглянуть хочу, что там и как. Сто лет уже на улице не был. Ну, и тебе полезнее будет. Может, подскажу что-нибудь.

Егор помог Косому, и тот, зацепившись лапками за край кармана, высунул голову наружу. Осмотрелся по сторонам и обозначил Егору маршрут следования.

- Туда вон пошли, где народ колготится. Видишь? Вот-вот, правильно. Ага, к ним подгребай.

Егор подошёл к группе подвыпивших и веселящихся граждан. Они раскладывали на снегу богатый арсенал китайских петард, готовясь устроить новогодний фейерверк. Прямо тут же произносили тосты и распивали водку из пластиковых стаканчиков. Чуть поодаль, Егор заметил молодую совсем девчонку в короткой юбке и длинных сапогах на шпильке. Она стояла и курила, закутавшись в короткий лисий полушубок, совсем не интересуясь тем, что происходило в двух шагах от неё.

- Классная задница, – тихо прошептал Заяц из кармана пальто. – У-ух!
Оценив фигуру девушки, Егор согласно кивнул. Девчонка, безусловно, была хороша.

- Хочешь её? Нет, я серьёзно – не унимался Заяц.

Егор снова посмотрел на девушку.

- Допустим. И что?

- Да ничего. Допустим или хочешь? Хотелось бы конкретики, понимаешь? Хотя бы в аспекте твоих звериных инстинктов. Что ты как не живой? Хочешь или нет?

- Хочу – быстро ответил Егор, прислушавшись к голосу животного. Вернее, животных. И стеклянного, который сидел в кармане его пальто, и того – второго, сидящего у него внутри.

- Да. Хочу, – подтвердил он ещё раз. И ещё, уже более уверенно, – точно, хочу.

- Да успокойся уже. Короче так... сделаешь всё, как я скажу, и она – твоя, понял?

- Понял – ответил Егор и чуть склонил голову набок, чтобы лучше слышать Зайца. Со стороны могло показаться, что его внезапно прихватил радикулит или прострелило в области поясницы.

- Во-первых, выпрямись. Не стой как паралитик. Напрягай уши, а не спину. В жизни пригодится. Кто спину ломает, тот так по жизни и скачет… сгорбившись. Лучше слушай побольше да на ус мотай… андестенд?

Егор мгновенно выпрямился и напряг уши.

- Сейчас подойдёшь к ней. Только не с хвоста заходи, а с мордочки… с лица, господи. И скажешь, что хочешь её трахнуть. И без всяких там сантиментов, понял?

- Да как же… – начал было Егор, но Косой оборвал его на полуслове.

- Да вот так. Сделаешь так, как я сказал.

«Да что он, вообще рехнулся? Что он понимает в этом, урод стеклянный», – подумал Егор. «Триста шестьдесят дней в году на антресолях проводит, а туда же… учить берётся».

Егор постарался придать походке лёгкость и спокойствие. Подошёл к девушке сбоку, и слегка нагнувшись, сказал:
- Девушка, мы с вами не встречались раньше?

- Идиот, – еле слышно прошептал Заяц.

Егор легонько ударил ладонью по карману пальто.
Девушка повернула голову и посмотрела Егору прямо в глаза. Затем, смерила его высокомерным оценивающим взглядом с головы до ног. Щелчком отбросила в сторону окурок и отвернулась.

- Девушка, а девушка…

- Скажи, что хочешь её трахнуть, - не унимался Косой.

- Заглохни, мразь, – внезапно ответил Егор и снова хлопнул ладонью по карману.

Девушка испуганно отошла на пару шагов и процедила сквозь зубы:
- Отвали, козёл.

Козёл отвалил, уже не претендуя на знакомство. Отошёл на несколько шагов, вытащил Зайца из кармана. Подавил первое желание раздавить стекляшку прямо в ладони. Заяц, видимо смекнул, что жизнь его на волоске, поэтому скромно помалкивал. И даже не шевелился. Егор размахнулся, собираясь швырнуть Зайца как можно дальше. Передумал и подошёл к массивной стене гостиницы «Москва». «Лучше об стену со всей дури», - подумал он. – «По крайней мере – наверняка». Заяц уже понял ход мыслей Егора, и решил, что молчать дальше нельзя.

- Слушай, ну давай успокоимся, а? Ну, мы же цивилизованные люди. Опять же… третье января не за горами. Помнишь? Рокировка с шефом.
Егор опустил уже занесённую для броска руку. Видя, что инициатива перешла к нему, Заяц немного осмелел.

- Сам виноват. Я же тебя предупреждал – без сантиментов. А то… «девушка, девушка…». Ясное дело, что она расстроилась тут же. Ей твои рулады слушать, особого желания нет. Она не разговоры разговаривать на улицу выползла в такой мороз. И наушник… я же тебя предупреждал. Где наушник?

Егор положил Зайца в карман пальто, процедив сквозь зубы:
- Ладно, живи пока.

Затем достал телефонный девайс и засунул его себе в ухо.

- Вот, так гораздо лучше, – подал голос Косой.

Егор закурил. Несколько минут оба молчали. Наконец, из кармана послышалось:
- Не хочешь ещё раз попробовать? Только сделай всё так, как я тебе сказал. Просто, подойди и скажи, что хочешь её трахнуть. Отыметь. Совокупиться с ней.

- Так вот прямо и сказать? А если она заартачится? – с сомнением спросил Егор.

- Предложи ей сто баксов.

- А с чего ты взял, что она возьмёт бабки… ну, в смысле… будет трахаться за бабки…

- За бабки все трахаются. Вопрос цены.

- Ну, знаешь, – возмутился Егор. – Любовь не продаётся, чтоб ты знал!

- А кто тут говорит о любви?

Из прорези кармана появилась блестящая голова зайца. Он внимательно посмотрел на Егора. Сощурился и саркастически хмыкнул.

- Знаешь, твоя жена права. Тебе действительно нужна нянька. Ты что, собирался заводить с ней продолжительные отношения? Любовь крутить?

- А почему бы и нет, – ответил Егор. – Вполне приличная девушка.

- А тебя не смущает, что она проститутка?

- С чего ты взял? – вопросом на вопрос ответил Егор.

- Ну да. Она тут Деда Мороза ждёт, ага. Пытается зацепить своё ускользающее детство. Оделась понаряднее, чтобы на дедушку впечатление произвести. И мёрзнет здесь в короткой юбчонке.

Егор отшвырнул окурок. Помялся с ноги на ногу. «А ведь прав Косой», - подумал он, - «похоже, что прав». Кого она тут ждёт в одиночестве? Парня? Такие девчонки парней не ждут. И как это он сам не допёр. Откуда стеклянный хрен всё знает, вот в чём вопрос. Из коробки на антресолях?

Заяц, видимо мог читать мысли, поэтому сам разъяснил, что к чему.

- Ты, Егорка, меня раньше в «Советский спорт» заворачивал. Или в «Правду». А последнее время, всё больше в «Спид-инфо» да в «МК», ну и в прочую жёлтую прессу… а там только о проститутках пишут.

- Я тебя в этом году в предвыборный бюллетень заверну. Будешь мне на следующий год про политику рассказывать.

- Проституция и политика в одной плоскости лежат. Так что ничего нового ты от меня не услышишь – ответил Заяц. – Разница только в том, что в первом случае ты трахаешь кого-то за бабки, а во втором – тебя трахают бесплатно. Ну, или… иногда за твои же кровные. Слушай, время идёт, а мы всё трём. Драйва нет. Ты смотри, Егор… такие девочки подолгу не стоят. Уведут ведь.

- Ладно, давай сто баксов, пойду ещё раз попытаюсь, – решительно сказал Егор.

Заяц рассмеялся. Завертел головой, отчего уши его замотались из стороны в сторону, сверкая бликами новогодних огней.

- Где я тебе сто баксов возьму? У меня их нет.

- У меня тоже нет, - сказал Егор. – Что делать будем?

- Заработай. Хочешь девочку поиметь, иди и потрудись.

- Где же я тебе сотню бакинских срублю в новогоднюю ночь? Да ещё быстро? – злобно спросил Егор. – Ты мне обещал, что девчонка моя будет! Соврал, значит? И я ещё пёрся сюда через весь город, как последний придурок.

- Успокойся. Я тебе могу помочь. Получиться быстро и без особых усилий. Только на этот раз всё сделай так, как я говорю.

- Валяй, что там у тебя, – согласился Егор и, потирая озябшие руки, посмотрел через плечо на девушку. Она всё ещё стояла на том же самом месте.

- Сейчас эта пьяная орава будет запускать фейерверк. Ты подойдешь к ним и скажешь, что на спор можешь засунуть себе в задницу горящую петарду… Подожди, не перебивай! И пробежать с ней вдоль Александровского сада. И попросишь за это сто долларов. Они согласятся, это я тебе обещаю. Они, кстати, и за двести согласятся. Это так – информация к размышлению.

- Ты охренел, скот! Ты что думаешь, я совсем псих? С факелом в жопе по морозу бегать! Да я тебя, гад…

- Ты даже на это не способен ради понравившейся тебе девочки. О чём с тобой вообще можно говорить? Ладно, пошли к машине… домой поедем. Праздновать.

Егор подумал о том, что дома его ждет недопитая тёплая водка, оливье с прогорклым майонезом, телевизионное шоу и бескрайняя унылая пустота.

Представив всё это, Егор задумался. А стоит ли возвращаться, если он уже так далеко зашёл? Конечно, бегать по центру города с петардой в жопе, особого желания он не испытывал. Но вернуться сейчас домой… хотелось ещё меньше. Да и доказать этому стеклянному болвану, а заодно и себе самому, что он ещё готов ради достижения цели на что-то действительно героическое…

- Ладно, Косой, пробегусь. Трусы только снимать не буду. Дырку проделаю. А то – позорно уж очень.

Сговорились за двести баксов, как и обещал Заяц.

Егор перебирал разложенный на снегу арсенал. Косой еле слышно давал советы, высунув голову из кармана.

- Да нет, ты что! От этого может всю жопу разворотить. Ну и что? Подумаешь – тонкий! Ты выбирай не тот, что тонкий, а тот который не взрывается. Который горит, выбирай. Как на торте, да… Уж мне поверь. Я в этом толк знаю. Ага… Да, вот этот подойдёт. Отличный выбор. Просто отличный. Очень красиво будет… Да я и не подьёбываю. И в мыслях нет. Попроси, чтобы ножичком подтесали слегка. И вазелин попроси.

- Откуда у них вазелин?

- Ты попроси, у них есть. Ты забыл, с кем имеешь дело, – обиженно ответил Косой.

- Мужики, ножик есть? – обратился Егор к компании.

Кто-то из ребят протянул ему перочинный ножик. Егор чуть подправил деревянный кончик петарды. Прикинул на глаз. Должен войти. Без всякой надежды попросил вазелин. К его удивлению, вазелин нашёлся. Причём, целая банка, грамм на двести. «Пидары, наверное», - подумал Егор, стыдливо снимая штаны и поёживаясь от холода.

В самый последний момент он засомневался. Ситуация, показалась ему до предела абсурдной. В голове крутился целый ворох мыслей. Представил, что бы подумала Ленка, если бы увидела его сейчас. Думал о том, что ради неё он никогда ничего подобного не делал. И о том, что всё это слишком похоже на сон.

Егор снова ущипнул себя за ухо, за голую ногу. Нет. Не сон. Не сон.
- Ты нагнись, чтобы ноги не подпалить, – советовал Заяц. – Всё время беги нагнувшись, понял. Полы пальто придерживай, и руки в стороны расставь. И не переживай, главное. Пять минут полёта – и всё! За двести баксов – это того стоит, поверь мне. Девочка за эти бабки под тобой два часа пыхтеть будет… подумай об этом.

- На старт! Внимание! Зажигай!

- Пошёл! Давай!

И Егор дал.

Сложившись пополам и расставив в стороны руки, он нёсся навстречу летящему в лицо снегу, оставляя за собой сверкающий в темноте след.
Полы пальто развевались на ветру, придавая Егору сходство со скользящим над поверхностью земли истребителем. Сзади раздавалось улюлюканье, свист и почему-то крики «браво».

- Вправо! Вправо забирай! Куда ты ломишься, чёрт! – истошно орал из кармана Заяц.

Но Егор уже ничего не слышал. Наверное – это и называется упоение полётом. Он получил такую порцию адреналина, что ничего не видя и не соображая, пронёсся под проёмом ворот и вылетел на Красную Площадь.
Взяли его как раз напротив Мавзолея.

***

В «обезьяннике» было не густо. Егор, Косой, да ещё пара бомжей, которых и подобрали то для того, чтобы те не замёрзли на улице. При обыске, менты зайца забрали, но через какое-то время он незаметно прокрался в камеру и запрыгнул в карман Егорова пальто. И сидел там ниже травы. И тише воды.

Егор, облокотился на прутья решётки и, обращаясь к сидевшему за столом молоденькому летёхе, тошнил последние минут пятнадцать:
- Слушай, лейтенант. Ну, отпусти ты меня ради бога. Я себе домой поеду потихонечку.

- Без штанов?

- Да у меня и машина тут… рядом совсем. Мы добежим.

- Кто это «мы»? – лейтенант подозрительно посмотрел на Егора.

Рассказывать про Косого Егор не стал. Перспектива переселения из дежурной части в больницу Кащенко, ему не улыбнулась. Он махнул рукой и вернулся на привинченную к полу скамейку. Из кармана пальто осторожно высунулась голова Зайца. Косой попытался изобразить улыбку.

- Слыш, брат… Ты зла то не держи на меня. Я же кричал тебе… ну, чтобы ты вправо загребал. Какого чёрта тебя на площадь то понесло?

- Выйдем отсюда, я тебя, гада, сразу и раздавлю. Прямо у входа в ментуру. Подохнешь, сука, позорной смертью, понял? – процедил Егор сквозь зубы. – Мало того, что я даром бегал по морозу с ракетницей в жопе, так теперь ещё и Новый год в камере встречать придётся.

- Ты не думай о плохом, Егор. Думай о хорошем, – уговаривал Заяц. – О позитиве.

- А что позитивного?

- Ну… ты, по крайней мере… получил бесценный опыт.

- Например?

- Нельзя бегать без штанов по Красной Площади – это раз. Можно пробежать несколько сотен метров с петардой в заднице и не обжечься – это два. Если заниматься этим регулярно и за деньги, то за вечер можно зарабатывать до тысячи долларов – это три. И ещё…

- Хватит! Заткнись уже.

Беседу прервал голос лейтенанта.

- Эй, Гастелло, давай на выход. Твои штаны принесли.

Егор стоял на крыльце дежурной части и держал в руке стеклянного Зайца. Косой нервно сглотнул и поднял глаза на Егора.

- Кончать меня будешь? Что, и не дрогнет ничего внутри?

- Нет. Не дрогнет.

- Ну что же… хозяин – барин. Значит, третьего числа Колесов тебя будет на планёрке сношать, а не ты его… так тому и быть. Но мне, как новогоднему зайцу, обидно…

- Ты манипулятор, а не заяц, – прервал Косого Егор. – Ты из меня сегодня посмешище сделал.

- Если бы ты меня слушался, и делал так, как я говорю – всё было бы тип-топ. Давно бы уже свою красавицу пялил. И водку свою любимую пил… ты, кстати, водочки не хочешь?

- Да где её взять в начале двенадцатого ночи? Да ещё под Новый год? – Егор косо посмотрел на Зайца. – Опять в жопу свечку вставить, и вокруг отделения побегать, чтоб менты налили… или ещё что придумаешь?

- Зачем ты так, друг?

- Да какой я тебе нахер, друг? Тамбовский волк тебе друг, понял!

- Если свернёшь сейчас налево за угол… прямо тут, за отделением, то в сугробе найдёшь две бутылки «Московской». Мусора дежурные припрятали, чтобы ночью забухать. Можешь позаимствовать в качестве компенсации за моральный ущерб. – Голос Зайца стал заискивающим и елейным.

Егор недоверчиво посмотрел на Косого, глянул через стекло входной двери в дежурную часть. Заняты. Строчат протоколы. Прошёл до угла и повернул. Взъерошил снег носком ботинка и наткнулся на что-то твёрдое. Наклонился и запустил руку в сугроб. Пальцы нащупали холодный и гладкий стеклянный бок. Егор зацепил бутылку и, уже на ходу, сунул её за пазуху.

- Ну вот, видишь? Мне можно доверять, если делать так, как я…

- Заткни пасть. Ты утомил меня уже за сегодня. Сенсей хренов.

Пройдя пару кварталов, Егор остановился и взглянул на часы. Без пяти двенадцать. Через пять минут – Новый год. До дома добраться он уже не успевал. Зашёл в ближайший подъезд, отвинтил крышку и, шумно выдохнув, залил в горло треть бутылки.

Глотку обожгло холодом, зато кишки мгновенно расползлись от накатившего тепла. Егор взболтал бутылку и уже в два приёма, давясь, отпил ещё треть. Недопитую бутылку спрятал во внутренний карман пальто. Присел на ступени и закурил. Заяц, всё это время хранивший молчание, негромко и заискивающе произнёс:
- С новым годом, друг. С новым счастьем.

- Ага. И тебя, – ответил Егор, икнув на конце фразы. – Ладно, Косой. Я добрый сегодня. Поехали домой… догуливать.

***

Пересекая Садовое Кольцо, Егор заметил сквозь разыгравшуюся метель, нервно замигавший жезл и алчно блеснувшие отражатели на куртке гаишника. Заметил, но поздно. Скорость была далеко за восемьдесят. В салоне разило перегаром. В довершение ко всему, Егор забыл включить ближний свет. Притормозил, уже проскочив патрульный BMW, и остановился у бордюра. Открыл окно и стал усиленно выдыхать, разбавляя перегаром воздух морозной ночи.

- Косой, ты не спишь? У нас жопа.

- Мы никогда не спим, – бодро ответил Заяц. – Я всё видел. Не делай глупостей, а предоставь всё мне. И прошу, не облажайся хотя бы в этот раз.

- А что хоть делать?

- Ничего особенного. Хами побольше, это у тебя хорошо получается – остальное я сам сделаю.

Гаишник вразвалочку подошёл к машине и небрежно махнул правой рукой возле виска.

- Старший лейтенант Страхов. Документы попрошу.

Егор даже не пошевелился и тупо посмотрел сквозь лобовое стекло.

- Алё! Вы слышали, товарищ водитель.

- Тамбовский волк тебе водитель, – невнятно, но достаточно громко ответил Егор.

Старлей Страхов облокотился на дверь и просунул голову в салон. Нюхнул воздух и скривился.

- Да-а – протянул он. – Проблемы у вас.

- Это у вас проблемы, – Егор посмотрел на погоны гаишника и добавил, – полковник.

- Выйдите из машины, пожалуйста.

В этот момент в кармане Егора зазвонил мобильный телефон. Сунув руку в карман и, пошарив, нащупал только стеклянного Зайца.

- К уху… к уху меня поднеси, – услышал он.

Егор вытащил из кармана ёлочную игрушку, и демонстративно поднёс её к уху.

- Алло.

- Здравствуй Егор, – услышал он голос Лены и икнул от неожиданности.

– Ты вообще нормальный человек, или как?

- Лена, ты чего?

- А ты чего? Ты знаешь сколько времени?

- Нет. А сколько?

В этот момент Старший лейтенант Страхов рывком открыл дверцу машины. Степень его раздражения превысила допустимые уставом нормы.

- Прекратите паясничать и выйдите из машины!

- Скажи ему, что у тебя звонок по второй линии, – услышал Егор голос Зайца. – Срочный.

Егор, прикрыв Зайца-мобилу ладонью, повернул голову в сторону старлея.

- Командир… ещё один звонок, и всё. Надо ответить… это по работе. Срочный, командир. Очень срочный.

Страхов тем временем переговаривался по рации с сидевшим в патрульной машине напарником:
-Давай сюда. Тут у меня хрон какой-то… да… еле за рулём сидит… Да, в жопу… В конкретную, причём. Обдолбанный, вроде. С зайцем разговаривает. С зайцем, да! Вещдоки прихвати… подбросим. Ага… Давай подходи,… нет, я один не справлюсь.

Старлей отключил рацию и, уже обращаясь к Егору, сказал:
- Я попрошу вас покинуть автомобиль и проследовать на освидетельствование.

Страхов отошёл чуть назад, пытаясь рассмотреть салон машины через заднее стекло.

Егор тем временем поднёс к губам указательный палец, продолжая другой рукой удерживать возле уха стеклянного зайца.

- Добрый день. Это полковник Белоконь говорит. Старшего лейтенанта Страхова можно к телефону? – услышал Егор совершенно незнакомый ему голос.

- Да, он рядом со мной стоит… ругается чего - то… сейчас. Алё, ты где там, Страхов, бл@ть?

Егор попытался выйти из машины, оскользнулся и упал на одно колено в слежавшийся снег. Чертыхнулся и, приподняв руку, протянул Косого в сторону старлея.

- Это тебя… Белоконь какой-то… Не ведаю, что за хрен такой, но уж больно строгий.

- Кто? – Страхов удивлённо приподнял брови и выпрямился.

- Белоконь какой-то, говорю же… полковник.

Старлей взял Косого и недоверчиво покрутил его в руке.

- Ты что, мужик, совсем ёбнулся? – спросил он и в этот момент из утробы стеклянного Зайца послышался раздражённый голос:

- Алло! Долго мне ещё ждать?

Страхов вздрогнул и вытянулся по стойке смирно. Видимо, узнал голос. Продолжая вертеть в ладони Зайца, шёпотом спросил у Егора:
- Слыш, куда говорить-то?

- Туда, где у него жопа, – ответил Егор, потирая ушибленное колено.

- А слушать откуда?

- Откуда и всегда, старлей. Из жопы.

Страхов поднёс Зайца жопой к уху, и откашлявшись, выпалил скороговоркой:
- Старший лейтенант Страхов у телефона.

-Вы что там, оху..ли совсем, лейтенант?

- Я… я…

- Мне только что из ГРУ звонили! Сам генерал Вахромеев. Построил меня, как мальчика!

- Товарищ полковник… - начал было оправдываться Страхов, но на том конце провода не собирались слушать никаких оправданий. Белоконь был в ярости.

- Я вам, бл@дь, устрою весёлую жизнь. Ты у меня вылетишь с тёплого места, Виталик! Я тебе покажу, как задерживать сотрудника разведки, да ещё на боевом задании! Немедленно вернуть документы и отпустить товарища… этого… Егора. Генерал-майора Егора… не важно, короче. Выполняйте!

- Мы не изымали документы…

- Всё равно верните!

- Есть!

В этот момент подошёл второй патрульный и встал рядом со старлеем. Страхов подобострастно выпрямился и протянул Егору Зайца. Егор принял Косого из рук Страхова и засунул его в карман пальто. Облокотился на дверь и присел боком на водительское сидение.

- Закурить есть?

- Есть… есть, товарищ генерал-майор.

Оба гаишника, толкая друг друга, протянули ему по пачке сигарет. Услужливо чиркнули зажигалками. Егор глубоко затянулся, и устало посмотрел вдаль.

Страхов с напарником уныло топтались рядом с машиной Егора. Наконец, старлей решил нарушить молчание.

- Разрешите идти?

Егор лениво и протяжно сплюнул в снег и, не глядя на гаишников, спросил:
- Израильский военный вертолёт не пролетал? Минут десять назад?

- Нет… не видели, вроде… не замечали ничего подобного, товарищ генерал-майор, – затараторили гаишники.

- Так – нет или не замечали?

- Нет, – ответил напарник Страхова. Не проезжал… не пролетал, то есть.

- Плохо. Это очень плохо.

Услышав это, гаишники занервничали. Не хватало ещё сорвать боевое задание Главного Разведуправления.

- Ладно, можете идти, – вальяжно произнёс Егор и захлопнул водительскую дверь. В открытое окно, уже в спину семенящим к патрульной машине ментам, крикнул, – и оповестите там своих… ну, чтобы не тормозили меня.

- Слушаюсь! – ответили хором.

***

Стеклянный Заяц понуро сидел на контейнере с винегретом и методично постукивал лапой по полупустой бутылке.

Егор лежал на ковре возле ёлки и боролся со сном. Думал о том, что неплохо было бы слетать в Красноярск. Подновить оградку на кладбище, да и могилу отца разыскать… и про Ленку думал. Напрасно он сегодня так с ней… Нужно будет позвонить завтра. Извиниться и поздравить по-человечески.

- Слушай, Косой… наверное, не надо никакой рокировки. Ну, третьего января. Не лежит у меня душа что-то. Колесов, конечно, козёл редкостный… но я не хочу уподобляться, понимаешь?

- Как хочешь, дело твоё.

- Что-то свалило меня сегодня. Кислороду лишнего хватанул, наверное. Как думаешь?

- Думаю, водки скорее.

- Ты сам мне последнюю бутылку подогнал. Так что не надо.

Заяц промолчал. Он думал о том, что за последние тридцать пять лет – это был, пожалуй, самый запоминающийся день в его жизни. Даже покруче переезда из Праги в Красноярск. И уж гораздо интереснее, чем тогда – когда он целый год пролежал в коробке, завёрнутым в обрывок журнала «Кролеводство и Зайцеведение». И всё это благодаря тому, что Егор снял его вчера с ёлки. Нет, сначала разговаривал с ним. И не так как в детстве, а совсем по-другому. Как с равным. Даже чокался. Размышляя об этом, Косой продолжал отстукивать лапкой по бутылке.

- Слушай, Косой… ну, ты задрал уже… И так голова гудит, тут ты ещё… «бум-бум, бум-бум». Сколько можно?

- Прости.

- Бог простит.

- Хороший ты человек, Егор. Почему ты один, непонятно…

- Потому и один, что хороший. Ты вот… тоже один, по сути. Потому что все эти новые игрушки, – Егор мотнул головой в сторону аляповато украшенной ёлки, – не ровня тебе. Хотя ты и облезлый слегка, но есть в тебе что-то… душа, что ли?

Он помолчали с минуту.

- Слыш, Косой… давай повторим как нибудь.

- Ну, это только на следующий год. Если прессу интересную мне подгонишь в качестве обёртки… я подумаю тогда.

- Плейбой подойдёт?

- Нет, не подойдёт.

- Почему?

- Да потому что у вас всё не как у людей. Мне бы, что нибудь про зверей, – мечтательно произнёс Заяц.

- Ладно, я посмотрю, что можно будет сделать. Ты только не думай, что я прям так в тебе нуждаюсь. У меня и самого, знаешь… идеи имеются.

- Ну-ну… спеси то поубавь, товарищ генерал-майор. А то я не в курсе твоих искромётных идей. Да если бы не я – ты сейчас в поликлинике в пробирку бы ссал. Или жопу свою по кускам собирал в Александровском саду…

- Если бы не ты, Косой… я бы сейчас водку пил возле ёлки… и Надю Кадышеву слушал. Кстати… выпить нужно. Новый год всё-таки. Выпьешь со мной?

Заяц поморщился.

- Нет, я не пью. Но ты налей… я понюхаю.

Егор достал из буфета ещё одну рюмку. Налил и поставил перед Стеклянным Зайцем.

- Ну, с Новым годом, Косой.

- С Новым годом!

У самовара я и моя Маша...

Станислав Кутехов

Из цикла «Середина девяностых»

Ничего не предвещало хлопот. Неспешно текла обычная российская семейная жизнь. Наша с женой семейная жизнь. Прожили мы тогда в браке немного, лет шесть, если считать с того дня, как поставили государство в известность о своих интимных отношениях. И вот, как гром средь ясного неба, раздался телефонный звонок. Во-первых – рано утром, часов в пять, а во-вторых – из США. Да, да, из далекой страны Америки, звонила сестра моей супруги Аня. На моей памяти делала она это второй раз.

Видел я Аню только на семейной фотографии. Она еще в советское время эмигрировала в Штаты.

Получилось как: съездила в Германию, тогда еще в западную ее часть – капиталистическую ФРГ, на какую-то выставку, где и познакомилась удачно с американским летчиком. Любовь – морковь и все дела. На тот момент, который я описываю, прожили они с летчиком НАТО лет десять, нажили двоих детей и собственный дом недалеко от Атлантического океана. Недалеко по американским меркам – семьдесят километров.

Суть звонка сводилась к следующему. Соскучилась она по своей родине и хочет приехать погостить со своим мужем Майклом. Не надолго - недельки на две. Я расстроился. Не люблю я, когда приезжают родственники из других городов, а тут тем более из другой страны. Внимание им уделять, по музеем и театрам вместе ходить. Утомительно это. А что делать.

Стояло жаркое лето 1996 года. Я тогда ездил на старенькой АУДИ 100. Старенькой, но удаленькой потому, что с пятицилиндровым двигателем.

Сын находился у бабки на даче. Мы же с женой работали и приезжали на дачу только на выходные. Вернее работал я, а она училась - то ли в интернатуре, может в ординатуре. Не суть важно. Главное то, что мне пришлось взять неделю за свой счет, чтобы уделять внимание американской супружеской чете.

Встречал их в аэропорту Пулково. Узнал по фотке. Каждый катил свой чемодан за телескопическую ручку, которая вылезала из верхнего угла. В нижнем углу, по диагонали от ручки в корпусе располагались маленькие колесики. Удобная задумка, я такой еще не видел. Вытянул ручку, приподнял и покатил. Единственное что не учли разработчики – извечную российскую болезнь. Вернее одну из болезней – плохие дороги. Внутри аэропорта чемоданы катились на «ура», а вот стоило выйти на улицу, сразу же начались проблемы.

Из-за узкой колесной базы чемоданы стали раскачиваться от неровности дорожного покрытия. Анька свой чемодан даже не удержала, и он у нее упал на бок. Оставшиеся метров сто до машины мы с Майклом чемоданы просто несли, так получалось быстрее. Таким образом, еще не сев в машину, американские родственники впервые познакомились с российскими дорогами.

Второе знакомство состоялось уже по дороге из аэропорта на север города. Пулково на юге, а Гражданка на севере. Ехать около пятидесяти километров. Машина естественно без кондиционера, все окна открыты настежь. К концу поездки Майкла и Аню укачало. Они сидели бледные и измученные. Военный летчик НАТО полдороги смотрел, как я переключаю передачи и даже сделал резюме по этому поводу: «О, май гад, итц Шумахер?». Аня пояснила. Оказывается в Америке все машины оснащены коробкой автомат, и только избранные умеют ездить на спортивный машинах, где передачи переключаются вручную.

Под конец Майкл через Аню задал вопрос: «Почему такие неровные дороги?». Я как мог, объяснил, мол город стоит на болоте, поэтому почва постоянно проседает, образуются ямы и трещины в асфальте. Майкл покивал головой, типа все понял. Но через минуту задал феноменальный вопрос, на который я не знал что и ответить: «А почему так много ям на ваших мостах?».

Майкл оказался симпатичным малым. Типичный ковбой, только без шляпы. Добродушный, как теленок, и такой же глупый. Коровий мальчик, одним словом. Мы с ним под конец их поездки подружились и хорошо ладили. Я его даже сумел склонить, нет, не к измене - к водке. Вернее не склонил, а приучил. В первый день пили привезенную Майклом литровую бутылку виски. Ели выпили – дрянь страшная. Чем закусывать – непонятно. Потом перешли на водку. И наш ковбой постепенно научился понимать «букет» обычной русской водки.

В него входило: сама водка, причем охлажденная, маринованные огурчики с маринованным чесночком, маринованные грибочки с квашеной капустой, иногда сало с тмином. Для первой поллитровки достаточно, под вторую пол-литра к дегустации подключалось горячее – обычно это были пельмешки. Ну, а под третью - в «букет» включалось пиво. К концу их пребывания Майкл согласился, что водка без пива – деньги на ветер.

Через неделю мне стало с нашими гостями уже скучно. Обычная программа. Днем хождения по городу с посещением музеев, вечером театр. После театра - дегустация водочного букета. Аня за десять лет отсутствия на родине научилась по-русски говорить с американским акцентом. То есть монотонно, без пауз между словами в предложении и с чисто американским - «выррр выррр». Мы ее все время поправляли потому, что достала эта косноязыкость. Майкл тоже учил между делом, только не родной для себя – русский язык. В частности, кроме слова водка, запомнил еще пару разговорных, не литературных слов. На вопрос: «хау а ю» или «как твои дела?» научился отвечать в зависимости от своего состояния либо «****ато», либо «***во». Как правило, вечером от «ерша» было «****ато», а на утро - «хуево».

Спас от скуки Паша. Я ему пожаловался на монотонность гостевых будней, и он мне предложил эксклюзивный вариант проведения досуга. Вернее, просто напомнил, как мы с ним прошлым летом «гоняли» по Неве на буксире. Вернее на буксирах, потому что их в распоряжении диспетчеров по разводке мостов Северо-западного речного пароходства находилось аж несколько штук. Павел там работал диспетчером после службы штурманом на краснознаменном Балтийском Флоте. Сбежал он в ранге старлея, после развала Союза и в первое время после службы приютился в речном пароходстве. Работа не пыльная - сидел в помещении диспетчерской сутки через трое и проводил по Неве туда сюда караваны всяких судов типа «река-море». А катались мы на этих прикомандированных буксирах очень просто.

Цена вопроса – две бутылки водки. Одна - диспетчерам, а другая капитану буксира и матросу. Остальная водка нам, то есть пассажирам нанятого буксира. Плавать на всяческих посудинах моряки называют - ходить. Мол, плавает только говно. И ходили мы на них, как правило ночью. Днем реже, днем буксирам работать нужно. Например, моток кабеля отвезти с одного причала к другому. Это притом, что скромный буксирный дизель «кушал» всего лишь около 100 литров солярки в час. Подумаешь, для СЗРП это капля в море.

Все капитаны нас с Пашей уже знали и радостно предоставляли свою посудину для всяческих увеселений. Это со стороны буксир, сокращенно БК-600 или БК-450 – маленький, грязный и невзрачный. Внутри же, мест для комфортного обитания имелось предостаточно. Судите сами. На буксире имелось от трех, до пяти кают, в зависимости от марки, а также помимо обязательного камбуза и гальюна (туалета) место нашлось даже для сауны с душевой. То есть все условия для отдыха.

В те времена, в середине девяностых, частный маломерный флот находился еще в зачатке. И поэтому, катание на буксире по Неве и Финскому заливу представляло собой эксклюзивный отдых. Самое интересное, что одним катанием по воде, чаще всего отдых не ограничивался. И тогда туристы вместе с немногочисленной командой сходили на берег, где и продолжали культурно отдыхать. Если ходили вверх по течению, то таким местом являлся маленький остров, недалеко от Павлово на Неве, а ежели в другую сторону, в Финский залив, то занимали для отдыха один из пустующих фортов. Как правило, самым удобным был форт под названием «Четвертый Северный» потому, что там имелась уютная гавань. Буксир заходил по воде прямо внутрь фортификационного сооружения, как в грот, с просторным арочным сводом. Согласитесь, чем не романтика.

Расскажу для тех, кто не знает. В Финском заливе на уровне большого острова и одноименного города Кронштадт, от южного берега к северному, почти в линию, располагается большое количество искусственных островов. Строили их при Петре Первом, как фортификационные сооружения. Строили на совесть, за триста лет ничего с ними не произошло. Даже во Вторую Мировую они не пострадали, хотя всяческие попытки их испортить немцами предпринимались, и весьма активные.

После развала СССР вояки остались, по моему, только в двух фортах. К тому же через несколько фортов прошла дамба, великая стройка двадцатого века. Россия, приемник СССР, заканчивать защиту города от наводнений почему-то не спешила, и дамба представляла собой узкую полоску суши с торчащими по бокам кусками железобетонных конструкций. Четвертый Северный расположен в пятистах метрах от дамбы со стороны города. Естественно, добраться туда можно только на какой-нибудь посудине или по льду.

Пашина идея заключалось в том, чтобы показать американским гостям город с воды, а также всю прелесть разгульной романтики, связанной с катанием на буксире и посещением форта. Заранее договорившись с диспетчерами на одиннадцать ноль-ноль возле шаров, поехали домой рассказывать о задуманном. Сестры были в театре, а Майкл сидел один. Он смотрел телевизор и скучал. По телеку показывали «сокер», по американски - европейский футбол. Смысл игры ему был непонятен. Мы с Пашей выключив телевизор, как смогли, без переводчика стали рассказывать нашу задумку.

- Мол, рейсенг биг шип БК-600. Ну, как тебе придурковатому объяснить? Понимаешь? БК сикс хандрет! Фильм смотрел? Цигель, цигель, Михаил Светлов ту-туууу! ****ь, тупой какой, а? Завтра, понимаешь? Завтра. Завтра поедем на форт. Гоу форт ту мору.

Естественно, он ничего не понял. Пришлось пить водку с пивом и рисовать картинки. Поздно вечером пришли сестры и застали нашу подпившую троицу за распитием третей бутылки. Майкл, увидев свою жену, смог сказать лишь одну фразу: «БК сикс хандрет - ****ато». После чего уснул.

Утром, купив на рынке маринованное мясо для шашлыка и ящик водки подъехали к шарам. БК- 600 стоял под парами и в нетерпении подрагивал всеми шестьюстами лошадками. Шары - это наше с Пашей название пристани, которая расположена напротив Финбана (Финляндского вокзала), где еще В.И. Ленин на броневичке стоит, а с другой стороны - почти в створе проспекта Чернышевского. Почему шары? Да потому, что на спуске возле воды стоят два гранитных отполированных шара, чуть больше метра в диаметре. В настоящее время перед этими ступеньками Шемякин установил своих знаменитых сфинксов.

Тем летом шар стоял один, второй лежал на дне. Мы его весной с Пашей благополучно утопили. Вернее не совсем мы. Было это так.

Пришли мы однажды с водкой на буксир, поздоровались с капитаном, колоритным седеющим морским волком, которого звали по отчеству, коротко и звучно – Михалыч. Поведали ему программу своего выступления: хорошо провести время, чтобы потом было чего вспомнить, на нашем жаргоне называется – выступить. Михалыч возражать не стал, правда уточнил, что выход в море задерживается минут на пять, так как он отправил матроса на берег за «Беломором». Мы выставили «Сабониса» (0.7 литра водки) – традиция есть традиция. Капитан сразу же предложил: «Стася, давай пока этот ***кин бегает, тресним?».

Не отказывать же. Треснули. Вышли на палубу, покурили. ***кина, то есть матроса все еще не было. Спустились в каюту, треснули по второй. Опять вышли на палубу. Смотрим, бежит наш матросик в синей робе, с пакетом в руках, а сзади его догоняет возбужденная троица матерящихся парней. Расстояние между ними и беглецом постепенно сокращалось. Метров за двадцать до буксира матрос заорал: «Михалыч, убивают, отходим, быстро!».

Михалыч так и сделал. Крутанул румпель и рычаг перевел в положение «полный ход». БК-600 взревел и затрясся. За кормой от винтов образовался здоровенный бурун. Буксир не машина, не может он резко сорваться с места, но все же мы тронулись. В это время подбежавший беглец, сделав отчаянный прыжок метра на три, кубарем покатился по палубе. Почти одновременно Михалыч заорал: «Игорек, б***ь, концы!». Но было поздно. Толстый корабельный канат натянулся, и буксир на мгновение резко затормозил. Мы от неожиданности даже упали. Канат не порвался, нет. Он и не такое суденышко удержать может. Просто в воду скатился гранитный шар, диаметром полтора метра, который обычно использовали вместо кнехтов. Ощущение такое, как будто сзади возле кормы упала авиационная бомба, от которой вверх метров на десять взметнулся острый фонтанчик воды. Боковые брызги окотили нас и преследовавшую троицу с головой.

Отойдя от берега метров на двадцать, мокрый матросик стал радостно плясать и показывать неприличные жесты своим обидчикам. Злобный Михалыч выйдя из рубки дал ему жесткий пендаль с такими словами: «Ну, что мудила гребаный – довыебывался?». Тут мы рассмотрели матроса. Действительно, ***кин. Маленького роста, бегающие наглые глазки, и то ли улыбка, то ли вызывающая гримаса на грязном, прыщавом лице. Обычно таких выебистых отправляют во вражеский лагерь для заводки перед дракой «стенка на стенку». Мне почему-то тоже захотелось его ударить, причем в морду, за свою мокрую одежду. Кстати, шар подняли со дна, только осенью.

Отвлекся я, так вот. Зашли мы всей компанией на борт нашего буксира, две супружеские пары и Паша. Нам повезло. Капитаном оказался Михалыч. Самый веселый и пьющий из всех капитанов. На сей раз, матросиком в команде трудился молодой парнишка, в круглых очках.

Бывшего матроса, прыщавого мудилкина, после случая с шаром капитан поменял. И правильно сделал. Никчемный был матросик. Картошку и ту чистил плохо. Я уж не говорю про то, как он скверно ее жарил.

С погодой нам повезло. Конец июня выдался сухим и жарким. Ветер и тот отсутствовал. Михалыч пошел в каюту выпить традиционных полстакана. По его словам: «Иначе пути не будет». Майклу, после вчерашнего вечера, явно не здоровилось. Он с тоской смотрел на ящик водки и не понимал, как его можно выпить. Чувствовалось, что БК-600 он представлял себе несколько в другом свете – большим и белым, а буксир являл собой полную противоположность – маленький и черный.

Решили сначала сходить вверх по Неве и показать нашим гостям Большеохтинский мост с воды. Дошли до моста, развернулись и двинулись вниз по течению в сторону Финского залива. Дали немного Майклу подержаться за штурвал. Летчик НАТО даже протрезвел от такого доверия и стоял, как настоящий капитан, преисполненный гордостью, то ли за себя, то ли за свою страну, которую он представлял.

Над нами красиво летали белые чайки. Пахло невской тиной, а от буксира – соляркой. Город в июньскую жару с воды смотрелся, как через мутное стекло. При этом сами набережные с решетками выглядели отчетливо, а чем дальше от воды, все более и более расплывчато. Петропавловку обошли со стороны артиллерийского музея, прошли под Дворцовым мостом и причалили возле академии Художеств, где стоят сфинксы.

Рядом с Невой, на четвертой линии Васильевского острова жил мой отец, я ему давно обещал прогулку на буксире по Неве, ну и пользуясь случаем, решил пригласить покататься. Пошли вдвоем с Пашей, сказав, что мы буквально на полчаса, и наказали гостям пока мы ходим, пофотографировать древнеегипетских животных. Пришли к бате, а он весь в срочной работе, говорит, в другой раз. Решили зайти в булочную возле метро Василеостровская, а то хавку купили, а про хлеб забыли. Подходим к метро, а там вовсю наяривает джаз-банда из шести человек: ударник, контрабас, банджо, труба, тромбон и бас, на музыкальном жаргоне называемый - ухо. Хорошо так играли, задорно.

Вокруг стоял народ и приобщаясь к джазовому искусству, одновременно потреблял холодное пиво. Пиво продавалось тут же, прямо из ящиков. Мы недавно ходили с Пашей в джазовую филармонию, то бишь в джаз-клуб, где его основатель Давид Голощекин со своими музыкантами, играли гораздо хуже. Купив по бутылке пива, стали вместе со всеми зеваками слушать уличных музыкантов.

Ребята действительно играли здорово. Паша решил выебнуться и заказал им «слабать» Гришвинда. Музыканты сыграли, причем с великолепными джазовыми импровизациями – где каждый, на своем инструменте, в середине композиции, исполнил сольную партию. Идея выписать их на буксир пришла одновременно. Трубач - худой, кудрявый, с залысинами еврейчик с длинным печальным носом был у них за главного. Угостив его бутылкой пива и познакомившись, выяснили, что за целый день таких гастролей ребята зарабатывают триста рублей.

Все го то. Звали нашего друга Лазарь Моисеевич. Он нам так и представился: «Кругленький Лазарь Моисеевич, можно просто Леня. Мой папа играл вместе с Утесовым и назвал меня в честь него». Руководитель джазистов заметно картавил и у него получилось примерно так: «Ку-углинький Лазай Моисеич». Оказывается, настоящее имя знаменитого, советского, джазового исполнителя Леонида Утесова - Лазарь Осипович Васбейн.

Короче, с тезкой Утесова договорились так: по стольнику на нос и он с ребятами до вечера выступает, катаясь с нами. Естественно, чтобы не просто так кататься, а играть. Причем старательно исполнять то, что мы их попросим. Остальных участников джаз-банды долго упрашивать не пришлось. Закончив играть на половине композиции, они всей толпой отправились вслед за нами с Пашей. Музыканты несли инструменты в чехлах, а мы тут же купленный ящик пива. Вот такая получилась процессия.

Михалыч от нашей компании впал в ступор. Столько гостей на его посудине еще не было. Нас пятеро, шесть музыкантов и два человека команды. Всего тринадцать человек. Чертова дюжина. Капитан всех нас загнал по каютам, мол - пока идем по городу лучше такой толпой не светиться.

Внутри буксира было очень жарко, даже не взирая на открытые иллюминаторы. Паша сказал, ничего, сейчас пойдем, и я установлю в каждую каюту по кондиционеру. Не зря он служил несколько лет на флоте и бороздил в курсантскую бытность Средиземное море. Его задумка выглядела следующим образом: в каждый иллюминатор вставили полусогнутую фанеру под небольшим углом таким образом, чтобы при движении внутрь попадал свежий воздух. И действительно, стало комфортно.

Разместились всей толпой в кают-компании – самой большой из пяти кают, находившейся в носовой части. Кстати, она и форму имела треугольную, со столом в виде перевернутого утюга. На всю компанию нашли три граненых стакана. Закуска отсутствовала. В готовом виде отсутствовала, в полуготовом состоянии имелось целое ведро шашлыка. Пришлось взять хлеб. Ножика тоже не нашли, вернее не хотели искать и просто-напросто по очереди откусывали и закусывали. Пока выходили из города успели выпить по три полстакана теплой водки. Первый тост - за знакомство. Второй за речной и морской флот, а третий - за лучшие в Мире советские кондиционеры. Советские – значит отличные. Романтика.

Первым «поплыл» Майкл, причем, как боксер после нокдауна. Паша стал над ним подтрунивать: «Ну чё, бля? Слабо? Это тебе не перегрузка в несколько «Ж». Это тебе не виски гребаное, а русская теплая водка. Это буксир БК-600, самый лучший буксир в Мире. Все пропьем, а флот не опозорим! Торпеды - товсь. Расстояние 16 кабельтовых! Трубка 8, прицел четырнадцать. Пли!». Мы ничего не поняли – носители русского языка.

Понятное дело, что англоязычный Майкл тоже. Паша, похоже, как и Майкл медленно «поплыл». Теплая водка легла на такое же теплое пиво, да плюс еще на «старые дрожи». Меня, если признаться честно - уже тоже мутило. Спас всех Михалыч. Спустившись, он сказал замечательную фразу: «Эй, сухопутные крысы, свистать всех наверх! Горнист бля, труби общий сбор, на хер».

Лазарь Моисеевич достал свою трубу и, как заправский горнист сыграл общий сбор: «Пум пурум – пум, пум - пум, пум – Пум пурум - пурум - пум, пуруууууууум». Все выскочили на палубу, прихватив с собой двух пьяных вояк, одного бывшего военно-морского – Павла и действующего американского летчика НАТО – Майкла.

Бк-600 бодро шел по зеркальной глади Финского залива, делая своим тупым носом крутые волны. Обводы не позволяли ему набирать большую скорость, и мощный дизель работал, как в таких случаях говорят - на волну. Пьяные офицеры с трудом стояли на ногах, но чувствовалось, что свежий воздух пошел обоим на пользу. Я сказал Михалычу лечь в дрейф или до минимума сбросить обороты. Достал мол твой движок, давай соляру экономить. На что он мне ответил, что ее до хрена, утром залил три с половиной тоны, а это больше суток хода. Но тем не менее скорость сбросил почти до нуля. Движочек нехотя молотил – тыр – тыр – тыр – тыр и мы ползли со скоростью плывущей рядом чайки, почти без волн.

Сзади нас, сквозь дымку, виднелся серой полоской город. Сверху этой панорамы ярким пятном бликовал золотом Исаакиевский собор, а слева от него желтым гвоздем – шпиль Петропавловской крепости. По бокам вдали зеленел берег. В миле от нас по фарватеру скользили в разные стороны белоснежные «Метеоры». Навстречу ползла яхта с опущенными парусами. Орали чайки. Хотелось драйва.

И драйв начался. Начался с того, что Паша заказал Лазарю Моисеевичу сыграть бравую песню: «Смелее, товарищи, все по местам, последний парад наступает, врагу не сдается наш смелый «Варяг», пощады никто не желает». Оркестр играл, а Павел торжественно, как гимн пел: «Прощайте товарищи, с богом - ура, кипящее море под нами. Не думали братцы мы с вами вчера, что нынче умрем под волнами». Майкл при этом стоял и не понятно кому отдавал честь. Это только американцы прикладывают руку к «пустой» голове. К «пустой», то есть без головного убора. Я ему хотел сделать замечание, но увидев, что по его щекам текут крупные, как у крокодила слезы – воздержался. Честно говоря, видя, как плачет Майкл, мне тоже захотелось пустить слезу. Духовой оркестр иногда пробивает на подобные эмоции.

После этого они по заказу того же Паши сыграли не менее грустную песню: «Товарищ, я вахты не в силах стоять, сказал кочегар - кочегару». Помните, там еще были слова: «Огни в моих топках совсем не горят, в котлах не сдержать мне уж пару». Кстати, начинается песня красиво: «Раскинулось море широко и волны бушуют вдали. Товарищ, идем мы далеко, подальше от нашей земли». Кто помнит, песня длинная предлинная. Я в отличии от Павла, все слова не помнил. Так что он пел один: «Товарищ ушел и лопату схватил, собравши последние силы. Дверь топки привычным толчком отворил и пламя его озарило. Окончив кидать, он напился воды, воды опресненной, нечистой. С лица градом пот и от сажи следы, услышал он речь машиниста..».

Дальше в песне состоялся диалог кочегара с машинистом, который был недоволен работой кочегара: «…Ты вахты не кончил, не должен бросать, механик тобой недоволен, ты к доктору должен пойти и сказать, лекарство он даст, если болен». Жесткие нравы, не правда ли. Не зря матросики революцию сделали. Песня заканчивается вообще грустно. Он, то есть кочегар, вышел на палубу, в его глазах помутилось. В конце он увидел ослепительный свет, потом упал, и его сердце больше не билось.

Остальные слова я уже помнил и поэтому подпевал: «Наутро с покойным проститься пришли матросы, друзья кочегара. Последний подарок ему принесли – колосник тяжелый и ржавый. К ногам привязали ему колосник, в суровую ткань обернули, пришел корабельный священник, старик и слезы у многих блеснули». Кстати я в этом месте тоже заплакал. И рыдал весь следующий куплет: «Напрасно старушка ждет сына домой, ей скажут - она зарыдает, а волны бегут от винта за кормой и след их вдали пропадает».

Напряжение снял Паша. Только кончилась песня и он, прямо в одежде нырнул в воду, а показавшись на поверхности, быстро поплыл кролем, обгоняя медленно ползущий буксир. Я сделал тоже самое. Надо отдать должное Майклу, он не стал отставать от своих русских собутыльников и смешно, ногами вперед, бросился в желто-зеленую воду Финского залива. Больше никто купаться не полез. Михалыч вылез из рубки, грозил кулаком и ругался примерно такими словами: «б***ь, без моего разрешения, никто не должен покидать вверенное мне судно. Вот съебу сейчас, будете здесь в одежде, как говно плавать». Пришлось мириться, то есть проставлять ему еще одну бутылку водки.

Кстати, очкастый матросик, времени зря не терял. Пока мы пьянствовали, а потом купались, он нажарил большую сковороду картошки. Очень вовремя нажарил. После купания хотелось кушать. Да и пили мы, как вы помните без закуски. Сковородка своими габаритами впечатляла. По размеру она напоминала большой казан для приготовления плова, только более плоская и вдобавок с четырьмя ручками. Действительно, одному нести такую гору картошки представлялось маловероятным.

Решили устроить шведский стол на корме. Не забыли и про вкуснятину. Вкуснятина на нашем жаргоне, как вы уже догадались – обычная водка. Майкл сначала отказывался вместе со всеми ее употреблять, но когда узнал, что значит: «Ну, за ВВС США!» - сразу же показал пальцем, сколько ему налить. Показал, кстати, не по детски, чуть больше половины граненого стакана. Потом встал по стойке смирно, правой рукой стакан с водкой установил на тыльную сторону ладони левой руки и потихонечку поднес в таком виде к губам, приложив при этом правую руку к виску. То есть опять отдал честь, и не отнимая руки от виска, медленно выпил, запрокидывая назад голову. Затем Майкл, перехватив стакан правой рукой, взял и почему-то поцеловал его в донышко. Традиция что ли такая? А скорее всего из-за любви всех американцев к заднице. Помните? Они через слово говорят: «Эс, эс».

Через полчаса буксир медленно вошел сначала в гавань Северного форта номер четыре, а затем и в сам грот. Внутри стоял полумрак, но все равно классический парусный свод впечатлял своими громадными размерами. Ширина протоки около пятнадцати метров, а самого свода вместе с двумя причалами - метров двадцать. Длина этого чуда-сооружения составляла больше пятидесяти метров. И все это построено из красного кирпича, наверное из того же, из которого сделаны равелины Петропавловской крепости. Все, кроме команды буксира и нас с Пашей, стояли открывши рот. Действительно, где такую красоту еще увидишь.

Почти в самом зените парусного свода, красовалась замечательная надпись: «Зенит – …..». Дальше шло любимое слово Майкла. Написано данное изречение метровыми буквами, белой краской и толкуется однозначно, как хвалебное высказывание: «Зенит» - великолепно! «Зенит» - здорово! И так далее. Причалы имели вдоль стен кнехты для парковки различных посудин. Я тогда подумал, а для каких целей этот форт делали? Ведь раньше все корабли имели паруса, а значит и мачты. Причем мачты стационарные, не складывающие. Как же тогда они туда по высоте заходили? Я задал этот вопрос Михалычу. Оказалось, что это сооружение предназначалось для грузовых барж, на которых в форты привозили ядра для пушек, да и сами пушки. В дальнейшем, когда мачт не стало, туда стали заходить самоходные кораблики. Например, в Великую Отечественную войну из такого укрытия неожиданно выскакивали торпедные катера.

Снаружи форт смотрелся обычным зеленым островом с большими холмами, на которых в некоторых местах росли даже деревья. Мы выгрузили жратву на берег, а спиртное вместе с ящиками поставили в воду, чтобы немного остудить. Затем те, кто появились на этом форте впервые, стали почему-то бегать по острову, как дети малые. Михалыч заглушил БК-600 и пошел вывешивать флаг. В самом центре острова имелся флагшток. Традиция заключалась в том, чтобы сразу же поднять Андреевский стяг. Стяг кстати большущий – размером с полуторную простыню. Эта традиция имела глубокий смысл.

Если подходишь к форту, а там висит стяг - значит, на острове уже кто-то выступает. И, поскольку остров маленький, чтобы никому не мешать, шли отдыхать на другой форт. Все честно. Пришел первый – застолби участок. На сей раз, застолбили мы. Тринадцать пьяных робинзонов. Вернее одиннадцать. Жены почти не пили. Почти - это потому, что пили вино, водку они не употребляли. Кстати про водку. Гулять мы еще не начали, а треть ящика уже убрали. Это настораживало. Когда планировали выступление, бравых музыкантов в расчет не брали.

Лазарь Моисеевич немного нас успокоил. Он подошел к нам с Пашей и в заискивающей, чисто еврейской манере высказал следующие соображения: «Гебята, давайте гасчитаемся впеёт, а то мои дгузья музыканты нейничают». «Впеёт, так впеёт» - сказал я ему, отлистав шестьдесят мятых червонцев. Моисеевич раз пять пересчитывал и все время ошибался в меньшую сторону. То их было пятьдесят восемь, то пятьдесят семь. Ровно шестьдесят - никак не получалось. Пришлось сделать шесть кучек по десять штук. И даже в этом варианте, в некоторых кучках он умудрялся недосчитать одну купюру. Пустяковое, секундное дело растянулось минут на двадцать. Паша предложил еще более смешной вариант - сделать десять кучек по шесть купюр или шестьдесят по одной.

В конце расчета Лазарь выдал такую фразу: «Покойнейши благадаю. И еще. Моим ебятам лучше больше не наливать, иначе хаашё игаать они не смогут. Я пгоосто, как уководитель нашего коллектива не позволю им фа-альшивить». Как говориться – не наливать я сразу согласился, и разошелся и расходился. Значит, музыканты нам предоставили призрачный шанс допить оставшуюся водку самостоятельно. Мы даже пошли и сделали ревизию. Счетная палата в лице двух друзей Паши и Стаси выявила двенадцать бутылок водки и восемь бутылок пива. Решили шесть бутылок пива отдать джазменам, а две заныкать на утро. Даже если предположить, что команде буксира - Михалычу с очкастым матросом придется отдать еще три бутылки, то нам на троих оставалось по три пол-литра на нос. Неплохой расклад.

Дальнейший отдых вспоминается не единым фильмом, а отдельными клипами.

- чайки.

Большие жирные чайки летают кругами в надежде поживиться остатками шашлыка. Мы кидаемся в них камнями. Орем, ругаемся матом, но ничего не помогает. Они продолжают летать и противно кричать. Паша сетует, что нет ружья. Я - что нет мелкокалиберной винтовки. Майкл комментирует эту ситуацию так. Показывая пальцем на шашлык, говорит, что это есть «****ато», а указывая на чаек – «***во». Аня при этом все время ему переводит, что «хуево» есть - вери теребл фраза. Майкл и не спорит, глупо улыбается и посылает супруге воздушный поцелуй.

- супруги.

Наши с Майклом супруги залезли на самое высокое место острова и загорают в высокой траве топлесс. Изредка они поднимают голову и наблюдают за нашей пьянкой. Сестры соскучились и все не могут наговориться. Мы предоставлены сами себе и нас это вполне устраивает. Полный отрыв.

- вода.

Вода теплая и даже, представьте, чистая. Полнейший штиль и яркое солнце делают ее такой. Купаться чрезвычайно приятно. Дно из мелкого песка плавно уходит в глубину. Метрах в двадцати от берега, на глубине полуметра, искусственная коса из камней. На ней можно сидеть и свесивши ноги в глубину, любоваться четким далями. К вечеру все очертания предметов стали острыми и ломаными. Солнце висит над заливом и не хочет садиться. Жарко. Спасает вода. Оркестр спекся и пошел в полном составе спать на буксир. Паша заснул с недоеденным шампуром. Майкл - тошнит в кустах. А я все купаюсь и купаюсь.

- Михалыч.

Он по моему решил перепить сам себя. Из одежды на нем только семейные трусы и тельняшка без рукавов. В левой руке бутылка водки. В правой стакан. Аккуратно наливает себе почти на донышке, потом чекается с невидимыми собутыльниками и выпивает водку медленно, медленно. Затем ставит бутылку на землю, сверху на горлышко кверху дном вешает стакан, и садится в позу молящегося католика. На кистях рук синие татуировки. На правой - якорь, а на левой зековское солнышко. Руки сложены лодочкой. В место закуски он нюхает свои ладони и качается вперед, назад, как маятник. Через пять минут все повторяется снова и снова – Михалыч, после очередной дозы водки, раскачиваясь, сидит и вдыхает аромат мозолистых рук.

- вечер.

Вечер - пронзителен от тишины. Чайки улетели. Орать не кому. Солнце почти скрылось за зеркальной линией воды. Уже нежарко. Михалыч заснул, зато проснулся Павел и шумно, как тюлень, плещется возле берега. Мы с Майклом по его просьбе ищем новые дрова для шашлыка. С дровами на острове негусто. Их просто нет. Те, которые предусмотрительно взяли с собой, уже сгорели. В ведре еще полно маринованного мяса, а на каких углях его готовить непонятно.

- оркестр.

Джазменов пришлось разбудить. Хватит им спать. Мы с Майклом нашли в темных казематах несколько старых ящиков из под снарядов. Развели костер для углей. Сидим, делаем шашлык. Павел организует сценическую площадку для музыкантов и в тайне от Лазаря Моисеевича остальным музыкантам поправляет голову водкой. Мертвецки пьяного Михалыча несем на руках в его каюту. Михалыч перебрал. Яша, очкастинький матросик нам помогает. Красивое имя, Яков, и ныне редкое. После этого мы его тоже зовем за стол. Все в предвкушении концерта.

- концерт.

Концерт удался. Ребята поймали кураж. Я такой акустики еще нигде не встречал. Говорят, что нечто подобное ощущается в древнегреческих амфитеатрах. Сзади нас подковой старинные равелины. Впереди зеркальная гладь залива. Виден город в огнях. Тихо. Слышно каждый инструмент. Каждую струну контрабаса и банджо. Все музыканты - асы джазовых импровизаций. Чувствуется, что им самим нравится играть в таком неожиданном, романтическом месте.

- хит.

Хитом того вечера стала композиция: «У самовара я и моя Маша». Я уже сбился со счета, который раз они ее исполняют. Классно исполняют. Каждый раз по-разному. Мы танцуем. Бегаем по краю теплой воды. Брызгаемся. Я такого отрыва давненько не помню. Мне легко. Я в экстазе. Я во власти полной свободы. Свобода и власть – вещи несовместимые, но это так. Боже мой, как мне хорошо. Я сливаюсь с природой. Я сливаюсь с каждым звуком трубы. С каждым инструментом. С каждым барабаном. Хорошо не только мне. Я думаю, хорошо даже Михалычу. Он спит себе в буксире и никто его не трогает. Хорошо и Майклу. Он наконец расслабился окончательно. Бегает по воде и в полный голос орет: «****ато». Аня его уже не затыкает.

- утро.

На утро как всегда покой, и хлебный мякиш за щекой. Не знаю, как у всех, у меня нечто подобное. Правда, вместо хлеба между зубов вчерашнее мясо. Я купаюсь и немного прихожу в себя. Долго приводим в порядок Михалыча. Ему плохо. Даем ему полстакана водки и кусок холодного шашлыка. Яша, матросик, достал из воды привязанную за веревку бутылку пива. Молодец Яша, что заныкал. Пиво окончательно ставит его на ноги. Через час медленно выходим в Финский залив. На открытой воде идем на полном ходу. Мы с Пашей пьем спрятанное пиво.

Еще не жарко и прохладный утренний бриз приятно ласкает. Входим в город. Михалыч высаживает нас возле речки Смоленки, рядом с шестой и седьмой линией Васильевского острова. Всей толпой идем пешком к метро. Город еще спит. Только что проехали поливальные машины и все в солнечных бликах. Голова не варит. Через полчаса откроют метро и на улице покажутся первые работяги. Но это через полчаса. А сейчас благодать. Никто не мешает созерцать архитектуру. Все-таки хорошо погуляли. Выступили - одним словом.

Эпилог.

Больше ничего примечательного не случилось. Через несколько дней мы гостей проводили. Они благополучно приземлились в своей Америке. Прошло года два или больше, сейчас уже не помню, раздается телефонный звонок. В пять утра. Я сразу же подумал – Америка на проводе, небось. Голос мужской, приятный, здоровается, называет меня по имени, но я не узнаю. Тогда телефонный визави представляется: «Стася, это Майкл, ну помнишь? БК-600 – ****ато». Я ушам своим не поверил. Майкл говорил почти без акцента. Майкл, который за первые десять лет супружеской жизни выучил пять русских слов. Феноменально.

Оказывается, ему настолько понравилась поездка, и он так здорово оторвался, что после этого проникся любовью ко всему русскому. На протяжении последних двух лет, они дома общались только на русском языке и даже выучили своих детей.

У Майкла была просьба, он просил разыскать на кассете песню: «У самовара я и моя Маша» и прислать в бандерольке. На Брайтон Бич он именно ее, почему-то не нашел. Вот такие приятные ностальгические воспоминания у бывшего летчика НАТО. Почему бывшего, да потому, что сейчас он летает на пассажирских аэробусах. Не смог после поездки в Россию быть потенциальным врагом нашей страны.

Вот такая история.

Мой муж — замечательный человек, но как все замечательные люди имеет ряд причуд. Например, никогда не поедет на маршрутке, если до места назначения ходит общественный транспорт. Считает, что дарить цветы — глупость. Лучше купить жене колбасу. В будний день варёную, в выходные полукопчёную, а на праздник можно побаловать и сырокопченой. В общем, совсем не романтик.

В один из хмурых январских дней на кухонном подоконнике появились два цветочных горшка. А в них чудесным образом пробивался лук. Нежные стрелочки тянулись к свету, пахло весной. Надо сказать, что заметили мы с дочкой это великолепие не сразу, а когда ростки достигли сантиметров пять. Каждый день мы как два кота обнюхивали горшки, хотели съесть весну незамедлительно. Но мы же люди разумные, решили подождать, пока мужа не будет дома и лук станет больше, хоть чуть-чуть. Муж бы точно не дал сделать праздник живота из таких маленьких ростков.

Наконец настал день, когда мы решили идти на тёмное дело. Всё складывалось удачно — муж на работе, лук подрос. Дочка быстро соорудила салатик: помидоры, огурчик, перчик и лучок, добавили чеснок, полили маслом и съели.

На следующий день муж заметил следы преступления. Он воскликнул:

— Где мои растения?

— Не ругайся, но мы съели лук.

Его глаза округлились, лицо приобрело выражение крайнего изумления.

— Дорогая, вы съели не лук! Вы сожрали свои цветы, которые я с любовью выращивал на восьмое марта! Вам выращивал! Хотел сделать сюрприз! Поздней осенью выкопал на даче луковицы нарциссов, потом делал им искусственную зиму, затем весну. Всё по книге. Точно рассчитал время. Кто из нас не романтик?!

Что тут можно возразить. Да, уж. Если женщина в цветочном горшке видит только еду, то лучший подарок для неё всё-таки — колбаса.

Говорят, это случилось в одной американской семье. Хотя могло случиться где угодно.

Итак, муж приходит домой и видит письмо жены:

«Дорогой муж,

Пишу тебе это письмо, чтобы сказать, что я ухожу от тебя. Я была хорошей женой на протяжение 7 лет, и ничего
не получала взамен. Последние две недели были сущим адом. Сегодня мне позвонил твой начальник и сказал,
что ты уволился с работы, и это стало последней каплей.

На прошлой неделе ты пришел домой и даже не заметил, что я сделала прическу и маникюр, приготовила твой любимый
ужин и даже надела новое нижнее белье. Ты пришел домой, поел за 2 минуты, и сразу лег спать, как только закончился
футбольный матч. Ты больше не говоришь мне, что любишь, даже не прикасаешься ко мне. Или у тебя кто-то есть,
или ты меня больше не любишь, что бы там ни было, я ухожу.

P.S. Не пытайся найти меня. Мы с твоим братом вместе уезжаем в Западную Вирджинию!

Счастливо оставаться! Твоя бывшая жена»

Ответ мужа не заставил себя долго ждать:

«Дорогая бывшая жена,

Твое письмо сделало мой день.
Да, мы с тобой были женаты 7 лет, хотя «хорошая жена» — это далеко от того, что было на самом деле.
Я так много смотрел футбол, чтобы просто отвлечься от твоего постоянного нытья. Но и это не помогало.
Я заметил, когда ты подстриглась на прошлой неделе, и первое, что мне тогда пришло в голову: «Теперь ты выглядишь как мужик!»
Но моя мама воспитала меня так, чтобы ничего не говорить, если ты не можешь сказать ничего хорошего.

Когда ты приготовила мой любимый ужин, ты наверняка перепутала меня с моим братом, потому что я перестал есть свинину 7 лет назад.
Я лег спать без тебя в том новом нижнем белье, потому что на нем все еще висел ценник.
Я надеялся, что это просто было совпадением – что мой брат тем утром одолжил у меня 50 долларов, а твое белье стоило 49,99$.

После всего этого, я все еще любил тебя и чувствовал, что мы можем все наладить. Потому, когда я узнал, что выиграл в
лотерею 10 миллионов долларов, я уволился с работы и купил нам два билета на Ямайку.

Но когда я пришел домой, тебя уже не было. Все произошло именно так, как я и предполагал.

Надеюсь, теперь у тебя прекрасная жизнь, о которой ты всегда мечтала. Мой адвокат сказал, что с твоим письмом,
которое ты мне написала, ты не получишь от меня ни цента. Так что счастливо оставаться.

P.S. Не помню, говорил ли я тебе когда-нибудь, но Карл, мой брат, родился Карлой. Надеюсь, это не будет проблемой.

Твой бывший муж»

Домушник ковыряется в дверном замке одной из квартир в подъезде, и тут слышит голос из динамика рядом с дверью:
- Здравствуйте! Вас приветствует система "Умный дом"! Насколько мне понятно, Вы собираетесь взломать квартиру моего хозяина. Не переживайте я его не люблю он всегда со мной плохо обращается. Потому я открою Вам двери сам!
Тут действительно дверь открывается... Вор в шоке.
Голос опять:
- Берите мешки около двери, там все имущество. Хозяин специально его сложил. Собирается переезжать. Берите быстрее! ! У меня чип, который все равно через 1 минуту вызовет милицию!!! Быстрее! !
Вор хватает мешки и пулей убегает...
... прошло три часа, хозяин возвращается домой. Голос:
- Здравствуйте, хозяин! Мусор вынесен!

Гипсовый член...

Станислав Кутехов

Из цикла: «Середина девяностых»

В девяносто четвертом году я работал скульптором в Академии Художеств. Оказался там почти случайно. Помогал с большим заказом своему приятелю, талантливому ваятелю-монументалисту. Меня заметил Аникушин и предложил занять соседнюю пустующую мастерскую, а вместо аренды - преподавать один день лепку второкурсникам. Продержался около года, чуть не спился. Сами потом поймете почему.

История началась довольно-таки неожиданно...

..Заканчивалась четвертая пара. Я все чаще посматривал на часы. Студенты делали тоже самое.

Вдруг открывается дверь и на пороге, с трудом протискиваясь в дверной проем, появляется накаченный парень, явно не студент, и говорит:

- Слышь, ты - Кутехов? Выйди, поговорить нужно.

Время стояло лихое, середина девяностых. Я сразу же прокачал ситуацию. Вроде крупно никому не задолжал. Студентов не обижал. Чего этот бычок по мою душу приперся? Вышли в коридор. Разговор получился примерно таким:

- Вован, - представился бычок со сломанными ушами.

- Стас, - представился я.

- Слышь, помочь нужно.

- Чем?

- Сделать, как его? Ну, это самое, ну как его? Вернее эту самую, как ее.

Разговор не клеился, у Вована явно со словарным запасом оказалась беда. Он так старался вспомнить нужное слово, что даже покраснел. Я ему стал задавать наводящие вопросы, ну чтобы ему было полегче вспомнить. На самом деле помогать не хотелось, но и послать, недослушав сути просьбы, я тоже не мог. Не по понятиям как-то. В то время все жили по понятиям, то есть за базар отвечали. Диалог продолжался:

- Так что нужно сделать? - спросил я.

- Маску.

Я сразу же вспомнил свою недавнюю халтуру, где сделал около десяти языческих масок, для какого-то кафе. Думаю, ага, вот оно откуда ветер дует. Заказ оказался выгодным и я тогда за каждую рожу неплохо получил денег. Ну и спрашиваю:

- А сколько нужно сделать? Для меня, чем больше, тем лучше. Люблю когда много, плюс за опт будет дешевле.

Вован округлил глаза.

- А сколько ты самое большое за раз делал?

- Последний заказ десять масок, классно сделал, пацанам понравилось.

- Ого, бл@, знатное мочилово. У нас тоже, мы на стрелку нарисовались, а они по нам из «Калаша» как е…, ну короче, кого в руку, кого в ногу или в грудь ранило, а Чипе прикинь, две пули прямо в лобешник, весь затылок снесло на хер, а он еще два дня без мозга жил. Ты его, как увидишь, узнаешь, он был чемпионом Ленинграда по боксу. Сегодня утром зажмурился, завтра, бля, хоронить будем. Успеешь сделать?

Теперь мне стало понятно, делать нужно посмертную маску с невинно убиенного Чипы, но вида не подал, а то вдруг обидится. Мы быстро сторговались, я с него слупил тогда сто баксов. Кстати говоря, хорошая маска получилась. Я сделал одну достоверную, то есть с двумя дырками от «Калаша», а вторую уже сглаженную, даже сломанный нос слегка поправил. Вован, в благодарность за такую красоту, поставил бутылку спирта «Роял». Модная штучка считалась в то время. В Европе им разжигали камины, а у нас безболезненно пили, причем с большим удовольствием.

Естественно, я эту литрушечку через несколько дней выставил своим подельничкам, местным скульпторам. Коллектив насчитывался небольшой, шесть человек. Из них двое не пили принципиально, но всегда присутствовали. Они считались богемными интеллигентами – бухло с марафетом не мешали. Начали мешать мы, вернее смешивать спирт с водой.

Существовала такая пропорция: двести граммов спирта на триста - воды. Причем, главное не перепутать, чтобы воду не добавить в спирт, нужно наоборот, чтобы не было экзотермической реакции. В литре пять раз по двести, выходило пять бутылок водки. Мы налили из-под крана в трехлитровую банку полтора литра холодной воды, это ровно половина и медленно, по всем правилам добавили туда спирт. Потом пересчитали участников, вроде нормально, больше бутылки на человека, можно приступать. Разлили.

Тут вваливается Вован, пьяный, с какой-то девицей. Думаю, елки палки, только разлили. Говорю ему:

- О, привет! Ты, как чувствуешь! Будешь с нами?- Вована передернуло.

- Да не блин, не могу уже! Слышь, выйди, поговорить надо.

Вышли в коридор. Пока выходили, я заметил, что его спутница ходит явно с балетным выворотом.

Не буду долго пересказывать косоязыкую речь Вована, смысл сказанного получился такой: Бугру понравилась маска Чипы, и он просит через Вована сделать надгробный бюст. Мы опять-таки быстро сторговались. Я сказал, что из гипса бюст будет стоить полторы штуки баксов, а потом, когда они работу примут, будем думать, из чего его делать дальше, из бронзы или из камня. Ударили по рукам. Вован дал аванс пятьсот долларов и, уходя, сказал:

- Это Машка, моя будущая жена, если я ее до свадьбы не уп*зжу, - так и сказал.

- Уп*зжу суку, если она из своего сраного балета не сдрыснет.

Высокие отношения сложились у будущих супругов. Короче они сдрыснули, как говорит Вован, а я пошел пить.

Пили в тот вечер творчески, а именно: Валера, марихуанщик, после второго косяка просветлел, и сказал:

- Стася, есть идея, берешь в соавторы?

Перескажу своими словами, Валерка и без марихуаны говорил медленно, а уж после двух косяков – можно два раза выпить, пока он родит предложение. Но, тем не менее, идея действительно оказалась светлой.

Год тому назад Валерке заказали сделать бюст Чкалова, заказчиком выступал Ленинградский ордена Ленина метрополитен имени В.И. Ленина. Вроде как по плану в двухтысячном году, они должны были открыть новую станцию – «Чкаловская». Заказали, естественно Аникушину, а он в свою очередь перепоручил Валере. Но потом, то ли финансирование закрыли, то ли еще что, короче работу приостановили. Хотя Чкалов был уже готов, правда, только в гипсе. Он так и стоял под грязным одеялом, чтобы не пылиться.

По словам Валеры, Чкалов оказался один в один похож на Чипу. Мы, взяв посмертную маску, всей толпой пошли улавливать сходство. Сходство почти безусловное. Они были похожи, как Ленин и Партия. Просто близнецы-братья. И даже по размеру некое соответствие.

Вернулись, выпили за конгруэнтность. Где-то через час народ, зарядившись энергией, свалил, каждый в свою мастерскую.

Мы же с Валеркой начали из Чкалова делать Чипу. Срезали очки первых авиаторов, которые находились на лбу, сломали нос, сгладили морщины тридцатых годов. Долго возились с глазами. Чкаловские для Чипы были слишком умные. В итоге к утру сделали. С любой точки, если смотреть – вылитый Чипа.

Работу приняли на «ура». Я заработал штуку, а Валерка пятьсот баксов. Ваван от Бугра притащил в подарок за хорошую работу коробку спирта «Роял». Естественно, загудели. Причем на неделю, при этом забили на работу, студентов и даже на семьи. Искали с милицией. А нашел Вован. Нашел в студенческой общаге, причем не Академии Художеств, и даже не ЛИСИ, где я раньше учился, а в «Мухе». Почему в «Мухе», до сих пор не пойму, всю жизнь с ними враждовали. Я потом у Вована спрашивал, как ему удалось нас найти, но он уклончиво отвечал:

- Секрет фирмы.

Нашел, кстати, по делу. Вы уже догадались по какому, точно – Чипу в бронзе делать. Я ему тогда что-то нечленораздельно пробурчал:

- Вован, мне нужно два дня, чтобы выходиться, жене показаться, да и вообще себя в порядок привести, а потом уже по делу пообщаемся.

После бронзового Чипы мы с Вованом почти друзья стали, то есть пили вместе. Он на Чипе тоже денег сделал, если я руками, то он головой.

Бугру сказал, что бюст будет стоить пять тысяч, а со мной договорился за три. Короче скрысятничал и ушел в бизнес. На эти деньги отремонтировал подвал и открыл там секс-шоп.

Как-то я сидел без заказов, без денег, давило бремя долгов. Мне было грустно и я перешел на дешевый портвейн. Нас тогда осталось четверо. Марихуанщиков замели менты, а потом Академия их выгнала, как будто они раньше не знали, что они торчат. И вдруг приходит Вован.

Забраковал портвейн и выставил спирт. Мы смешали, начали пить. Я чувствую, Вован что-то хочет сказать, а никак не решается. Я его к тому времени уже немножечко знал. В итоге он решился, разговор получился такой:

- Машку помнишь? – спросил Вован.

- Помню.

- Сделаешь?

- В смысле?

- Ну, типа хочу, чтобы от нее на память что-то осталось. Допрыгалась, сука, фуэте-хуэте.

У меня внутри все похолодело, допрыгалась - значит, Вован ее у****ил, как и обещал.

- Лицо сделать хочешь?

- На хер лицо, оно обычное, как у всех, я хочу ноги с жопой. Сделаешь один в один?

Я стал рисовать картинки, как я в морге поднимаю простынь и делаю жопу с ногами. Интересно, как я буду со стороны смотреться за этим занятием. Но отказать не мог.

- Сделаю, а ехать куда?

- Давай я лучше ее сюда привезу.

Я даже протрезвел, просто представил, как Вован один, или с друзьями бандитами тащат сюда труп. Что же делать? Вспомнил, что есть ключ от черного хода, прямо с улицы.

- Давай, привози, только попозже, после часа ночи, вот держи ключ от черного хода, и смотри, чтобы тебя никто не видел.

- Все, жди ровно в час.

Мы еще выпили раза по два, потом Вован посмотрел на часы и сказал:

- Слышь, уже почти десять, я поехал, а то мне нужно еще Машку в порядок привести, помыть и так далее. Я понимаю, дело щекотливое, короче пятьсот баксов нормально?

- Нормально, - а про себя подумал, ненормально, ненормально, так скоро можно и соучастником стать.

Ровно в час ночи, все бандиты пунктуальны, даже бывшие, вваливается Вован. Довольный рот до ушей и говорит:

- Блин, еле притащил, а ты, небось, уже и не ждал?

- Ждал, ждал, где она?

Честно говоря, я себе представил, как его подельнички тащат носилки. Но Машка шла сама, по балетному выворачивая носки в сторону, розовая и живая. Оказалось вот что.

Она выступала на гастролях в Париже, где ей предложили на год подписать контракт с Мулен Руж. Она подписала, и через неделю должна сваливать туда, работать. А Вован, влюбленный в ее ноги и задницу, решил на память о Марусе оставить себе хоть что-то. Вот такой фетиш.

Долго придумывали разные позы. Вернее придумывал Вован, а я их, как скульптор - браковал. Наконец придумала сама Машка. Она легла грудью на стол, при этом ее откляченная попа, несмотря на расставленные на полу ноги, находилась на двадцать сантиметров выше обеденного стола. Художественный совет в лице меня и Вовки позу утвердил. Дальше встал вопрос, в трусах или без. Машка обрадовала, и сказала так:

- А мне по хер, вернее до звезды.

Вован снял с нее трусы, а я стал мазать ноги вазелином, чтобы гипс не пристал. Тут Вовка заревновал, и, отобрав у меня вазелин, стал вдохновенно, с явным удовольствием ее смазывать. При этом даже слега пошалил пальчиком. Честно говоря, будь она моя девушка, я бы поступил также.

Машка, сладко замурлыкав, сказала:

- Вовчик, блин, иди ты в жопу, сейчас заведусь, что будем потом делать?
Вован понял буквально:

- Да я и сам уже завелся, слышь, Стася, иди в коридор, покури минут десять.

Я запротестовал:

- Ну вас на фиг, вы чё, трахаться сюда пришли, так мы и до утра не управимся.

Вован поворчал, вынул палец, и сказал недовольно:

- Хрен с тобой, гипсуй.

Минут через пять Машка была до пояса вся в гипсе, как кокон. Что интересно, она даже в таком виде оказалась прекрасна и грациозна.

Требовалось минут двадцать, чтобы гипс покрепче схватился. Мы с Вованом разлили себе разбавленного спирта, а Машке налили кофе.

Зря налили, кофе является природным диуретиком, как пиво, и Машка в скором времени запричитала:

- Ой, мальчики, писать хочу, сил нет.

Хохма. Мы стали ее отвлекать, и вообще упрашивать еще минут десять подождать. Десять минут прошли, Машка все это время курила как паровоз, я стал готовиться разбивать гипс. Взял молоток, размахнулся.

Тут меня сзади за руку ловит Вован, со словами:

- Бл@, Стася, ты же ее уп*здишь, а ей еще в Париже танцевать, покалечишь на хер. По другому никак нельзя?

- По другому нельзя, - сказал я.

- На молоток, снимай сам.

Возникла пауза, Машка заверещала с новой силой:

- Ой, все, мочи нет, обоссусь сейчас.

Вован отдал мне молоток обратно, и сказал:

- Снимай, только я выйду, я на это не могу смотреть, что я зверь что ли.

Я взял молоток и ударов за пять безболезненно ее освободил. Она, как была голой, так и побежала по длинному коридору в туалет. Еще часа через два я отдал им произведение искусства, вернее то, что сотворила природа и балет. Пока возился с отливкой, они тоже время зря не теряли, громко возились за занавеской на моем скрипучем диванчике.

Потом мы еще треснули, я им отдал работу, а Вован мне пятьсот баксов, со словами:

- Стася, с меня еще спирт.

Прошло недели две, я уже начал думать, что Вовчик меня обманул. Вечером, часов в десять он нарисовался. Принес обещанный спирт.

Выпили, поболтали, вспомнили Машку, как я молотком гипс снимал и так далее. Потом он взял меня заговорщицки под локоть, сказав:

- Стася, есть тема, я уже все продумал, беру в долю.

- На хер долю,- сказал я, - за долю имеют вволю. Что от меня нужно?

Оказалось вот что. У Вована, как я уже говорил имелсля свой бизнес, магазин «Интим». Он периодически ездил в Германию или в Польшу и привозил всякие примочки. В частности, искусственные члены и фрагменты женского тела из латекса. Кто-то из его братанов предложил:

- А давай сами будем делать эти х*и, ***ли их покупать.

Вован нашел специалистов по отливкам на «Пластполимере» и ради эксперимента из силикона сделали Машкин фрагмент, отрезав ноги чуть выше колена. Успех окрылил.

Дело за малым, вернее за большим, нужен макет большого искусственного члена. Все то, что продавалось, Вовку не устраивало, средние и выше средних размеров в продаже имелись и их брали не очень активно, но все же брали. При этом спрашивали:

- А еще большего размера бывают?

Я сказал, что за пятьсот бачков, я ему сделаю любого размера, пальчики оближешь. Только нужно уточнить, сколько делать в сантиметрах. Вован вытащил каучуковый фаллос из кармана, по его словам самый большой, и мы стали его измерять. Он оказался длиной двадцать сантиметров. Он предложил сделать пропорционально в два раза больше.

- Как скажешь, мне по хер, пусть будет сорок, хоть полметра, - сказал я.

Короче, я целую неделю лепил этот хер. Студенты, естественно, прознали и стали за моей спиной шептаться. Они, наверное, решили, что у меня белая горячка. Честно говоря, я на их месте подумал бы также.

Через неделю приходит Вовка. Хер ему не понравился, по его словам он смотрелся не очень реалистичным, а требовалось со всеми подробностями. Я говорю:

- Реалистично, это нужно не из головы выдумывать, а с кого-то лепить, я же не могу дрочить и копировать с себя, и так уже слушок пошел, что у Кутехова крышу снесло.

- О, точно, идея, - сказал Вован, - давай точно сделаем с хера маску.
Я поинтересовался:

- Человеческую, или животное какое-нибудь подберем?..

Вован юмора не понял, и окрыленный собственной идеей, умчался, даже не попрощавшись. Ровно через неделю, приходит и говорит:

- Стася, нашел.

Дальше требуется пояснение.

В то время начали появляться первые салоны с проститутками. Особенный спрос оказался на негритянок, как же, экзотика. Проститутки были не только девочки, а как я тогда узнал, даже и мальчики. Вовкины друганы бандюганы держали такие точки. И вот на работу в такой салон пришел устраиваться негритянский студент. Как аргумент он предъявил им свой эрегированный член, который своим размером не просто впечатлил, а даже напугал. На работу его не взяли, на всякий случай, мало ли летальные исходы будут. Эту хохму они рассказали в бане Вовану, а он, естественно зацепился, со словами:

- О, на ловца и зверь бежит, давайте его сюда.

Действительно, зверь.

Короче он этого студента привел ко мне и познакомил. Негра звали Жезе. Ростом он с меня, с некрасивым лицом и сплющенным носом. А цвет кожи так вообще удивил, я таких черных еще не видел. Вовка на правах спонсора начал командовать:

- Жезе, давай раздевайся, теперь дрочи, ***ли ты, Боменико, стесняешься, тут все свои. Ну, давай быстрее – Тую-Лумую-Нама.

Оказалось, у него было много имен, вернее одно, но такое же длинное, как его член - Жезе-Боменика-Роман-Суа-Туя-Лумуя-Нама. То есть, в несколько раз длиннее, чем полное мое – Станислав.

Член впечатлил. Правда, он не стоял, как таковой, а просто активно висел на уровне колен, как хобот у слона. Я надел перчатки, замешал гипс, подошел к Жезе, и у него сразу же упал, вернее, стал меньше.

Жезе опять поработал, я опять подошел, такая же фигня. Что делать? Я вспомнил, что в соседней мастерской у меня сидит голая натурщица. Она была в меня влюбленной и готова почти на все. Притащил Юльку и попросил сесть в большое кресло в гинекологическую позу. Тую-Лумую-Нама опять возбудился. Но как только я подходил с гипсом, все повторялось заново.

Выход нашел Вован. Смысл задумки оказался простым. Мы попросили, чтобы голая Юлька сама нанесла гипс. Идея удалась. Она нанесла гипс, а потом еще минут пять сверху эротично его гладила. Гипс застыл. Вовка дал Юльке сто баксов и выпроводил ее из мастерской. Без голой натурщицы Жезе смог без моей помощи вытащить член. Он тоже получил стольник и инструкции, что если не получится, ему придется процедуру повторить. Но все получилось.

Я сделал отливку. Скульптура впечатляла. После замера выяснили, что до желаемого сорокасантиметрового размера не хватало всего лишь около четырех сантиметров, но зато он стоял гораздо лучше, чем настоящий. Вовка дал мне триста баксов и довольный убежал. А я себе на память сделал еще одну копию.

Примерно через месяц я сбежал, вернее уволился. Устал пить. Да и денег было - то пусто, то густо. Перед уходом сделал хохму. Копию члена приделал к трехметровому Гераклу. Получилось гармонично.

Спустя десять лет, встретил случайно своего приятеля Артура. Он так и работал скульптором в Академии Художеств. Он мне рассказал продолжение истории с членом. Геракла они поставили лицом в угол, чтобы член в глаза не бросался. Студенты, современные вандалы, которые на других статуях все маленькие поотбивали, мой член, вернее не мой, а Жезе-Боменика-Роман-Суа-Туя-Лумуя-Нама, до сих пор не тронули.

Интересно - почему?..

Балконная эпопея

Антонуан Бурый

Солнце клонилось к закату. Холодало. Это, как никогда, чувствовалось каждым волоском, прораставшим из ощетинившейся кожи. Я забился в свой угол, уже изученный мной во всех подробностях, закутался в половую тряпку и попытался уснуть, в который раз проклиная скрягу олигарха, пожалевшего денег на то, чтобы утеплить балкон. Холод и огурцы стали спутниками жизни. В который раз задал себе вопрос, когда всё это закончится. В очередной раз не получил на него ответа.

С Катей я познакомился на курорте, куда она улетела тайно от своего мужа, когда он укатил в очередную командировку. Я спиной почувствовал её хищный, пожирающий взгляд, ищущий добычу на вечер, и я захотел быть этой самой добычей. У неё были пышные формы, а мне как раз нравились пышные формы, и это – одна из причин, по которой всё случилось в первую же ночь.

Утром я взял её телефон, днём она уехала домой, в Москву, а через неделю в Москву, домой, приехал я. Я ей позвонил, она довольно грубо ответила. Я стёр её номер телефона, но через месяц она мне позвонила сама. Сказала, что муж уехал в командирвку, служанку она отправила домой, и пригласила меня в гости.

Я вспомнил про пышные формы и хищный взгляд, купил торт, цветы, и приехал к ней. Она набросилась на меня с порога, сломала цветы, уронила торт и овладела моим телом. Тело не сопротивлялось, а скорее радовалось такому напору и поэтому дарило мозгу удовольствие. Мозг радовался этому удовольствию и таял от любви. Так таял, что сначала даже не услышал звонка в дверь. Ухо ему передало, что в дверь позвонили, но на это ухо он не отреагировал.

- Ты что, ничего не слышишь? – заорала она, - муж вернулся. Быстро на балкон!

- Как на балкон? Там же холодно!

- Я тебе принесу твою куртку, до завтра пересидишь, а рано утром он уедет. Днём он редко, когда бывает. Балкон угловой. Зайдёшь за угол, там тебя никто не увидит.

Позвонили ещё раз. Она побежала в коридор и вернулась с остатками торта, курткой и цветами.

- Ты ещё здесь?

С видом обречённого, я открыл балконную дверь и перешагнул порог.

- Сиди и не рыпайся. Завтра утром я тебя выпущу.

Дверь закрылась. Толкнув дверь, я понял, что она закрыла замок с той стороны.

Из прекрасного окна прекрасной квартиры на тридцатом этаже прекрасного дома, открывался прекрасный вид на Москву. Был виден даже Кремль с его звёздами, которые светились в темноте и, судя по всему, нагло улыбались. Балкон действительно оказался угловым, и, судя по всему, когда я зашёл за угол, из комнаты меня не стало видно.

Я открыл окно, посмотрел вниз и тут же закрыл. Через окно бежать не получится. В прочем, до утра можно и пересидеть, а завтра утром оказаться на свободе, тем более, что, когда уйдёт муж, будет время продолжить то, что он так нагло оборвал сегодня. С работы на полдня можно и отпроситься, а сейчас нужно как-нибудь устроиться поудобнее и уснуть.

Я закутался в куртку по уши, положил под голову кулак и закрыл глаза. Спалось плохо, несколько раз я просыпался, разминая затёкший кулак и согревая замёрзшие конечности. Была середина октября, стояло бабье лето, но ночи были холодными, а этот проклятый муж – олигарх сэкономил деньги на утеплении балкона.

Под утро я всё-таки уснул, и уснул так крепко, что проснулся не сам, а от звонка мобильника. Звонила Катя, что меня немного удивило и насторожило. Я посмотрел на часы. Было без двадцати одиннадцать.

Какая-то непонятная тревога рыпнулась на краю сознания и затихла, оставив от себя еле заметный след.

- Алло, - сказал я.

- Тихо! Тихо! - шикнула на меня Катя.

- Почему тихо? – спросил я.

- Он за стенкой.

- Кто?

- Муж.

- Почему он не уехал?

- Он заболел. Температура 39,5. Приходил врач, прописал ему постельный режим.

- И сколько он будет болеть?

- Врач придёт через две недели. Если всё будет нормально, выпишет.

- Ты что, с ума сошла?

- Не кричи! Умоляю, не кричи!

- Сегодня ночью, когда он уснёт, ты меня выведешь. Поняла?

- Не могу!

- Почему?

- Собака залает.

- Какая собака? У тебя нет никакой собаки.

- У него есть. Пикенес, он его всё время с собой таскает. А ночью он спит у него в ногах.

Я не знал, как на это реагировать – плакать, или смеяться.

- Он у тебя что, пидор, чтоли? Муж, а не пикенес.

- Не смей говорить так про моего мужа!

- И что, ты предлагаешь мне тут сидеть две недели?

- Нет. Потерпи немного, я что-нибудь придумаю.

- Я есть хочу!

- Можешь съесть торт. А ещё там на балконе есть шкаф, справа от входа. В нём стоят банки с малосольными огурчиками. Можешь взять оттуда, только аккуратно, чтобы муж не увидел. Шкаф находится рядом с балконной дверью.

- Ты ещё и огурчики солишь?

- Нет, он сам солит. Это его слабость.

Я нажал на клавишу отбоя. Скорее всего, в мире есть только один олигарх, который всюду ходит с пикенесом и маринует на зиму огурчики. И этот редкий тип сейчас лежал через стенку от меня с температурой под сорок. Фортуна никогда не была на моей стороне, а сейчас она и вовсе повернулась ко мне задом, одновременно умудряясь издеваться надо мной своим беззубым ртом и виднеющимися вдали красными кремлёвскими звёздами. Неожиданная мысль пришла в мою многострадальную голову. Я схватил телефон и нажал на клавишу вызова.

- Что ещё? – спросила трубка.

- А что я буду пить? – поинтересовался я.

- Ну… придумай что-нибудь. Ты мужчина, в конце концов. И пожалуйста, не звони мне. Я могу быть дома с мужем, а он обязательно спросит, кто мне звонил. Он у меня такой ревнивый… И что мне ему отвечать? Я сама тебе позвоню.

Я бросил трубку. Замечательно. Я мужчина, и я сам должен выходить из ситуации, в которую меня завела женщина. Мне бы ещё хотелось узнать, как и куда я буду гадить, но я понял, что вопрос всё равно останется риторическим.

Торт, валявшийся на полу, почему-то есть не хотелось. Я выглянул из-за угла. На мгновение мне показалось, что я похож на совершающего диверсию в тылу врага партизана из старого советского фильма. Шкаф располагался в противоположной стороне балкона. Осторожно, гуськом, чтобы не быть увиденным через окно, я пополз в его сторону – надо сказать, балкон у олигарха оказался не маленьким.

Шкаф был битком набит банками, и я понял, что смерть от голода мне не грозит. Открыв одну из банок, я попробовал огурчик. Он оказался на вкус довольно терпимым, но сильносолёным, после чего я понял, что мне вполне может грозить смерть от жажды. Правда, пить пока не хотелось, но зато появилось острое желание избавиться от накопившейся ранее жидкости.

Я взял одну из банок и шмыгнул к себе в угол. Желание отлить усилилось. Я открыл окно, попытался разглядеть, не может ли кто-нибудь снизу меня видеть, понял, что не может, и встал на подоконник. В процессе облегчения я случайно взглянул на Кремль. Звёзды тоже посмотрели на меня полным презрения взглядом. Где-то под ними сидит президент и мудро правит страной, а я, в ответ на это, с верхнего этажа элитной многоэтажки… Мне стало стыдно.

Неожиданно зазвонил телефон. Это фигура речи такая, он всегда звонит неожиданно, даже тогда, когда ты сидишь и гипнотизируешь его в ожидании нужного звонка. В настоящее время звонок был совершенно ненужным. Посмотрев на экран, я тихо вскрикнул от ужаса. Звонил тот, про кого я совершенно и незаслуженно забыл в этой суматохе – мой начальник.

- Ты где? – спросил он, не поздоровавшись.

- Я?.. Дома… Заболел… я… вот…

Удивительный случай – отсутствую на работе по вполне уважительной причине, но, тем не менее, вынужден врать.

- Да?.. А почему ты мне не позвонил?

- Я хотел, но, понимаете… Температура 39,5, брежу я… Вызывали врача, он мне дал две недели больничного и постельный режим. Меня нельзя беспокоить.

- Чёрти что творится! – он говорил что-то ещё, но этого я не расслышал.

Я отложил в сторону телефон и задумался. Телефон у меня хороший. Производитель уверяет, что способен работать месяц в режиме ожидания. На момент моего попадания в плен, он был немного разряжен, но не настолько, чтобы в ближайшее время оставить меня без связи. И почему ещё не придумали телефон, который способен вырабатывать воду?

Словно услышав мои мысли, с неба начал накрапывать дождик, довольно быстро переросший в сильный ливень. Как оказалось, над окнами балкона был установлен небольшой желобок для отвода воды, и вода из него сливалась как раз в мой угол. Оставалось только какую-нибудь ёмкость для этой воды. Я огляделся по сторонам, но ничего подходящего для этой ёмкости не нашёл, кроме… Ну конечно! Я открыл крышку банки и вывалил в окно содержащиеся там огурчики, не обращая внимания на укоризненные взгляды кремлёвских звёзд. Потом я подставил банку под струйку воды. Банка довольно быстро наполнилась, и я подумал, что, пожалуй, дождливой московской осенью от жажды я не умру. Умру я, пожалуй, от скуки. Или от холода…

Я закутался в половую тряпку, лежавшую около входа, и нашёл в телефоне дурацкую игрушку, попытавшись убить двух зайцев сразу. Зайцы не только не умерли, а начали издеваться над охотником: игрушка довольно быстро надоела, а тряпка совершенно не спасала от холода.

Я предпринял ещё одну дерзкую вылазку за огурчиками, утолив тем самым голод. Огурчики оказались холодными. Я подумал, что если всё в большом мире взаимосвязано, то мой маленький балконный мирок тоже старается не отставать в этом.

Когда утоляешь голод, на тебя сильнее нападает холод, а когда начинаешь бороться со скукой, от этого становится так скучно, что одновременно одолевают и голод и холод. Надо выбираться.

Я открыл окно и посмотрел наверх. Сверху был технический этаж и крыша. От неожиданно пришедшей в голову мысли, я чуть не подпрыгнул. Мой одноклассник, Васька Куроедов, занимался промышленным альпинизмом. Я схватил телефон и набрал номер Васьки.

После обмена дежурными привесттвиями, я сказал:

- Вась, спасай меня. Срочно нужна твоя помощь.

- А что случилось?

- Я сейчас сижу на балконе своей любовницы, на тридцатом этаже элитного дома в центре Москвы. За стенкой лежит её муж олигарх, у которого температура под сорок, который не собирается выздоравливать и у которого собачка. Мне скучно и я хочу есть. Спаси меня, пожалуйста. Я знаю, что ты это умеешь.

- Я всегда знал, что ты кретин, но не до такой же степени! Я тебе Карлсон, что ли?

- Нет, но ты альпинист. Залезь накрышу и спаси меня, там от крыши недалеко!

- Дурак! А кто меня туда пустит? Да в таких домах даже на установку кондиционера десять разрешений требуется! Что мне объяснять охране? Что мне надо спасать кретина, который застрял на балконе тридцатого этажа, потому что вдруг заболел муж его любовницы?

- Тоже мне, друг нашёлся, - сказал я, вложив в эту фразу весь существующий во мне сарказм, и повесил трубку.

Он ещё несколько раз пытался позвонить, но я триумфально не подошёл к телефону.

Ночь пришла гораздо медленнее, чем обычно. Сначала лениво зажглись кремлёвские звёзды, потом – фонари на улицах, а вслед за ними – свет в комнате катиного мужа. Звёзды были первыми и поэтому, как мне казалось, являлись причиной всех моих несчастий. Движимый большой нуждой, усиливаемой съеденными мной в течение дня огурцами, я снял штаны и выставил зад навстречу кремлёвским звёздам. Чем больше я опустошал свой кишечник, тем больше я заполнял свой мозг ненужной дребеденью, касающейся этих звёзд. Вся дребедень сводилась к одному – звёзды меня видят.

Я убрал зад, повернулся и показал звёздам язык. Им было всё равно, и от этого мне стало ещё хуже.

Я лёг на пол, закрыл глаза и моментально уснул. А что мне ещё оставалось делать в сложившейся ситуации?

Утром я замёрз, а потом позвонила Катя. Она сказала, что пока ничем меня обрадовать не может, и почему-то я этому не удивился.

Телефон показывал, что примерно пятая часть заряда уже истрачена. «С такими темпами его на две недели явно не хватит», - пришла мысль в голову, но тут же была с позором из головы выгнана: как можно допустить, что я тут пробуду две недели?! Я скоро выйду.
Только в это, почему-то не верилось.

Я достал ещё одну банку огурцов и поел, с прискорбием констатировав, что огурцы уже начали раздражать. Я вытащил огурец, открыл окно и застыл, высматривая жертву. Внизу бурлила жизнь мегаполиса – все куда-то бежали, чего-то хотели, к чему-то стремились; лишь один я смотрел на них свысока и был лишним на этом празднике жизни. Завыла сирена, а потом появилась милицейская машина.

Я размахнулся и кинул огурец в надежде подбить вражескую колесницу, но не попал. Кремлёвские звёзды, с которыми я уже привык согласовывать все свои действия и от которых уже ждал реакции на свои поступки, меня осудили. Правда я не понял, за что – за то, что кинул, или за то, что не попал. Там, под звёздами, сидел мой президент и мной мудро руководил, посылая таким, как я несознательным гражданам, машины с блюстителями закона, чтобы несознательные граждане одумались и сделались сознательными. Мне опять стало стыдно.

Да, мне стало стыдно. Мне стало стыдно не только за то, что пытался подбить блюстителей закона, и даже в основном не за то, что внизу создают великое будущее, а я кидаю в это будущее малосольными огурцами; мне стало стыдно практически совершенно не за то, что бедный дворник уже второй день, чертыхаясь, убирает из-под окон солёные огурцы и дерьмо, искренне не понимая, откуда всё это берётся под окнами элитной московской многоэтажки; мне стало стыдно и невообразимо тоскливо из-за того, что они там все занимаются бурной деятельностью, копашатся как муравьи в муравейнике, а я тут сижу как трутень, ничего не делаю и только всем мешаю. Я схватил телефон и набрал заветные цифры.

- Катенька, умоляю, выпусти меня отсюда, - запричитал я, как только услышал знакомое «Алло», - придумай что-нибудь, ты ведь у меня такая умная!

- Ты что, с ума сошёл, - громогласно зашептала Катенька, - муж в соседней комнате, а ты мне звОнишь! Я же просила не звонить больше! А что, если он услышит?

- Катенька… Но я ведь так больше не могу! Я же не вытерплю!

- Я тебе сама позвоню, нытик.

И повесила трубку.

ЗвОнишь… Она говорит «звОнишь»… Тьфу, деревня, понаехали тут!

Телефон сел на пятый день. Эти наглые коммерсанты меня обманули, а я повёлся. Кремлёвские звёзды смеялись надо мной, вместе с ними смеялся президент и вся его свита. Наверное, я слишком много играл в телефонные игрушки. А что мне ещё оставалось делать?

Я остался один, без связи с внешним миром и с годовым запасом огурцов. Годовым, потому что я понял – больше ни одного малосольного огурца никогда в жизни ни за какие коврижки не съем, даже под страхом смертной казни. И ещё я понял, что больше я не могу сидеть на этом балконе – я замёрз, оголодал и загадил всё вокруг. Кого я пытался выгораживать? Её? Ту, которая даже пальцем не пошевелила, чтобы вытащить меня из плена, в который она меня сама и загнала? Надо действовать. И действовать нужно решительно.

Я встал в полный рост, вероятно впервые со времени моего заточения, открыл шкаф и взял новую банку с огурцами. Вооружившись этой банкой как пролетарий булыжником, я размахнулся и, вложив в свою руку всю силу ненависти, за долгие часы заточения накопившуюся во мне к олигархическому классу, швырнул её в стекло балконной двери. Стекло покрылось трещинами и осыпалось. Словно бэтман, я просунул руку в оконный проём и открыл дверцу.

Он был в ужасе. Он схватил свою маленькую собачку, писающиюся от ужаса и пытался ей прикрыться, словно щитом. Он метался по своей огромной кровати, пытаясь всочиться в щель между двуся атласными подушками. Я возвышался над ним, как орудие пролетариата, концентрируя в себе всю злость угнетённых и порабощённых. Надо было что-то сказать, но ничего не приходило на ум.

- Я ужас, летящий на крыльях ночи, - вырвалось у меня непроизвольно.

- Возьмите всё, - проблеял он, - только не убивайте!..

Катя сидела в противоположном углу комнаты, бледная, как мука высшего сорта. Лишь её огненный взгляд концентрировал в себе всю гамму её противоречивых чувств.

- Живи, смерд, - процедил я сквозь зубы и направился к выходу.

Собачка осмелела и противно тявкнула. Мне было всё равно.
Я был свободен.

Сантехник

Негорюй

Пролог

Смуглый, щупленький, маленький солдатик. Сильно перехваченная в талии большого размера гимнастерка, болтающиеся в трубах голенищ огромных сапог худые ноги. Нескладно поднятая к пилотке и развернутая в генсековском приветствии, ладонью вперед, рука. Невнятный русский:

– “Товарища сэржанта…”

Рядовой первого года службы Худайбердыев. С самого начала службы ему катастрофически не везет. Не везет ему, но это невезение переходит и на меня в виде просто неприятных слов и взысканий от вышестоящего начальства. Поэтому я смотрю на Худайбердыева со смесью чувств, состоящих из сожаления, сострадания и лютой ненависти.

Знакомство

Одним словом, неприметный он, этот самый рядовой Худайбердыев. На первой зарядке я даже не обратил на него внимания. Ничем он не выделялся, стоя на левом фланге. Бодро отбежав за взводом три километра, подталкивая отстающих кулаком в затылок, прогнал охающих мужиков через спортгородок и построил их перед цепью турников.

- Бойцы! – сказал я, подходя к перекладине, мощно и рельефно играя грудными мышцами и бицепсами.

Сзади меня тронули за плечо:

- Товарища сэржанта…

Весь еще устремленный вверх и внутренне уже работая на перекладине, повернулся на голос. Лицо рядового Худайбердыева было полно вселенской скорби. Подобное скорбное выражение можно видеть только у бродячих собак и, теперь уже, у Худайбердыева. Перед собой он держал растопыренную правую руку на перевес. Еще не понимая, в чём дело, я продолжал свою песню, вылившуюся в командирский рык:

– Иииииии… делайййй… раааааз…, - увидел большой палец рядового, болтающийся на тонкой жилочке…

- Делай два…, - я выдохнул, вернее, произнес хриплым полушепотом.

На счёт три меня не хватило. В этот момент с обрубка пальца на снег упала черная крупная капля…

Из состояния шока меня вывел полузадушенный, умоляющий шепот бойцов, зависших в позиции «два» под перекладинами. Перед моими глазами промелькнули мечты о быстром уходе на дембель, лето, мама с папой, мягкие и нежные губы некоей абстрактной девушки. Ухнуло и заныло сердце.

- Идиот, - зашептал я ему горячо, - Как? Как ты это сделал?!

Худайбердыев молча показал на стоящую с краю спортгородка штангу в ограничителях. Залопотал, срываясь на свой язык.

- Он поскользнулся, - проговорил левофланговый, - Мы его подначили. Ну, сказали, что, мол, дохлый ты. Он и полез.

- Бегом! - скомандовал я, - В санчасть. Ты, - указал я на бойца, - Сопроводишь, и что бы не одна пушинка. Придерживайте его на гололеде, убьется к черту!

В голове у меня шумело, сосало под ложечкой, когда вел взвод в казарму. Молча выстоял под шквалом упреков командира взвода, потом командира роты. Командир батальона вкатил три дня ареста “за недоведение до сведения личного состава правил техники безопасности при занятиях в спортивном городке”.
Весь день настроение у меня было задумчивым.

Канава

- Татарин! Возьми трех бойцов. Около кочегарки нужно выкопать траншею. Вот размеры. Потом придут бойцы, вварят трубу, закопаете и бегом домой. Ребят возьми из тех, кто похилее, пусть работают!

Козырнул в ответ и побежал. Отобрал людей, и, саркастически хмыкнув, добавил к выбранным двоим Худайбердыева.

Траншея получилась большой и глубокой. Стало жарко. Разделись по пояс, аккуратно уложив гимнастерки, ремни и пилотки на край ямы.

Передо мной, еле шевеля худыми лопатками, ковырял глинистую землю ломом Худайбердыев. Я беззлобно шлёпнул его ладонью по спине:

– Ты острием бей в землю, боец, что ты ее ковыряешь…

Мгновенно развернувшись, он с размаху всадил острие лома мне в ногу.

- Еееееееееееееееее… Ты что, паскуда делаешь?! – взревел я от боли и, перехватив черенок лопаты, замахнулся.

Сквозь боль и туман от слез в глазах я увидел несуразнее, вжавшееся в глинистую стенку тело и преданные, полные скорби и слез большие карие глаза:

- Товарища сэржанта…

Мне стало не по себе от выражения этих глаз.

- Что, идиот? - прошипел я, приседая на дно траншеи, приноравливаясь стянуть сапог.

- Ваш приказаний выполнил!

- Господи! - затосковал я душой, - Придурок, тащи сапог, посмотрю, что от ноги осталось…

Он прислонил тяжелый лом к стенке присел на корточки…

- Ты что! - взревел я вновь, – Куда за носок тянешь? Хватай за каблук и тяни.

Он дернул. От боли свой крик я слышал как сквозь вату. Последнее, что я увидел, был падающий на меня лом.

- Товарища сэржанта спит…, – услышал я, когда ноющая боль в ступне вернула мне сознание и ощущения.

Попробовав сесть, я сразу же пожалел об этом.

- Мммммммм…, - схватившись за шишку на лбу, попытался преодолеть туман и взрыв боли в голове.

Сержант роты обслуги с интересом посмотрел на меня.

- Что это с тобой? - участливо–гадко поинтересовался он.

- Производственная травма, – сердито пробурчал я. – Давай, Миша, вваривай трубу, мне в санчасть надо. Этот сын нерусского народа ногу мне разбил.

Мы оба посмотрели на опухшую, синюю ступню.

- Чем это он тебя? - всё так же участливо спросил меня Мишка.

- Ломом! – просипел я, прикладывая медную бляху к шишке, наощупь занимавшую половину лба.

- Ты его удави, а то он тебя до смерти убьет когда-нибудь, – вдруг предложил Мишка, вспомнив историю со спортгородком. – И закопай тут, а потом в розыск подадим, скажем, что сбежал, дезертировал.

- Товарища сэржанта…, – глаза Худайбердыева наполнились слезами.

Мне опять стало стыдно, и кровь прилила к голове.

- Вари ты трубу эту хренову! Не могу я больше, Миша, мне в санчасть надо.

Через час, бодро работая худыми руками и мелькая выступающими лопатками, троица стала забрасывать траншею. Я сидел в теньке и, потягивая холодный чай из чайника, пришел к мнению, что, в принципе, все не так уж плохо. Полежу пару недель в санчасти, отосплюсь, щеки наем… От приятного оторвал голос:

- Товарища сэржанта, я закопать.

Уже более весело я добродушно рыкнул:

– Все, бойцы, одеваться и в казарму.

- Товарища сэржанта, мы мой рубашка закопали…

Я взорвался:

- Как закопали? Ты знаешь, что со мной старшина за нее сделает? Ты знаешь, что он меня за нее через задний проход, моим же сапогом надует?

Ответом были опять глаза, карие, мягкие, молящие, преданные и влюбленные.

Я обреченно махнул рукой:

- Раскапывайте! - И осторожно сел обратно.

Неподалёку слышалась песня бойцов, идущих на ужин.

Окно

Через три недели, осторожно припадая на все еще побаливающую ногу, поднялся я на третий этаж казармы. Улыбающийся дневальный:

– Здравствуйте, товарищ сержант!

Зло ему в ответ:

– Пуговицу застегни, солдат! Кто в наряде?

- Дежурный – старший сержант Романов, я и Худайбердыев.

Я пошатнулся. Дневальный подхватил под руку:

– Что с вами, товарищ сержант?

- Ничего, – приклеил я на лицо улыбку, – Уже ничего.

Оторвав его руку от локтя, пошкандыбал к кубрику своего взвода. Сел на кровать, протянул руку к дверце тумбочки, чтобы достать оттуда последние письма и замер.

Положив голову на подоконник, неудобно лежа на согнутых руках, водя во сне худыми плечами, причмокивая и сопя, слюнявя во сне красную повязку с надписью “Дневальный”, спал Худайбердыев!

Худайбердыев! – заорал я.

Спит. Он спит. Он не просыпается. Он… В глазах потемнело и, нащупав табуретку, я кинул ее в эту ненавистную голову с оттопыренным ушами. В остановившемся времени я видел траекторию ее полета. Мелькнуло с тоской:

- А ведь на спутник похожа в полете, но не попадет!

Не попала. Я, конечно, промахнулся.

От звонкого грохота разбитого стекла Худайбердыев вскочил и, стоя в потоке стеклянных осколков, ошарашено стал застегивать воротничок.

Я упал на кровать и, зажмурясь, лежал до крика обалдевшего дневального:

– Рота! Смирно!

На пороге казармы стоял командир части, держа в руках злополучную табуретку. Выслушав стандартный доклад от дежурного по роте:

– За время вашего отсутствия происшествий не случилось. Рота находится на обеде!

В ответ услышал рев:

– Происшествий нет? Кто кинул табуретку и разбил окно?

Я глубоко выдохнул, сделал шаг вперед и тихо сказал:

– Я!

Полковник осекся и тихо спросил:

– Сержант, а зачем Вы это сделали? – акцентируя вопрос на словах «Вы» и «сделали».

В ответ я невнятно промычал:

– Муху увидел.

Скосив голову на бок, он сказал все так же тихо:

– Десять суток ареста, - и взревел, - Немедленно.

Все десять суток на губе я смеялся. Мне таскали жареную картошку и горячий чай. Ко мне приходили поболтать. Но при слове «Худайбердыев» – я начинал тосковать, впадал в прострацию, потом громко и страшно смеялся, глядя невидящими глазами в покрашенный ядовито-зеленой масляной краской потолок. Пришел начальник медицинской службы и осмотрел.

Его слова :

- Здоров, только с нервами что-то, - я встретил новым приступом гомерического хохота. Правда, к последнему дню утих, и лицо снова приняло спокойное и волевое выражение, без проблесков сумасшествия последних дней.

Стрельбы

Зачет. Ночные стрельбы у сержантов. Я вздрагиваю и начинаю дергать щекой, когда мне на подсветку назначают Худайбердыева.

Заметив мою дергающуюся щеку и судорожно прижатый к груди автомат, командир роты примирительно говорит:

– Ладно, ладно, меня будет подсвечивать. Ты Ерофеева возьми.

Бегу в темноте. Из-за спины раздается шипение и ракета, описав дугу, освещает мой сектор, выхватывая полигонные кочки, бугорки с кустами и четко проявившиеся из темноты поясные и грудные фанерные цели.

Увлекаюсь процессом, пускаю по ним трассера и не сразу замечаю, что огонь веду один. За моей спиной все бегут куда-то к краю поляны, где прыгает, размахивая руками, человеческая фигура в ореоле ярко горящей за спиной ракеты. Фигуру сбивают, накрывают шинелями, из-под которых доносится дикий, страшный вой обожженного человека. Бегу со всех ног, чувствуя сердцем недоброе. Меня догоняет командир взвода и, зло поводя ноздрями, бросает мне:

– Худайбердыев ракетой комроты в спину засадил. Сейчас огребем с тобой.

Стоим как два нашкодивших мальчишки перед комбатом. Ругательные слова он заколачивает в наши головы как гвозди. Происходящее меня мало интересует. Я отрешен и спокоен, но комвзвода это вновинку, и он все время порывается вставить слово. Комбат не слушает его и завершает великолепнейшую триаду двумя строгачами и лишением меня звания старшего сержанта за плохое обучение личного состава.

Граната

- Почему рядовой Худайбердыев не имеет отметки о принятом зачете по обкатке гранатами? – спрашивает нас комбат.

Комроты еще лежит в госпитале и подобный вопрос задать мне и комвзвода может только комбат. Мы одновременно вздрагиваем, я начинаю массировать подергивающуюся щеку, а старлей делает умоляющее лицо. Его глаза приобретают знакомое мне выражение глаз рядового Худайбердыева.

- Товааааааааарищ майор, – канючит командир взвода, – Разрешите...

- Товарищ старший лейтенант! – я с интересом смотрю на раздувшиеся крылья майорского носа, и мне кажется, что я вижу в ноздрях ревущее голубоватое пламя как на горелке автогена, – Не пререкаться! Человек должен уйти в войска полностью обученным. Выполнять. Два дня срока вам даю.

Замираем по стойке смирно, разворачиваемся синхронно и выходим. За порогом кабинета доходит смысл сказанного комбатом, и меня начинает трясти крупная дрожь. Лицевые мышцы расслабляются, и на лицо наползает проклятое умоляющее выражение.

- Товарищ старший лейтенант, – с этим идиотским выражением и трясущимися губами, - Как же нам его… Кому ж на себя брать такое?

- Тебе, Татарин, тебе и только тебе… Сегодня давай учебными, завтра дадим ему РГД-5 кинуть и все. Ничего, - успокаивающе хлопает он меня, гладит по плечу и быстро, как бы стыдясь своего бессилия что - либо изменить, уходит.

В мою душу закрадывается холодная злость, и я даже начинаю насвистывать “Прощание славянки” для дальнейшего возбуждения ярости. Иду в роту, беру запалы, учебную болванку, помощника, Худайбердыева, и мы направляемся в тир.

На мое удивление Худайбердыев все понимает и кидает гранаты лихо и, в общем-то, на приличную дистанцию. Прогоняю его через все упражнения, и с веселым настроением мы возвращаемся в казарму.

- Как Худайбердыев? – спрашивает меня старлей.

- Представляешь, ничего не случилось! Он даже никому по голове не попал!

- Ну вот, видишь, - расцветает старлей, - А ты нюни распустил. Ну, ладушки, завтра один раз кинуть и всё!

Кинули. Из поясного окопа. Худайбердыев взял кругленькое тельце в правую руку и потянул кольцо. А усики разжать забыл. Тогда, держа в левой кольцо, он правой их разогнул, и тяжелая граната соскользнула с кольца. Раздался щелчок предохранителя, и эргэдэшка упала к нам под ноги в окоп. Худайбердыев завизжал.

Это был не ординарный, раздирающий душу и голову визг. От визга у меня сразу помутилось в голове и заложило уши. На грани сознания я успел выпрыгнуть из окопа, одной рукой выдернуть визжащего Худайбердыева и упасть на него сверху. Из окопа плеснуло жаром, землей и осколками. Отбарабанили по каске и спине камушки и песок.

Оглохший я встал и начал отряхиваться, глуповато улыбаясь дрожащими белыми губами. Поднял и стал отряхивать Худайбердыева, стараясь не смотреть в его виноватые глаза.

Подбежали офицеры. Заорали на нас оглохших и перепуганных. Я обреченно махнул рукой и пошел на трясущихся ногах к фельдшеру:

- Слушай, Димка, что-то сердце у меня сдавать стало. Плесни мне чего-нибудь?

Он молча протянул кружку со спиртом и всё же не удержался от вопроса:
– Худайбердыев?

Я, пережидая накатившую спиртовую судорогу, зажмурившись и впившись носом в рукав, кивнул. Он, сочувственно вздохнув, налил еще.

Кухня

- Знааааааачит так, товарищи бойцы! Вступаем в суточный наряд по кухне согласно распределенным рабочим местам. Хочу напомнить, что подчиняетесь и принимаете приказания лично от меня. Всем понятно? Разрешаю отдыхать.

Суточный наряд по кухне. Для сержанта милое время. Весь день контроль, бачки, мойки, пышущая паром и жаром кухня. А вечером, пока бойцы домывают залы и посуду, банька в местной кочегарке, вареная картошка с жареной рыбой и чай с свежеиспеченным хлебом и вкуснющим сливочным маслом. Вот и все, конец наряда.

Взвод выходит строиться под летнее звездное небо. Усталые бойцы, негромко переговариваясь, докуривают.

- Взвооод, рассчитайсь!

- Первый, второй… двадцать восьмой...

Стоп. Двадцать девятого нет! Сердце замирает на вздохе, бухает с перебоями, мысли испуганно роятся в голове:

- Худайбердыев… Где он? Что случилось?!

Рассыпались по столовой. Нет. Вокруг здания тоже нет.

- Сбежал, дезертировал!

Стали опрашивать поваров. Видели с вольнонаемной, просила помыть помещение с ваннами для чистки картофеля. Бегу к овощному цеху. С ходу ногой в дверь и врываюсь в облако хлора. Сразу начинает резать горло и глаза. Сквозь хлорный туман, задыхаясь и кашляя, вижу силуэт упавшего в ванную человека и, ухватив его за поясной ремень, тащу в коридор.

В коридоре принимаемся откачивать. Постепенно Худайбердыев приходит в себя, открывает глаза:

- Товарища сэржанта…

Я отворачиваюсь, смахивая злые слезы.

Худайбердыева расспрашивает комвзвода, потом его увозят куда-то на скорой помощи. Лейтенант трогает меня за плечо:

– Не расстраивайся, Татарин! Ты - не причем, его бабка попросила помыть там, - кивает головой в сторону выбитой двери, - Высыпала по ведру хлорки в каждую ванную и ушла. А что бы он не сбежал, закрыла на ключ.

Я глухо спросил:

– Что с ним?

- Ожог легких и отравление. Месяца четыре проваляется в госпитале, а там сразу комиссовать будем.

Сантехник

За четыре месяца я отвык от него. Солнечным, весенним днем, сидя в столовой, я услышал знакомое:

- Товариша сэржанта…, - и поперхнулся кашей.

Поднял голову и уперся в знакомый взгляд. Откашливаясь, махнул рукой, садись, мол, чего там.

После обеда пошли к командиру взвода. Я постучал и, толкнув дверь ротной канцелярии, вошел.

- Чего тебе? – вполне громко и по-командирски начал старлей, закончив свистящим шепотом–полустоном, заметив маячившего за моей спиной Худайбердыева, - Татарин!

Придя в себя, приказал назначить Худайбердыева вечным дневальным до комиссии. И вот уже через день знакомые, преданные глаза встречают меня на входе в ротное помещение казармы. Потом мы идем с ним в наряд по роте. В наряде настороженное ожидание плохого не покидает меня до самого конца. Но удивительно! Ничего не происходит, и я расслабляюсь. Сижу в бытовой комнате, болтаю с сержантом заступающего наряда. Вдруг слышу за спиной:

- Товариша сэржанта, туалэта забылась.

Отмахиваюсь как от надоедливой мухи и раздраженно бросаю:

- Пойди, возьми палку и пробей! - и тут же забываю об этом разговоре.

Тут нужно рассказать про конструкцию ротных туалетов. Туалет разделен на кабинки, и унитазы вделаны в пол. Канализационные трубы от унитазов выходят на потолке расположенной ниже казармы. Все трубы сведены в единую магистральную трубу. То есть, если забивается крайний унитаз, то во всех десяти собирается приличное количество... Но не буду забегать вперед.

Разговор с сержантом шёл о дембеле и, конечно же, был увлекательней, чем надзор за прочисткой засорившихся труб. Через двадцать минут я снова был отвлечен от разговора улыбающимся Худайбердыевым с докладом о полной готовности туалета к сдаче. А еще через пятнадцать минут окончательно прерван хохочущим и падающим с ног дневальным второй роты, расположенной ниже нас. Пробиваясь сквозь грудные хрипы и приступы смеха, полузнаками, он показал, что меня вызывает командир их роты.

На подходе к двери я почувствовал легкий запах вокзального сортира. Переступив порог, я вцепился в дверь и уже не смог сказать ни слова.

Посреди огромной зловонной лужи, залившей центральный коридор, на табурете сидел мокрый, отвратительно пахнущий сержант, дежурный по второй роте, с перебинтованной головой. Белизна бинта не вязалась с перепачканной головой и резко контрастировала со всем внешним обликом. Вокруг бесчувственного тела суетился второй дневальный.

Первый дневальный спросил, подавая мне лом:

- Ваш?

Как я понял, сидел их дежурный в кабинке, как раз под той трубой, которую стал пробивать Худайбердыев, взявший почему - то не палку с вантузом на конце, а тяжелый металлический лом. Пробил трубу и выронил лом в отверстие. Дежурный был контужен упавшим сверху куском чугунной трубы и осел в унитаз. В этот момент за его спиной с грохотом, ломая плитку, в пол вонзился лом, упавший на контуженного, сильно ударив его по затылку и спине. В тот же момент, не давая потерять сознание, на него вылилось полтонны отборных, настоянных на перловке солдатских фекалий. Дырка была небольшая и полтонны вязкой жидкости вылились не сразу, дав возможность дежурному выбраться на четвереньках из–под извергающейся Ниагары и приступить к борьбе со стихией. Но сил двух дневальных не хватило на борьбу с все прибывающей зловонной жижей.

Не выдержав неравной борьбы и оставив превосходящим силам противника вымытый туалет, с натертыми и блестящими краниками, белоснежными бачками, чистыми умывальниками, совершили отступление в коридор. Жижа тем временем увеличила темпы наступления, ширину фронта, и суточный наряд смог только с грустью наблюдать дальнейшую экспансию коричневато-зеленой чумы на выдраенный и натертый мастикой пол красного цвета в казарме, подготовленной к сдаче очередному наряду.

Дальше я не слушал, развернулся через левое плечо и на деревянных ногах пошел в роту. Достал спрятанную на дембель бутылку коньяку.

Захлебываясь и давясь, выпил ее из горла, вытер обшлагом гимнастерки рот и, намотав на кулак ремень с тяжелой бляхой и штык–ножом, кинулся по лестнице за быстро перебиравшим ногами Худайбердыевым…

Эпилог

Через десять дней в камеру вошел мой командир взвода:

- Выходи, Татарин! - сказал он лучась улыбкой, - Все. Комиссовали мы сантехника!

«Ил-62»

Шева

-…Нет, но ты мне скажи, тебе-то это на хера нужно?!

- Ну, …мне интересно! Вы же авиационный заканчивали, должны знать!

- Ладно, уговорила. Слушай. Дальнемагистральный реактивный пассажирский самолет. Создан КБ Ильюшина в начале шестидесятых. Конструктивные особенности такие. Кессонное крыло с баками-отсеками для топлива. Четыре движка. Так называемая кормовая установка. Из-за них на земле, на стоянках, сзади даже выдвигалась специальная стойка шасси. Чтобы ненароком на жопу не сел. Поскольку движки - в хвосте, то хвостовое оперение - вверху, на киле.

- Руку с коленки уберите, пожалуйста!

- Хорошо, хорошо.. «Фишка» с расположением двигателей в кормовой части фюзеляжа имела ряд преимуществ по сравнению с размещением их на пилонах под крылом. Такое расположение позволяло иметь "чистое крыло" с высоким аэродинамическим качеством, а также более свободное устройство эффективной механизации крыла. Благодаря хвостовому расположению двигателей в кабинах уменьшился уровень шума. Двигатели были удалены от топливных баков, и за счет этого была снижена возможность возникновения пожара на борту. Длину фюзеляжа и размах крыла я не помню. Где-то в районе пятидесяти метров, пожалуй. Или около того. Большой самолет, короче. Дальность у него охеренная была. Тысяч десять, одиннадцать километров. По тем временам, да чего там говорить, и по нынешним, - для пассажирского самолета очень до хера. До Штатов и Канады без посадки долетал.

- Не надо эту пуговицу трогать, она правильно застегнута!

- Тогда идем дальше. Скорость, - восемьсот пятьдесят, девятьсот километров в час. Взлетный вес - сто пятьдесят, сто шестьдесят тонн. Народу брал до ста восьмидесяти человек. Но, конечно, если не на полную дальность.

- Я еще раз предупреждаю: смотреть можно, руками трогать нельзя! …Ну и что, что красивая и упругая?

- Вот и я говорю, Ил-62 - единственный тяжелый реактивный самолет в мире, на котором было ручное безбустерное управление. Только в Союзе, конечно, могли на такое пойти. Зато уменьшили вес и сделали самолет дешевле.

На Ил-62 впервые в Союзе применили систему реверсирования тяги двигателей. Это когда включается обратная тяга. Очень удобно при посадке в сложных метеоусловиях, на мокрые и обледенелые взлетно-посадочные полосы. За счет использования реверса значительно сокращалась дистанция пробега самолета.

Кстати, когда первый раз в Штаты прилетели, так благодаря реверсу он вперед хвостом даже по рулежке на ВПП выехал. Понты, конечно, но по тем времнам это было очень круто. Посадочная скорость была порядка двухсот восьмидесяти километров. В час, ясное дело. Самолет даже при отказе на взлете одного из двигателей мог продолжить взлет с последующим набором высоты. При отказе одного или даже двух двигателей на маршруте мог спокойно долететь до ближайшего запасного аэродрома.

- Так! Не надо мне портить прическу!

- Какая, нах, прическа! Ты просила, я тебе рассказываю: фюзеляж - типа монокок, эллиптического сечения.

- Мо-но-кок?

- Да, монокок. Кстати, а фамилия летчика-испытателя была Коккинаки. Очень известный человек, долгое время был шеф-пилотом фирмы. Экипаж, не считая стюардесс, пять человек.

Первые рейсы Ил-62 начал выполнять в шестьдесят седьмом. По-моему, Москва-Хабаровск и Москва-Монреаль. За все годы было выпущено около двухсот пятидесяти Ил-62 и Ил-62М. Это модификация такая была.

Из них восемьдесят летало в авиакомпаниях Венгрии, Польши, Чехословакии, Румынии, Кубы. Даже в Китае летали. Нигде я не слышал и не читал, чтобы хоть один Ил-62 разбился.

- Если я не в колготках, а в чулках, это не повод так задирать мне платье…Да, да, есть! Просто стринги высокие…Все, все, все! Лучше расскажите, а вы летали на Ил-62?

- Да, и не раз. Здоровое корыто. В третьем салоне, ближе к хвосту, при посадке, да и на больших высотах, трясет, будь здоров. Кстати, именно на Ил-62 Примаков, когда в девяностых был главой правительства России, как-то летел в Штаты на переговоры и из-за внезапно изменившейся политической ситуации, - видно на высоком уровне кто-то кого-то нах..й послал, развернулся на полдороге, над океаном, и повернул в Москву. А у Кучмы, когда тот был президентом в Украине, как-то при посадке лопнула покрышка одного из передних колес. Но обошлось, побросало только по полосе хорошо. Ну, а в салоне усрались малехо, ясное дело.

- Так! Не надо мне коленки раздвигать!

- Да они сами…вроде. На автопилоте. Странно.

- Лучше расскажите мне, а что такое фюзеляж? И кормовая схема?

- Приплыли, называется! Рассказывал-рассказывал, а теперь, - что такое фюзеляж? Слушай, давай я тебе, как модели, на модели объясню! Так ты, может, быстрее поймешь!

- А у вас есть модель Ил-62?

- Ну!

- А зачем вы там расстегиваете?!

- Так надо!

- Ой!

- Да не боись! Вот, смотри. Это - как бы фюзеляж. А это - движки. Сзади. Вот это и есть так называемая кормовая схема. То, во что ты никак не могла врубиться.

- Но здесь же два?

- Ну, у мужчин четыре не бывает!

- Ого, какой твердый!

- Ну дак, - монокок!

- Ну…допустим. А что тогда означает цифра шестьдесят два?

- Родная, это же элементарно!

- И…?

- Диаметр!

Мальтийский крестовый поход


"На Мальте не будет дозаправлен ни один российский корабль", - сообщил глава МИД страны Джордж Велла.

(из тревожных новостей)

______________________________

Пятые сутки, нещадно дымящее и никому не интересное корыто «Адмирал Кузнецов», ползло по Средиземному морю.

Совершенно никто в североатлантическом альянсе не придавал этому значения.

Все главы ВМФ стран НАТО посмеялись, затем дружно выслали на сопровождение никчёмного корабля всё,
что у них ещё плавает и летает, после чего заявили, что даже и не заметили такого пустяка, несколько раз сноровисто переодев штаны.

Сергей Григорьевич, командир «Адмирала Кузнецова», стоял в рубке, изо всех сил пытаясь удержать тяжелый авианесущий крейсер на плаву.

– Товарищ капитан первого ранга! – услышал он за спиной. – Мальта отказалась нас заправлять.

Капитан обернулся, посмотрел на молодого радиста и помрачнел.

Он понял, что всё пропало. Сама Мальта выступила против. Ладно США, ладно НАТО, это пустяки, но Мальта?!

– Вы не ошиблись лейтенант? – с надеждой в голосе спросил он. – Вы понимаете, что теперь России придётся распустить
весь свой военно-морской флот? Как я буду смотреть в глаза своим друзьям – командирам подводных атомоходов,
этим простым и бесхитростным парням?

Лейтенант заплакал.

Крейсер, вдруг, резко вздрогнул, а из под киля донёсся громкий хруст.

– Что это было? – гневно вскричал командир.

– Это… Это была Мальта… – испуганно ответил рулевой.
– Я просто отвлёкся и не заметил. Виноват, товарищ капитан первого ранга! Только дембель не задерживайте – меня невеста ждёт, красивая.

– Внимательнее нужно быть, раз красивая! – строго отсчитал его командир.
– Тут вам не северные моря, тут масса маленьких, гордых и независимых государств! Понимать надо.

После чего он приказал в громкоговоритель: «Люди за бортом! Примерно, четыреста тысяч».

Через час все мальтийцы сидели на палубе крейсера, зябко поводя плечами.

Вскоре подошли рыбацкие лодки НАТО.

Многие мальтийцы кричали: «Григорьич, мы не хотим Запад, мы хотим Раша Федерейшн!»,
но тут капитан ничего поделать не мог – протокол есть протокол.

Но Джорджа Веллу таки повесили на антеннах РЛС «Марс-Пассат»» за призывы к мятежу и общую британскую неадекватность.

Таковы суровые морские законы.

Green Tea

Пингвин Пафнутий и Борис Петрович.

О том, что мой супруг болен на всю голову, свидетельствует уже тот факт, что он женат на мне. У него какое-то невероятное количество бзиков, которые со временем начинают распространяться воздушно-капельным путём на родных, друзей и знакомых.

Одним из таких бзиков является манера давать человеческие имена неодушевлённым предметам. Не всем, конечно, а только наиболее достойным. И он не просто их крестит — он с ними ещё и разговаривает.
Например, у него есть любимая кружка. На кружке нарисован пингвин.Пингвина зовут Пафнутий. Я как-то поинтересовалась:
— А почему Пафнутий-то?
Муж посмотрел на меня удивлённо и спросил:
— Ну а как?
Я подумала и поняла: действительно, больше никак.
По утрам муж достаёт Пафнутия из кухонного шкафчика и говорит:
— Ну, брат Пафнутий, по кофейку? Вечерами они с Пафнутием пьют чай, и муж мой жалуется ему на меня:
— Видишь, Пафнутий, с кем приходится коротать век? Цени, брат, одиночество, не заводи пингвиниху.
Ещё на даче у нас проживает болгарка по имени Зинаида. Болгарка — не в смысле уроженка Болгарии, а в смысле инструмент для резки металла. Сперва муж назвал её Снежана, потому что считал, что у болгарки непременно должно быть болгарское имя. Однако, познакомившись с характером болгарки, он понял, что она Зинаида. Когда нужно разрезать что-нибудь металлическое, он достаёт её из сарая и говорит:
— Зинаида, а не побезумствовать ли нам?

И они начинают безумствовать. А когда набезумствуются, он её относит в сарай, укладывает на полку и нежно говорит:
— Сладких снов тебе, Зина.
А в квартире у нас живёт шкаф по имени Борис Петрович. Вот так уважительно, по имени-отчеству, да! Это мы когда только купили квартиру, то первым делом заказали шкаф. И собирал нам этот шкаф сборщик, которого звали Борис Петрович. Конечно, сей факт бросает тень позора на моего мужа, но на самом деле этому есть объяснение. Вообще-то, всю остальную мебель в нашем доме муж собирал сам. И шкаф бы собрал, как раз плюнуть, но вышло так, что в день доставки он находился в командировке и вернуться должен был только недели через две.
Я категорически отказалась жить две недели посреди немыслимого количества досок и коробок, к тому же мне не терпелось поскорей развесить всю одежду на вешалки, поэтому дожидаться мужа не стала и пригласила магазинного сборщика. И, конечно, сорок раз об этом пожалела.
Сборщик Борис Петрович, собираясь ко мне в гости, принял одеколонную ванну, и этим одеколоном марки «Хвойный лес» (или «Русское поле», или «Юность Максима» — не знаю) провонял весь дом. Я спасалась от амбре Бориса Петровича на балконе. Работал Борис Петрович сосредоточенно, неторопливо, с чувством, с толком, с расстановкой, с пятью перерывами на чаепитие. Очень удивлялся, почему я не составляю ему компанию за столом. А я просто не могу пить чай, воняющий одеколоном. Профессионал Борис Петрович, будучи сборщиком от бога, собирал шкаф с 9 часов утра до 11 часов вечера. Мой муж за это время мог бы легко построить двухэтажный дом и баньку во дворе.
Вещи мои так и остались лежать в коробках, не познав холодка вешалок, потому что все две недели до приезда мужа я проветривала всю квартиру, и шкаф в частности, от аромата Бориса Петровича.
Когда муж приехал, в квартире уже была вполне пристойная атмосфера. Он радостно подскочил к мебельной обновке, счастливо завопил: «О, шкафчик!» — и замер, распахнув дверцы. Примерно минуту он приходил в себя от нахлынувшего на него смрада,а потом спросил меня:
— Эммм… Это что?
— Это Борис Петрович — ответила я.
Вот так наш шкаф получил своё имя, а сборщик Борис Петрович, сам того не ведая, стал его крёстным (нашим кумом, стало быть). Теперь муж, собираясь на какое-нибудь важное мероприятие, советуется со шкафом, что ему надеть:
— Борис Петрович, как насчёт синей рубашки?
Или просит:
— Не одолжите ли галстук, Борис Петрович?
Или вешает в него костюм и говорит:
— Борис Петрович, храни его, как свою честь.
Ещё у нас есть журнальный столик Степан. Ну тут всё просто: мы его купили в разобранном виде, а дома выяснилось, что инструкция по сборке написана на английском и китайском языках.
Муж сперва потребовал у меня читать китайский вариант, потом минут десять возмущался, что женился на какой-то безграмотной лохушке, которая даже китайского не знает, а после этого милостиво разрешил читать по-английски.
Лохушка-жена и по-английски, в общем… кхммм… Но ещё что-то как-то. В инструкции было написано: «step one». Ну, при моём произношении… В общем, так журнальный столик стал Степаном. Когда я ищу зажигалку или какой-нибудь журнальчик, муж говорит:
— Не знаю, где! Спроси у Степана.
Ещё у нас есть микроволновка Галя. Я так понимаю, это что-то личное, о чём мне знать не надобно. Потому что когда муж пихает в неё тарелку с едой и нежно говорит:
— «Согрей, Галя… Сделай это для меня, крошка…» — у меня все вопросы застревают где-то в районе щитовидки.
Отголоски романтического прошлого, видимо. Ещё у нас на даче есть электроплитка, которая вечно ломается. Муж зовёт её Надюша. Когда я спросила, почему именно Надюша, он ответил:
— Да была у меня одна… Тоже всё время ломалась.
Когда он утром собирается пожарить на ней яичницу, то всегда спрашивает:
— Ну, Надюша, сегодня-то ты станешь, наконец, моей? Давай, детка, дай шанс моим яйцам!
Ещё есть пепельница Раиса. Муж утверждает, что то, что она Раиса, видно невооружённым глазом. Когда муж хочет покурить, он говорит:
— Раиса, составь приятную компанию.
А когда его что-то отвлекает, то он кладёт в неё сигарету и говорит:
— Раиса, покарауль.
Эта инфекция носит вирусный характер.
У одних наших друзей есть телевизор Филя (потому что «Philips») и холодильник Анатолий (потому что в нём всегда напихано всякого говна, как в карманах жилетки Вассермана).
Другие лентяйку от телевизора назвали Люсей — в честь соседки, которая тоже, по их словам, лентяйка.
У третьих проживает стиральная машина Любовь Петровна. Когда им эту машину доставили и распаковали, то их старенькая бабушка всплеснула руками и сказала:
— Красивая, как Любовь Петровна Орлова!
И даже у моей мамы есть чайная ложечка по имени Изольда. Я так и не знаю, почему именно Изольда. Когда я попыталась это выяснить, мама посмотрела на меня, как на умалишённую (впрочем, она всегда на меня так смотрит), а муж возмущённо сказал, что более глупого вопроса в жизни не слышал, и что каждому дураку понятно, почему ложечку так зовут…

© yapritopala

Приходы

vpr

Как только все мы сели за праздничный стол, Евгения Павловича сразу и накрыло. Он медленно поднялся и, озираясь по сторонам, прошёл за спинами сидящих. А затем, пулей метнулся к настенному ковру и сорвал висевшее на стене ружьё.

- Всех порешу, суки! – надрывно закричал он и, вскинув ствол, направил его в затылок одного из приглашённых родственников.

Я интуитивно сглотнул и ощутил слабость в коленках. Мне захотелось поскорее забраться под стол. Я незаметно стал сползать на пол, когда Тамара Сергеевна, супруга Евгения Павловича, совершенно спокойным тоном сказала:

- Да, полно тебе, Женечка. Садись, покушай с нами.

- Думаешь? – недоверчиво ответил тот, но ружьё не опускал.

Лена повернулась ко мне, положила руку на моё колено и извиняющимся голосом сказала:

- Не обращай внимания, милый. Ружьё ненастоящее.

- А выглядит натурально.

Я немного успокоился, но на всякий случай решил быть наготове, и просчитывал траекторию своего движения к двери. Если вдруг что. Тем временем, Евгений Павлович вернулся на прежнее место и уселся рядом с женой.

Лена – моя потенциальная супруга. Евгений Павлович – возможный тесть. Ну, а кто такая Тамара Сергеевна, я полагаю, говорить не нужно. С Леночкой я знаком уже три месяца, с будущей тёщей – две недели, а Евгения Павловича вижу первый раз в жизни. И очень надеюсь, что в последний.

- Не стесняйтесь, Алексей. Накладывайте, – Тамара Сергеевна ласково улыбнулась мне через стол.

И я начал накладывать. Осторожно, не делая резких движений и не упуская из поля зрения несостоявшегося стрелка.

- Да, пусть накладывает, – поддержал супругу Евгений Павлович. – Пусть все накладывают.

Ну, не знаю как насчёт всех, а лично я чуть не наложил – факт!

Фраза «столы ломились от яств» давно уже набила оскомину, но я не могу придумать ничего более подходящего для описания сегодняшнего пиршества. Всё было очень дорого, вычурно и живописно. Африканский салат чакчука, французская рыба а ля буйабес, она же, но сюпрем дюглери, гратин из омаров и прочие экзотические прелести, включая буше, поданные уже к сладкому столу. Так же предлагалось огромное количество аперитивов и сухих белых вин. Хотя, я бы предпочёл водку, жареный картофель и кусок хорошо прожаренной телятины.

- А чем вы занимаетесь, Алексей? – спросил меня сидящий напротив, холёный мужчина лет сорока.

- Я строитель.

На фоне экзотических блюд, мои слова прозвучали настоящим кощунством. Мне показалось, что омара передёрнуло, а камбала скривила свои высушенные в духовке губы в брезгливой усмешке. Но ничего другого, кроме правды я не хотел говорить. Тем более что всё семейство наверняка уже в курсе.

- А кем вы работаете? – не унимался любопытный родственник. – Начальником участка? Инженером?

- Прорабом – выдавил я и затравленно оглядел сидящих за столом.
Никто не придавал особого значения моим словам. Все были заняты, кто беседой с соседом, кто выбором блюд. Я ровным счётом никого из родственников не интересовал. Только Тамара Сергеевна смотрела на меня, мило и приветливо улыбаясь.

И тут я с ужасом заметил, что мой будущий тесть, положив голову на плечо жены, буравит меня взглядом. Из уголка его полуоткрытого рта свесилась длинная, тягучая слюна. Не меняя положения тела, он приподнял над столом руку и указал на меня.

- Пускай он споёт.

Я не на шутку испугался и сделал вид, что занят беседой. Я начал оживлённо рассказывать любопытному мужчине напротив про гидратацию цемента, хотя он меня об этом не просил. Мужчина мгновенно переключился на поедание салата, и одновременно с этим, усиленно закивал головой в сторону Евгения Павловича. Давай, мол – пой, раз отец семейства велит. «Вот сука!» — подумал я, но продолжал говорить.

Остановился я только тогда, когда понял, что все вокруг замолчали, перестали есть и теперь смотрят на меня.

Леночка протянула ко мне свою восхитительную женственную руку, украшенную скромным французским маникюром, и погладила меня по волосам. Очаровала многообещающей улыбкой.

- Нее-ет, – я отложил вилку и умоляюще посмотрел на будущую невесту. – Лен, ну это же смешно.

- Просим! Просим! – раздалось за столом. Кто-то даже попытался аплодировать, но стушевался, под пристальным взглядом Евгения Павловича.

- Я не умею петь. У меня отродясь слуха не было. Я могу вам стяжку залить, хотите?

Я упрашивал, смеялся, почти плакал, но все мои доводы были бесполезны. Стяжек не хотел никто. Всё собрание вожделело исключительно моего вокала.

- Ну, смотрите. Как бы потом жалеть не пришлось – честно сказал я и, отложив салфетку, встал из-за стола.

Позор, как и смерть, лучше всего встречать стоя. Я откашлялся, попробовал взять ноту… господи, что я говорю, какую ноту? Я просто помычал еле слышно, пытаясь вытеснить хрипоту из горла. Я закрыл глаза, мысленно перекрестился и запел. Так как слова я знал плохо, то не стал ходить вокруг да около, а начал прямо с припева.

Хто ти е, ти взядла меэ життя-я-я
И не виддала-а
Хто ти е, ти выпила мою кров
И пьяной впала
Твои очи клычуть, хочуть мене
Видуть за собою
хто ти ее-е-е, ким би не булла тии-и-и-и
Я не сдам-ся без бою-ю
Я не сдам-ся без боюю-ю-ю-ю..

Я вокалировал с закрытыми глазами, в почти погребальной тишине. Не знаю, какое мнение о моих способностях создалось у сидящих за столом, но думаю, что Вакарчук застрелил бы меня даже из ненастоящего ружья. Не дожидаясь последнего аккорда.

Я закончил и осторожно открыл, сначала один, а затем и второй глаз. Сидящие за столом выдохнули, и дружно зааплодировали. Кто-то даже закричал «браво». Таким, неприятным гортанным голосом, каким обычно кричат сумасшедшие в театре. Голова Евгения Павловича продолжала лежать на плече супруги, его пухлые губы шевелились.

Думаю, что главная цель была достигнута. Моё пение произвело на будущего тестя неизгладимое впечатление. Вероятнее всего, оно довело его до экстаза. Ниточка слюны отделилась от губ Евгения Павловича и тонкой змейкой заползла в глубокое декольте Тамары Сергеевны.

- Если многоуважаемая публика желает, я мог бы продемонстрировать что нибудь из художественной гимнастики. Танец с булавами, например, – сказал я и сел на место.

- Ты просто прелесть, – губы Леночки защекотали моё раскрасневшееся от волнения ухо.

- Правда?

- Папе очень понравилось. Я надеюсь…

- Я надеюсь, что когда он станет избивать гостей прикладом своего карабина, мне будет предоставлена частичная индульгенция.

- Ну что ты! Папа и мухи не обидит.

- Я уже понял, милая. Он просто душка.

Когда все блюда были съедены, кто-то из гостей вышел в зал и включил музыку. Остальные, понемногу стали перемещаться подальше от стола, и поближе к веселью. В конце концов, в столовой мы остались вчетвером. Мои будущие самые близкие родственники и я.

- Вы очень мало кушали, Лёша, – почти с материнской нежностью произнесла Тамара Сергеевна и сверкнула глазами.

- Я в основном пел, если вы обратили внимание на подобную мелочь. А после пения, кушать как-то расхотелось. Хотя, всё было очень вкусно. Спасибо. Это всё вы сами готовили?

- Ну что вы, Лёшенька. Мы пригласили повара. Он тут неподалёку работает, в Круаже. Вы бываете в Круаже?

- Конечно, Тамара Сергеевна. Мы с ребятами со стройки, постоянно туда ходим… почти каждый день, – съязвил я, но будущая родственница не придала значения моему тону.

- Вы не поверите, Лёшенька. Там русская кухня, ну вы в курсе… так вот, тамошний повар говорит, – У вас, говорит, – Тамара Сергеевна, я душой отдыхаю. Так надоели мне эти вареники. Представляете? Так и сказал. Душой отдыхаю… такой романтичный человек… м-мм.

Моя потенциальная тёща закатила глаза, а я представил себе, как повар из Круаже отдыхает душой от вареников.

Во время рассказа о романтичном поваре Леночка гладила под столом внутреннюю сторону моего бедра, всё ближе и ближе подбираясь к паху.

Когда мама закончила говорить, Лена наклонилась ко мне и дотянулась губами до моего уха.

— Пошли со мной в ванную, – прошептала она чуть слышно.

Всё это время, Евгений Павлович тихонечко посапывал на плече супруги.

- Заснул, слава богу, – сказала Тамара Сергеевна. – Не любит он, когда народу много. Это у него ещё с тех пор, как он в Думе заседал. Неприятная история…

- Можно поподробнее. Мне Леночка почти ничего не рассказывала.
Лена ущипнула меня за ногу, продолжая между тем мило улыбаться. Затем, снова прошелестела мне в ухо.

- Ты идешь?

Я продолжал сидеть. Леночка фыркнула и, резко отодвинув стул, встала и направилась к выходу из столовой. Я посмотрел ей вслед. Уже на пороге, она повернула ко мне свою божественно красивую головку и надменно вздёрнула носик.

- Смешная она, правда? – сказала Тамара Сергеевна, и томно посмотрела мне в глаза.

Я кивнул.

- Так что там произошло, в Думе? Или где он там заседал?

- Собственно говоря, он и не заседал почти. Не успел. В первый же день на него трибуну уронили. Была какая-то драка или как там у них называется. Он мимо проходил, ну и…

При этих словах, глаза Тамары Сергеевны увлажнились, и она достала из-за выреза платья шёлковый платочек.

- Мне так одиноко, Лёшенька. Вы не поверите, – вздохнула она, вытирая слезу.

Внезапно она наклонилась вперёд. Так резко, что голова Евгения Павловича соскочила с её плеча и с глухим стуком ударилась о столешницу. Я попытался отстраниться, но Тамара Сергеевна успела схватить меня за руку мёртвой хваткой.

- Вы должны быть с ней, слышите? Вы хороший. А ведь все мы так нуждаемся в хорошем генофонде.

Тем временем, Евгений Павлович тихонечко замычал. Видимо, от удара головой о стол он проснулся. Я испугался, подумав, что ему опять захочется песен, а я больше не собирался выступать. Сегодня – уж точно. Евгений Павлович поднял голову и уставился на меня остекленевшими глазами. Я уже мысленно увидел его указующий перст и услышал хорошо поставленный голос, произносящий – «Пускай он спляшет», или что-то вроде того.

Но, ничего этого, слава богу, не произошло. Мой будущий тесть прищурился, разглядывая меня, а затем, лицо его расплылось в улыбке. Евгений Павлович встал в полный рост, роняя слюни из полуоткрытого рта и громко запел.

Я не сдам-ся без боюю-ю-ю-ю..

- Смотрите, он вас узнал, Алексей, – Тамара Сергеевна всплеснула руками. – Он редко когда вот так, после одной встречи узнаёт человека. Это знак, вы не находите? Слушайте, слушайте… он исполняет вашу песню.

- Я просто передать не могу, насколько я польщён.

В этот момент Евгений Павлович внезапно замолчал и заинтересовался большой серебряной вилкой для разделки мяса, лежащей на краю стола. Помня, насколько быстро в его руках оказалось ружьё, оставалось только догадываться о его умении обращаться с холодным оружием.

- Вы не возражаете, если я пойду к гостям? Леночка может обидеться, – сказал я и ретировался.

В зале гремела музыка, и гости забивались в танце. Вернее, это больше походило на панические метания колонии пингвинов, внезапно оказавшихся в эпицентре пожара. Моей невесты среди танцующих я не увидел. Я обошёл все комнаты, но она как сквозь землю провалилась.

Когда я уже потерял всякую надежду, дверь, ведущая в ванную комнату открылась, и на пороге появился тот самый любопытный родственник, что сидел напротив меня за столом. Он смерил меня самодовольным взглядом и присоединился к танцующим.

Предчувствуя неладное, я прошёл в ванную комнату. Моя юная невеста стояла перед зеркалом и подводила контур на губах. Увидев меня в отражении, она сверкнула глазами и похотливо облизнулась.

Повернулась ко мне и скромно опустила глаза.

- А что мне было делать? Я тебя звала, звала…

Я смачно плюнул ей под ноги и вышел.

Провожали меня всей семьёй, как и положено провожать дорогого гостя. Целовали взасос, как раньше было принято в партийных кругах, долго трясли руку и говорили комплименты, касаемо моих вокальных способностей. Тамара Сергеевна обхватила мою голову и с силой прижала меня носом к своему глубокому декольте.

- Вы должны быть с ней, Лёшенька, – с придыханием шептала она. – С ней… и со мной, немножечко. Вы понимаете?

Я вдыхал аромат её дорогих духов и, шевеля губами в складках немолодых уже грудей, отвечал, что понимаю. С Леночкой я попрощался довольно холодно. Любопытного мужчину (как впоследствии оказалось, её двоюродного брата) я вообще проигнорировал. Зато, Евгения Павловича я отвёл в сторону и тихо, чтобы никто не слышал, сказал:

- В этой компании, вы самый адекватный товарищ, хотя и заседали в Думе.

- Я не заседал, – ответил Евгений Павлович и обильно оросил моё плечо своей слюной.

- Не беда. Вы ещё обязательно будете там заседать, поверьте мне.

Мне вдруг захотелось сказать этому старику, что нибудь по-настоящему доброе. Понятное только нам обоим и никому больше.

- Я бы обязательно пошёл с вами в разведку, Евгений Павлович, – сказал я и, добавил, подняв руку и сжав ладонь в кулак, – No pasarаn!

Евгений Павлович продублировал мой жест и со слезами счастья на глазах, запел:

- Я не сдам-ся без боюю-ю-ю-ю..

Как-то на приеме пациентка поведала мне такую историю. Была у нее бабка, которая по молодости партизанила в лесах Белоруссии. Однажды попал ее отряд в окружение. Почти всех в бою постреляли, а бабку (в ту пору молодую девку) взяли в плен. Видать, немцы рассчитывали на то, что смогут немало ценной инфы выудить у юной диверсантки.
Дело было к ночи, заперли в сарае и охрану выставили в количестве одного Фрица. В какой-то момент надзиратель решил, что русская фройлен вполне годна для реализации его давних сексуальных фантазий и, на правах победителя, решил овладеть ею. Одним словом, фошизд таки сделал это. Но бабка оказалась не из слабонервных. Воспользовавшись тем, что фриц на высоте оргазма потерял всякий контроль над собой, юная партизанка изловчившись, сняла с его пояса нож и наделала в его теле несколько сверхкомплектных дыр.
Доведя Ганса до неживого состояния и отдав тем самым долг Родине и лично тов. Сталину, девушка невозбранно покинула расположение немецкой части (прихватив, естессно, трофейный шмайсер) и скрылась в родном лесу…

Заканчивая свой рассказ, пациентка вздохнув, сказала: «Так моя бабушка убила моего дедушку…»

"Рой"



США объявили о создании «новейшего супероружия, способного коренным образом поменять баланс сил».
Речь идёт о проекте «Рой» (Swarm), который представляет собой "контролируемую" группу дронов, состоящую из
нескольких десятков летающих объектов.
«Рой» должен использоваться в целях подавления современных средств противовоздушной обороны.
В частности, обозначается задача, состоящая в том, чтобы дезориентировать системы обнаружения,
что приведёт к нанесению удара по миниатюрным дронам, а не по истребителям США.

На практике всё будет работать так. Берётся один малозаметный истребитель-бомбардировщик пятого поколения F-35 Lightning II.
Он малозаметен, как на низких высотах, где его можно принять за листик:




Так и на больших высотах, где его можно принять за кусочек неба:




Cкрытый текст -

 

На снимках хорошо видно, что самолёт имеет прекрасные аэродинамические формы.
Так же заметно пятно фазированной антенной решётки бортовой РЛС на его фюзеляже.
F-35 несёт подвесной контейнер с миниатюрными дронами абсолютного оружия «Рой» (Swarm).
При входе в российскую бесполётную зону, известную на Западе как «Зона Запрета Доступа» A2/AD (Anti-Access/Area Denial),
F-35 активирует контейнер с дронами и те вылетают, дезориентируя все системы обнаружения:



Как видно на снимке, каждый дрон имеет две встроенных видеокамеры высокого разрешения и антенны GPS.
Далее, F-35 входит в зону A2/AD, уже под прикрытием «Swarm»:



На снимке хорошо виден фонарь кабины с пилотом.
Тем временем, на земле, несёт свою нелёгкую службу дивизион ЗРС С-400 «Триумф» с дальностью обнаружения целей до 600 км.:



На фотографии легко рассмотреть помехозащищённый радар кругового обзора системы.
ЗРС С-400 «Триумф» обнаруживает цель и берёт её на сопровождение, дифференцируя её по скорости,
ЭПР и ещё по десятку параметров, попутно отмечая, что цель не очень похожа на маленькую тучку, а больше похожа
на кучу дронов за которой прячется истребитель-бомбардировщик F-35 Lightning II:




Менее, чем через десять секунд ЗРС наводится на цель:




После чего следует запуск ракеты:




Разработчики «Swarm» полагают, что ракета наведётся на дронов и пролетит мимо самолёта, лишь слегка испугав пилота:




Но они не знают, что периметр защищаемой С-400 зоны усилен комплексом "Шиповник-АЭРО",
имеющего репутацию «взломщика дронов»:




Он имитирует работу спутников и перехватывает управление дронами, выдавая им новые координаты и задачи.
Например, он может заставить обманутых дронов атаковать свой самолёт:



На фото видно, как дроны атакуют кабину своего же F-35 . Пилот в панике, он пытается вызвать авиабазу Рамштайн,
но связи нет, так как «Шиповник» блокирует и связь. Пилот хватает свой айфон, но тот лишь присылает ему смс,
что «Шиповник» снял с его кредиток все деньги, переведя их на карты расчёта дивизиона С-400. После чего фотографирует
удивлённого пилота, отправляет это фото с подписью: «Моё лицо за секунду до того, как меня сбили русские» в его
инстаграм и тоже вырубается.
В следующую секунду зенитная управляемая ракета 48Н6Е3 попадает в F-35:




Самолёт начинает падать:




Пилот успешно катапультируется:




Приземляется и сдаётся в плен бойцам дивизиона:




...

Шойгу закончил чтение, отложил бумагу в сторону и задумчиво посмотрел на генерала Конашенкова.
– Вы уверены, что именно так должно выглядеть наше коммюнике Пентагону по поводу его проекта «Рой»?
Может лучше нарисовать им схемы, графики и цифры? Конашенков тяжело вздохнул.
– Не поймут, товарищ министр обороны. Они ж как дети. Потому мы и решили донести информацию, так сказать,
в привычном и доступном для них формате комиксов.
– Да, вы правы, Игорь Евгеньевич, – Шойгу поднялся и пожал генералу руку. – Отправляйте.
Пусть перестанут уже дурью маяться с вундервафлями своими.

…………………………

На следующий день газета The Washington Post вышла с огромным заголовком на первой странице:
«Новейший ракетный комплекс русских сеет смерть!» и с фотографией стреляющего по шарику Пятачка.
Госдепартамент потребовал от России немедленно вернуть захваченного в плен пилота F-35. Хилари Клинтон выступила
по национальному телевидению и объявила, что знает этого пилота, что его позывной «Гризли» и что он голосовал за неё.
– Держись, Джон Гризли! – со слезами на глазах воскликнула она. – Я и Америка с тобой!
В тот же день Киев запретил показ мультфильмов про Вини Пуха, так как чихающая Сова в розовой шляпке намеренно порочила
символ Военной разведки Украины.

…………………..

А что подумал обо всём этом министр иностранных дел Лавров – никто не узнал, потому что он был очень воспитанный.
Но все, примерно, догадались.

Green Tea

Звонок в 9 утра. Я спросонья беру трубку, там встревоженный женский голос:
— Доброе утро, это Надежда Николаевна. А что с Димой?
— Не знаю, мы вчера с ним посидели в баре, выпили по бокалу пива, я домой поехал, а он — дальше гулять…
На том конце трубки неловкое и ничего непонимающее молчание, а я судорожно пытаюсь понять, откуда у Диминой мамы мой рабочий номер. И тут я вспомнил, что пару недель назад уже был подобный звонок. Это сердобольная воспитательница из детского сада обзванивает родителей опаздывающих детишек. Неправильно номер записала.

«Генератор долга»

Спокойствие Кота

- Серёга, да плюнь ты. Всё пройдёт, пройдёт и это. Ну, лишили квартальной, с кем не бывает. Просто день неудачный. Давай, спиртику накати.

Да нет. Чёрная полоса не сегодня началась. И даже не месяц назад, когда жена к теще в Иркутск уехала. Уехала, и будто кусок души с мясом вырвала и увезла. Лапочка моя, половинка. Ведь люблю тебя. Пятнадцать лет, а всё – как в первый раз…

А как всё начиналось! В Бауманке одним из лучших был, диплом зачли как кандидатскую. Сразу попал в закрытый НИИ. Приличный оклад, квартиру дали через год. Занимались «генераторами эмоций» - психотронным оружием. Тема перспективная, с семидесятых годов ещё. «Излучатели страха», подвешенные под крыльями штурмовиков, в Афгане себя нормально проявили: «духи» лезли из пещер, бросали оружие и разбегались, как тараканы.

Но это – для противника. А для своих войск придумали «генератор долга» сделать. Генерал, курировавший «шарашку», Стругацких любил. Вычитал в «Обитаемом острове» про такую штуку и пробил финансирование.

Сказку сделать былью поручили Серёге. Мысль простая: включаем установочку, а замполиты словами обрабатывают, лапшу вешают про почетную обязанность. Ну, после этого личный состав, выпучив зеньки, кидается на амбразуры и на танки с сапёрными лопатками.

Но Серёга что-то с частотой напутал. Люди начинали плакать, вспоминать, кого в детстве обидели, долги отдавать. Словом, не Матросовы, а князья Мышкины получаются, блаженные какие-то. А тут перестройка. Институт закрыли, материалы уничтожили, чтобы «демпресса» не добралась. Вот только широкополосный волновой блок на память и остался, в котором дежурные электрики «бомж-пакеты» на обед разогревают. Частоту подрегулировал - и работает не хуже микроволновки.

Смех, конечно. Кандидат наук работает электриком на Останкинской башне. А что делать, если наука рухнула давно?

Наверное, поэтому и жена ушла. Выходила-то за перспективного молодого ученого, а жить пришлось с работягой. Да и на двенадцать тысяч зарплаты не разгуляешься. Тоска…

Серёга глотнул разведенного водопроводной водой казенного спирта, воняющего резиной, и закашлялся. Прислонил горячий лоб к крохотному, в ладонь, окошку и поглядел на сверкающую ночными огнями Москву, такую красивую с трёхсотметровой высоты. Достал сигарету.

- Блин, ну где зажигалка-то? Памятная, мне жена на десять лет свадьбы дарила.

- Потерял, наверное. Сиди, я сейчас спички из бытовки принесу.

Напарник встал и полез по металлической лестнице на верхний пролет. Хлопок взрыва и вспышка отбросили его от двери. Повалил вонючий дым, из бытовки, матерясь, выскакивали электрики. Сергей рванул вверх по лестнице.

- Блин, опять пожар, что ли?!

- Да это Петька, придурок, в твою микроволновку самодельную яйца поставил вариться. Идиот. Взорвались к едреней фене, ему крышкой по лбу заехало.

Из развороченного блока нещадно воняло сероводородом. По корпусу пробегали какие-то искры. Сергей, прикрывая рот рукавом, выдернул вилку из розетки и плеснул в полыхающее нутро воды из чайника. Очередная вспышка опрокинула его на пол.

- Серёга, вставай, всё нормально. И это… Прости меня, это я твою зажигалку зажилил. Приглянулась мне она. И ещё. Ты мне в девяносто девятом году пятьсот рублей одолжил, а не спрашивал. Забыл, наверное. На, забирай.

Смущенный напарник протягивал зажигалку и смятую купюру. Сергей растерянно почесывал закопченный лоб, когда зазвонил телефон. Голос директора был непривычно приветливым.

- Сергей…э-э…Васильевич! Извините, что беспокою. Я никак заснуть не могу. Понял, что с лишением вас премии за первый квартал я ошибся. Я уже бухгалтера разбудил, она сейчас к вам едет, чтобы деньги выдать. Вы уж простите, пожалуйста. Спокойного дежурства.

Серёга ошарашено посмотрел на остатки волнового блока. Он, что ли, сработал? Взрыв, энергетическая накачка. И Останкинская башня, выступившая в качестве гигантской антенны-резонатора. Так сигнал мог и всю Москву накрыть. А то и всю Московскую область.

Получив дома телеграмму из Иркутска «Прости. Люблю. Встречай», он уже не удивился.

***

Президент устало потёр лоб. День выдался совершенно сумасшедший. В пять утра его разбудил помощник: из Америки по специальной «красной линии» позвонил Обама.

Обама долго всхлипывал в трубку и шмыгая носом говорил про вину США за принесенное России зло, а затем заявил, что в знак особого доверия и признания заслуг русских перед человечеством немедленно демонтирует и высылает все американские атомные боеголовки пароходом в Россию.

- И вообще! Самолет придумал ваш Можайский, а не эти братики-придурки Райт, радио – Попов, а не Маркони, а лампочку – Яблочков, а не Эдисон! Голливуду срочно присвоим имя Эльдара Рязанова! Ы-ы-ы! И на Луне мы не были, это разводка! Гады мы пендосские, нет нам прощения! Ы-ы-ы! Аляску вернём!
Обама зарыдал в голос и отключился.

Пока президентский кортеж ехал в Кремль, отзвонился озадаченный Патрушев и сообщил, что два миллиона монгол со всеми своими баранами и верблюдами пересекли границу в Читинской области и прут на Москву.

- Откопали могилу Чингисхана и тащат нам шестьсот тонн золота в качестве компенсации за иго. А скот, жён и детей отдают за проценты – всё-таки больше пятисот лет прошло. Извиняются. Говорят, больше нечем отдавать, только если Евросоюз спалить, если мы попросим. Что делать-то?

- Так, золото забрать по описи, их пока поселить в палатки и записать в буряты. Или в тувинцы, Шойгу позвони. Про Евросоюз подумаем.

В Кремле шквал информации накрыл с головой.

Олигархи захватили «Матросскую тишину» и умоляли о пожизненном заключении. Наиболее рьяные припёрлись со своим оружием на Лубянку и требовали провести их в камеры.

Эстонцы выбивали разрешение отлить тысячу Бронзовых солдат и расставить их на всех перекрестках, а их самих – переименовать из «эстонцев» в «пендочухонцев».

Президентша Латвии просила записать её на курсы русского языка, но чтобы «не очень дорого».

Японцы вкрадчиво предложили включить в состав Сахалинской области острова Цусима, Хонсю и Сикоку, за что посулили триллион долларов, а в обмен попросили согласия песню «Врагу не сдается наш гордый «Варяг» сделать государственным гимном Японии.

- Так, всё, голова уже кругом. С ума все посходили, что ли. Не соединяй пока ни с кем.

Президент подошел к окну и поглядел на непривычно пустую Красную площадь.

- А где народ-то весь?

- Владимир Владимирович, москвичи вспомнили о своих корнях и все уехали: кто картошку копать, кто могилку мамину поправить, кто мандарины окучивать. На Арбате только остались две напуганных старушки.

Президент отвернулся от окна и пошел к столу.

Он уже не видел, как из дверей Мавзолея, пошатываясь, вышел невысокий человек в старомодном, изъеденном молью костюмчике и галстуке в крупный горошек. Аккуратно отряхнув с лысины пыль, человек прищурившись с улыбкой смотрел на солнце.

Лет пятнадцать назад надо было думать

Итак, обычная московская квартира, 2018 год.
— Пап, можно я с твой карточки сниму 99 баксов? За книжку надо заплатить...-
— А, что за книжка?
— Ну, этот. Достоевский. «Преступление и наказание».
— Так зачем покупать. У нас же есть.
— Да? А в каком файле?
— Причём тут файлы. Вот же он, на полке стоит…
— Фу-ууу. Это же бумажная книжка!
— Ну, и что? Я ж в твои годы её читал.
— В твои годы, в твои годы… Там поиска нет. Как я, по-твоему, цитаты находить буду? Аудио-сопровождения тут нет. Анимационных картинок тоже нет.
Только текст, в котором даже шрифт и тот поменять нельзя… Ты что? Меня же в школе всё засмеют! Сам такую читай.
— Ну, ладно. Вот, возьми DVD. Лет пятнадцать назад купил.
— Чего? DVD? А чем я этот антиквариат, по-твоему, прочитаю? В политехнический музей его сдай. Ты мне ещё перфоленту с Достоевским предложи!
— Если ты такой умный, то поищи сам в сети, да скачай нахаляву.
— Бесплатно скачать книжку!?
— Ну, да. А как же ещё? На книги Достоевского за давностью лет авторские
права не распространяются… Наверняка, где-то она лежит.
— Ты, что пап! Это может у вас, в начале века, всё скачать нахаляву можно было. Ты что не слышал, что уже лет пять, как авторские права на все книги навечно переданы Американской Ассоциации Издателей Книг. Или ты хочешь, чтоб
меня как члена секты Дмитрия Склярова в тюрьму пожизненно засадили?
— Так, Достоевский же не американец! Причём тут американские издатели.
— А кого это волнует? Ты, папа, случаем не антиглобалист?
— Нет, что ты! Ну, сынок, жалко же почти 100 долларов тратить за файл. Ну,одноклассников лучше попроси файл этот дать. У них-то точно же есть. А ты им потом свой какой-нибудь файл дашь.
— Ага! Если они мне своего Достоевского дадут, то где я его читать буду?
— В смысле, «где»? Они свою копию у себя дома, а ты свою тут.
— Ну, ты совсем отстал. Книжку можно читать лишь с того компа, с которого её купили. Да и код поляризации там другой будет… Короче, пап, давай деньги!
Я куплю себе нормальную книжку.
— Ну, ладно. Вот, тебе одноразовый пароль на снятие 99 баксов с нашего счета. В наше время 100 долларов были большими деньгами…
— Ок. Скачал. Thanks.
— Ну-ка, дай и мне посмотреть… Слушай, сынок, а что это за картинки?
Такого вроде бы в романе не было…
— Дык, это же баннеры. Без баннеров книжка стоит 699 баксов.
Открытый файл пестрел мигающими объявлениями: «Axe Proffessional, 2018 — современные топоры с лазерной заточкой»; «Косметический салон 'У Лизаньки' — мы не дадим вам превратиться в старуху»; «Мучают проблемы? Психологическая служба доверия 'Порфирий'»; «Кредитуем, обналичиваем. Низкий процент»;«RASKOLNIKOFF.COM — вызов шаловливых старушек в любую точку земного шара»…
— Слушай, сынок, а что это текста романа не видно? Подождать что-ли надо пока баннеры исчезнут?
— Ну, ты как будто с Луны свалился! Сто лет ждать будешь. Текст же надо через поляризационные очки читать. Без очков только реклама видна!
— А это ещё зачем?
— Как зачем? Чтобы никто, кроме заплатившего, не мог книжку читать! Прикинь,если бы я купил книгу, а кто-то, ничего не покупая, у меня через плечо тоже мог бы её читать…
— Глупость какая-то. Ну, а если б я тоже очки одел бы?
— Ха, ну ты даёшь! Файл же настроен только на мои очки. На других очках другой код поляризации.
— Ладно, а ну дай-ка свои очки. Я через них книжку посмотрю.
— Как посмотришь? Они же тебя по сетчатке не опознают. Ты в них ничего кроме сообщения, что ты надел чужие очки не увидишь! Ладно, пап, не мешай со своими глупостями! Мне надо пока лицензия не кончилась быстро всё прочесть,
а иначе надо будет либо аренду файла продлевать, либо книжка сама уничтожится. Не мешай, я читаю…

3 часа спустя…
— Уффф! Ну, всё. Я прочитал!
— Как всё прочитал? «Преступление и наказание» за три часа?!
— Ну, да. Я и быстрее всё прочел бы, если б рекламных пауз каждые полчаса не было бы.
— Всё равное не верю! Кто такой, например, Свидригайлов?
— Кто-кто?
— Аааа, всё понятно. Кто такой Лужин? Кто такая Соня Мармеладова?
— Ну, ты даёшь! Откуда же я знаю! Я ж Home Edition читал. У меня только про то, как Раскольников старуху топором убил, а потом сдался с повинной. Про всяких остальных надо Professional версию покупать или вообще Enterprise
Edition. У нас же денег столько нет.
— Мда-а, с ума сойти, куда катится мир!
— Скатился уже. Лет пятнадцать назад надо было думать, если не ещё раньше…

Суд

— Встать, суд идет! — объявили в зале и, к удивлению Блудова, все присутствующие покорно поднялись со стульев.

— Гражданин Блудов, вы обвиняетесь... — начал судья.

— Какая официальность, с раздражением подумал Блудов. — Нахохлился, как коршун на добычу. А эта пичужка, Настя. Тоже напыжилась. Ишь, ты, доярка передовая. А благодаря кому? Подумала? И Скакунов восседает тут же. Старый хрыч. Зачем он значок заслуженного механизатора прицепил? Ах, да. Смотрите, дескать, какой я народный заседатель, полюбуйтесь! Два слова сказать не может, а хорохорится, как порядочный. Эх, мне бы власть в руки. Я бы такой им устроил суд, что пух-перо от них на километр летело.
Пробежавшись мысленно по составу суда, Блудов вновь стал прислушиваться к обвинительному акту.

— ...Пятнадцатого мая, — продолжал судья, — в разгар полевых работ Блудов без всякой необходимости созвал совещание механизаторов совхоза, на котором в продолжение четырех часов чистого времени распространялся на тему: «Что посеешь, то и пожнешь», чем нанес моральный урон присутствующим мастерам земледелия и материальный ущерб хозяйству. Кроме того, в повседневной жизни Блудов длинными наставлениями отнимает у членов коллектива полезное время и ставит их в унизительное положение. Так, не имея достаточных знаний, он учит кормящих матерей правилам ухода за грудными детьми, учителей — воспитанию детей, медицинских работников — врачеванию, поваров — кулинарному искусству.

«Ишь куда гнет», — теряя прежнюю самоуверенность, с неприязнью к судье подумал Блудов.

— ...Гражданин Блудов, — обратился к нему судья, — вы признаете себя виновным...

— Не признаю, — надтреснутым голосом торопливо ответил Блудов.

— С какой целью, гражданин Блудов, вы воруете у трудящихся время? — задал вопрос заседатель Скакунов.

— Вы подрываете авторитет руководителя. Вы ответите... — пытался было застращать судей Блудов.

— Я подсчитала, — тряхнула кудряшками Настя, — что в среднем за сутки он у коллектива отнимает разговорами примерно сто полезных человеко-часов. Стало быть, в месяц — три тысячи, а в год — более шестидесяти тысяч человеко-часов. Делим этот результат на семичасовой рабочий день. Получается, что Блудов без восполнения затрат отрывает восемь тысяч рабочих дней. Если трудовой день оценить хотя бы по пять рублей, то за время его работы руководителем нанесен ущерб совхозу в сумме сорок тысяч рублей.

— Да что вы, товарищи, граждане, — молящим тоном произнес Блудов. — Самое большое десять человеко-часов в день.

— Вот и пусть отрабатывает в отдаленных местах, — предложил Скакунов.

— Нет таких законов, — воскликнул не на шутку перепуганный Блудов.
— Есть такая статья! — упорствовала Настя. — Я предлагаю пятнадцать суток строгого заключения и на месяц лишить его права разговаривать в обществе.

— Протесту-у-ю! — изо всей мочи закричал Блудов и... проснулся.

— Сон это или явь? — с тревогой подумал Блудов, ощупывая себя. — И приснится же такая мразь! Спишь, а нерв дежурный, как говорят физиологи, будоражит мысль. Сердце, как у воробья, бьется, не меньше ста ударов в минуту. Оттого, наверное, и пот пробил. А все этот вредный мужичишка Скакунов. Вчера на профсоюзном собрании после моего выступления взял да и брякнул вроде бы в шуточку: «Время воруете. А знаете, что за воровство бывает?» И вот тебе на — суд приснился. И Скакунов тут как тут. Ну ничего, товарищ Скакунов! Ты меня еще послушаешь! И не раз. Это только во сне ты такой грозный судья. Сегодня же проведу новое совещание, да так, что пух-перо полетит!»

Блудов натянул на голову одеяло. Сон, однако, больше не приходил. «Нет, а вдруг и правда статью, о которой говорила во сне Настя, возьмут и внесут в какой-нибудь кодекс? — невольно думал он, ворочаясь. — А? Что тогда?»