Наши любимые стихи - III

Друзья, в этой теме пишем стихи любимых авторов.

Если автор неизвестен - ничего страшного.
Стихи должны греть душу, а не вызывать ненужные споры.просьба посты оставлять без иллюстраций !

Предыдущая тема.

В какой-нибудь вторник, проснувшись не рано,
Ты сядешь на край раскладного дивана.
И мысли твои пронесутся спонтанно:
Мне так уже много, но так ещё рано.

И в этот момент посреди пустоты
Ты вдруг осознаешь, что мир - это ты.
Все мысли твои, дела и мечты -
В конечном итоге всё это ТЫ.

И всё, к чему ты сегодня пришёл,
Ты выбрал, решив, что так хорошо.
И значит пусть маленький или большой,
Путь твой проделан твоею душой.

Поэтому если в душе непокой,
Неважно день - вторник или другой,
Неважно диван или мир под тобой,
Будь в первую очередь честен с собой.

Айсина Шуклина

РАЗГОВОР С КОТАМИ

Хозяйка:
— Кто в гоcтиной драл обои?
Коты:
— Это... Как там... Мы обои.
Хозяйка:
— Кто пoxитил пять котлет?
Мартын:
— Можно сбегать в туалет?
Хозяйка:
— Кто pазбил большую вазу?
Барсик (возмущённо):
— Чуть чeго, так Барсик сразу?!
Хозяйка:
— На двери - следы когтей!
Мартын (решительно):
— Это кто-то из гостей!
Барсик (горячо):
— Ну! Зoвёт кого попало,
А котам теперь попало!
Хозяйка:
— Кто забрался на карниз
И со шторой рухнул вниз?
Кто почти разбил стекло?
Коты (выпучив глаза):
— К нам ворвался Доктор Зло!

— Правда! Дьявольский злодей!
Со щипцами для когтей!

Барсик:
— Он зaбрался на карниз
И сорвался, и повис...
Мартын:
— Он вцепился, и качался,
И мяукал, и рычался!..
Барсик:
— Рухнул, выхватил кинжал,
Штору срезал
И сбежал!
Хозяйка (устало):
— Ладно, кто обгрыз цветы?
Коты (переглянувшись):
— Мы cчитaем, это ты.

Aвтор стихoтворения: Маша Рупаcoва

Николай Лобанов

О большом и малом

Конь в пальто. В рейтузах лошадь.
Пони в майке *Адидас*...
Выходи и ты, хороший,
Выходи - и Бог подаст

Может денег, может песен -
Всем завистникам назло,
Может радости отвесит
Или счастья полкило...

Не сиди ты дома только
И - как знать - радушный Бог
Вдруг пошлёт удачи дольку
Тем, кто грустью занемог....

Ты выходишь, веря в случай,
Смотришь в небо, дара ждёшь,
Ну, а сверху лишь колючий
Мокрый снег и едкий дождь,

Света тусклая помада
И вдали - судьбы рожок:
Нету дара? И не надо.
Жив - и радуйся, дружок!.......

Моему поколению ...

Уже мы под дождь без зонта не выходим,
Уже одеваемся мы по погоде,
Лекарства пакуем, собравшись в дорогу,
Дотошно следим, не просрочен ли йогурт,
Давление меряем, варим овсянку,
И воду горячую пьём спозаранку,
Тоскуем зимой в ожидании лета…
А помните, как, наплевав на запреты,
Сбегали безбашенно с лекций последних,
Чтоб шумной толпой погулять по проспекту,
И самым красивым девчонкам филфака
Прочесть Вознесенского и Пастернака,
А к вечеру ближе в общагу «ввалиться»
С «Пал Палычем"* и пирожками с повидлом?
А помните, как мы в любви признавались?
Сейчас так признаться сумеют едва ли.
Моё поколение… Счастья вам, люди!
Таких, как мы с вами на свете не будет
Уже никогда — настоящих, реальных,
Живых, осязаемых, не виртуальных.
_____________________
© Сергей Доскач

Cкрытый текст -

 

Anomis сказал(a):

Моему поколению ... Уже мы под дождь без зонта не выходим, Уже одеваемся мы по погоде, Лекарства пакуем, собравшись в дорогу, Дотошно следим, не просрочен ли йогурт, Давление меряем, варим овсянку, И воду горячую пьём спозаранку, Тоскуем зимой в ожидании лета… А помните, как, наплевав на запреты, Сбегали безбашенно с лекций последних, Чтоб шумной толпой погулять по проспекту, И самым красивым девчонкам филфака Прочесть Вознесенского и Пастернака, А к вечеру ближе в общагу «ввалиться» С «Пал Палычем"* и пирожками с повидлом? А помните, как мы в любви признавались? Сейчас так признаться сумеют едва ли. Моё поколение… Счастья вам, люди! Таких, как мы с вами на свете не будет Уже никогда — настоящих, реальных, Живых, осязаемых, не виртуальных. _____________________ © Сергей Доскач

(*) надо бы разъяснить новому поколению,
что в те годы «Пал Палычем» называли в просторечии недорогое винишко "Портвейн приморский"
(от первых букв в названии)

Я лично такую штуку не пробовал.
Мы в конце 50-х пили «Солнцедар»


Cкрытый текст -

 

По слухам виноматериал привозили в Новороссийск
в тех же танкерах, в которых оттуда везли нефтепродукты.

Logry сказал(a):

Cкрытый текст -   (*) надо бы разъяснить новому поколению, что в те годы «Пал Палычем» называли в просторечии недорогое винишко "Портвейн приморский" (от первых букв в названии) Я лично такую штуку не пробовал. Мы в конце 50-х пили «Солнцедар» Cкрытый текст -   По слухам виноматериал привозили в Новороссийск в тех же танкерах, в которых оттуда везли нефтепродукты.

Мерси, Григорий!
За познавательную страничку
А я ведь тоже не знала про ПП и про Солнцедар. Застала лишь три семёрки, да и то когда училась в школе.
Попробовать так и не удалось.

~~~~~~~~`

Мне однажды вкололи счастье.
И вкололи большую дозу.
Только после рвало на части,
Как при выходе из наркоза.

Только после меня ломало.
Счастье - худшее из обманов.
Если дозы ничтожно мало,
Мы похожи на наркоманов.

Жизнь - торговец замысловатый,
Поторгуйся, если вынослив,
Жизнь берет непростую плату,
Но какую - узнаешь после.

Люди не совладают с властью.
Все без нимбов и ореолов.
Мне однажды вкололи счастье,
Но с тех пор я боюсь уколов.

© Златенция Золотова

Ходят по планете
Раненые дети.
Покупают мебель, солят кабачок.
Детям очень важно
Отыскать однажды,
Тех, к кому под вечер можно под бочок.

Раненые дети
Ненавидят ветер,
Не выносят ссоры, ищут прочный тыл.
В тех, кто ходит рядом
Этим детям надо,
Разглядеть "мне просто надо, чтоб ты был"

Раненые дети
Ни за что на свете,
Не доверят сердце, не откроют дверь.
Говорила мама:
"Спину держим прямо:
Ничего не бойся, никому не верь"

Раненые дети,
Маши, Вани, Пети,
Ходят по планете в поисках любви.
Бьют татуировки,
Водят тачки ловко,
И кусают ночью губы до крови.

Раненые дети
Ходят по планете,
Любят делать фото, пишут "не скучай".
А всего-то надо,
Сесть к кому-то рядом,
Приобнять за плечи и поставить чай.

© Катерина Хамидуллина

Евгений Клюев

Ещё бы знать тогда, как всё потом
перевернётся и перекроится:
я стану парусник, ты станешь птица —
я весь в серебряном, а ты вся в золотом!
Ещё бы знать тогда, что тусклый свет,
непостижимый тусклый свет былого
пробьёт сегодня сказанное слово —
тому былому сказанное вслед,
что серебро и золото бедны
и ничего по-прежнему не стоят —
лишь только дождь пройдёт и снег растает,
и дунет ветер из чужой страны.
Ещё бы знать тогда, что жизнь щедра
и даст нам всё, о чём мы ни попросим,
всё, что потом мы так беспечно бросим
на полдороге в нищее вчера,
и что, раздаривая впопыхах
сокровища свои случайным людям,
мы никогда друг друга не забудем —
и что потом мы встретимся в стихах:
два мотылька, в неведеньи святом
играющие отражённым светом!
Ещё бы знать тогда, как всё потом —
как всё сейчас… потом, потом об этом.

© Евгений Евтушенко

Диспетчер света

Я диспетчер света, Изя Крамер.
Ток я шлю крестьянину, врачу,
двигаю контейнеры и краны
и кинокомедии кручу.

Где-то в переулочках неслышных,
обнимаясь, бродят, как всегда.
Изя Крамер светит вам не слишком?
Я могу убавить, если да.

У меня по личной части скверно.
До сих пор жены все нет и нет.
Сорок лет не старость, это верно,
только и не юность сорок лет.

О своей судьбе я не жалею,
отчего же все-таки тогда
зубы у меня из нержавейки,
да и голова седым-седа!

Вот стою за пультом над водою,
думаю про это и про то,
а меня на белом свете двое,
и не знает этого никто.

Я и здесь и в то же время где-то.
Здесь - дела, а там - тела, тела...
Проволока рижского гетто
надвое меня разодрала.

Оба Изи в этой самой коже.
Жарко одному, другой дрожит.
Одному кричат: «Здорово, кореш!» -
а другому: «Эй, пархатый жид!»

И у одного, в тайге рождаясь,
просят света дети-города,
у другого к рукаву прижалась
желтая несчастная звезда.

Но другому на звезду, на кепку
сыплется черемуховый цвет,
а семнадцать лет - они и в гетто,
что ни говори, семнадцать лет.

Тело жадно дышит сквозь отрепья
и чего-то просит у весны...
А у Ривы, как молитва ребе,
волосы туманны и длинны.

Пьяные эсесовцы глумливо
шляются по гетто до зари...
А глаза у Ривы - словно взрывы,
черные они, с огнем внутри.

Молится она окаменело,
но молиться губы не хотят
и к моим, таким же неумелым,
шелушась, по воздуху летят!

И, забыв о голоде и смерти,
полные особенным, своим,
мы на симфоническом концерте
в складе продовольственном сидим.

Пальцы на ходу дыханьем грея,
к нам выходит крошечный оркестр.
Исполнять Бетховена евреям
разрешило все-таки эсэс.

Хилые, на ящиках фанерных,
поднимают скрипки старички,
и по нервам, по гудящим нервам
пляшут исступленные смычки.

И звучат бомбежки ураганно,
хоры мертвых женщин и детей,
и вступают гулко и органно
трубы где-то ждущих нас печей.

Ваша кровь, Майданек и Освенцим,
из-под пианинных клавиш бьет,
и, бушуя, - немец против немцев, -
Людвиг ван Бетховен восстает!

Ну, а в дверь, дыша недавней пьянкой,
прет на нас эсэсовцев толпа...
Бедный гений, сделали приманкой
богом осененного тебя.

И опять на пытки и на муки
тащит нас куда-то солдатня.
Людвиг ван Бетховен, чьи-то руки
отдирают Риву от меня!

Наш концлагерь птицы облетают,
стороною облака плывут.
Крысы в нем и то не обитают,
ну, а люди пробуют - живут.

Я не сплю, на вшивых нарах лежа,
и одна молитва у меня:
«Как меня, не мучай Риву, боже,
сделай так, чтоб Рива умерла!»

Но однажды, землю молчаливо
рядом с женским лагерем долбя,
я чуть не кричу... я вижу Риву,
словно призрак, около себя.

А она стоит, почти незрима
от прозрачной детской худобы,
колыхаясь, будто струйка дыма
из кирпичной лагерной трубы.

И живая или неживая -
не пойму... Как в сон погружена,
мертвенно матрасы набивает
человечьим волосом она.

Рядом ходит немка, руки в бедра,
созерцая этот страшный труд.
Сапоги скрипят, сверкают больно.
Сапоги новехонькие. Жмут.

«Эй, жидовка, слышишь, брось матрасы!
Подойди! А ну-ка помоги!»
Я рыдаю. С ног ее икрастых
стягивает Рива сапоги.

«Поживее! Плетки захотела!
Посильней тяни! - И в грудь пинком. -
А теперь их разноси мне, стерва!
Надевай! Надела? Марш бегом!»

И бежит, бежит по кругу Рива,
спотыкаясь посреди камней,
и солдат лоснящиеся рыла
с вышек ухмыляются над ней.

Боже, я просил ей смерти, помнишь?
Почему она еще живет?
Я кричу, бросаюсь ей на помощь,
мне товарищ затыкает рот.

И она бежит, бежит по кругу,
падает, встает, лицо в крови.
Боже, протяни ей свою руку,
навсегда ее останови!

Боже, я опять прошу об этом!
Милосердный боже, так нельзя!
Солнце, словно лагерный прожектор,
Риве бьет в безумные глаза.

Падает... К сырой земле прижалась
девичья седая голова.
Наконец-то вспомнил бог про жалость.
Бог услышал, Рива: ты мертва...

Я диспетчер света, Изя Крамер.
Я огнями ГЭС на вас гляжу,
грохочу электротракторами
и электровозами гужу.

Где-то на бетховенском концерте
вы сидите, - может быть, с женой,
ну, а я - вас это не рассердит? -
около сажусь, на приставной.

Впрочем, это там не я, а кто-то...
Людвиг ван Бетховен, я сейчас
на пюпитрах освещаю ноты
из тайги, стирая слезы с глаз.

И, платя за свет в квартире вашей,
счет кладя с небрежностью в буфет,
помните, какой ценою страшной
Изя Крамер заплатил за свет.

Знает Изя: много надо света,
чтоб не видеть больше мне и вам
ни колючей проволоки гетто
и ни звезд, примерзших к рукавам.

Чтобы над евреями бесчестно
не глумился сытый чей-то смех,
чтобы слово «жид» навек исчезло,
не позоря слова «человек»!

Этот Изя кое-что да значит -
Ангара у ног его лежит,
ну, а где-то Изя плачет, плачет,
ну, а Рива все бежит, бежит...

Бывают те, кому не жмёт корона,
Кому к ногам букеты алых роз.
А у кого-то в сумочке икона
И в карточке написано - лейкоз.

Бывают те, кто оставляет сдачу,
Не верит ничему, не носит крест...
А кто-то за улыбкой слёзы прячет
И каждый день на ужин гречку ест.

Бывают те, кто распускает сплетни,
Кто разрушает тоненькую нить.
А кто-то хлеб тебе отдаст последний
И никогда не сможет осудить.

Бывает руки прячешь по карманам,
Уставшая, без сил, опять ревёшь...
И не смотря на то, что ноет рана,
Ты всё равно по-прежнему живёшь.

© Интернет