В этой глухомани, в заштатном городишке Нолинск, молодые
люди и познакомились. Маргарита тоже была ссыльной её,
дочку священника, слушательницу престижных Бестужевских курсов,
отправили из столицы на север за участие в студенческих
беспорядках. Уже вскоре упоминания о новой знакомой
появились на страницах дневника Дзержинского.

"…Действительно я неравнодушен, разве это не минутное
увлечение от нечего делать? Мне хочется с ней говорить,
видеть её серьезные, добрые очи, спорить с ней. Если она дома,
мне трудно читать, сосредоточиться, все думается о ней. ...
Как жалко, что она не мужчина. Мы могли бы быть тогда друзьями,
и нам жилось бы хорошо... поддерживая друг друга, могли бы с огромной
пользой прожить это время. Женщин же я, право, боюсь.
Боюсь, что дружба с женщиной непременно должна перейти
в более зверское чувство. Я этого допускать не смею.
Ведь тогда все мои планы, вся жизнь должна будет
очень и очень сузиться. Я тогда сделаюсь невольником
этого чувства и всех его последствий.
Сдержать же себя тогда, когда уже данное чувство
народится, будет уже слишком поздно…”

“Как это М. может со мной дружить? Разве я такой ловкий актер?
Мне кажется, что рано или поздно... она, узнав меня,
прямо прогонит меня. Так должно случиться. А теперь для нас
полезно не рвать своих товарищеских отношений…”

Товарищескими они, впрочем, оставались недолго.
Уже в начале 1899-го Феликс признался Маргарите в любви и узнал,
что пользуется взаимностью. Вслед за тем случилось и окончательное
“слияние двух лун”. Но столь близкие отношения длились недолго.
Феликс совершил серьезный проступок - в порыве гнева вышвырнул
из дома полицейского. Наказанием стала высылка в ещё более отдаленное
место — село Кайгородское. Оттуда влюбленный революционер чуть ли
не каждый день писал письма в Нолинск предмету своей страсти.

“Кажется, что хотя мы так мало жили с тобой, однако бросить всё,
порвать ни Вы, ни я не в состоянии будем. Вы когда-то говорили,
что боитесь с моей стороны только увлечения - нет, этого быть не может.
В таком случае я бы с Вами порвал... Я Вас глубоко уважал - и хотя
узнал Вас хорошенько, однако еще более стал уважать,
что со мной никогда не случалось. Я обыкновенно при первом
знакомстве с женщинами робел, при более же близком был грубым
и терял всякое уважение. От автра: "Получается, что Николаева была у ФЭД
отнюдь не первым объектом плотских утех, случались и до того интимные связи."
Теперь же случилось иначе. Ведь нельзя это назвать увлечением...

“...Ты видишь во мне фанатика, а между тем я просто жалкий мальчуган...
Я могу совсем разбить твою жизнь и тем разобью окончательно и свою собственную.
Венчаться тоже, по-моему, надо будет избегать всеми силами.
Ведь мы никогда не должны быть мужем и женой, зачем же связывать себя,
ограничивать свою свободу и самому сознательно усиливать искушение
и тем ослаблять свои уже надорванные силы.
Я ведь сам первый предложил о венчании. Но теперь, когда
чувствую себя так слабым и бессильным, мысль эта меня пугает...”

“Я за это время, которое прошло после последней нашей встречи,
решительно изменился и теперь не нахожу в себе того, что некогда
было во мне, и осталось только воспоминание, которое мучает меня. ...
Лично о себе мне приходилось мало думать; когда же попал в тюрьму
и более года был абсолютно оторван от внешнего мира, от друзей
и знакомых, а потом сразу попал в довольно свободные условия
заключения, связи мои с товарищами и внешним миром возобновились,
и я получил свидание - тогда я стал жить и живу теперь и личной жизнью,
которая никогда хотя не будет полна и удовлетворенная,
но все-таки необходима. Мне кажется, Вы поймете меня, и нам, право,
лучше вовсе не стоит переписываться, это будет только раздражать В
ас и меня... Я - бродяга, а с бродягой подружиться - беду нажить...”