ВИП
 
Гуру Форума
Регистрация: 05.05.2017
Сообщения: 2,281
Репутация:  7211 
|
Женихи
Сам колдун
Сидел на крепкой плахе
В красной сатинетовой рубахе -
Черный,
Без креста,
И не спеша,
Чтобы как-нибудь опохмелиться,
Пробовал в раздумье не водицу -
Водку
Из неполного ковша.
И пестрела на столе закуска:
Сизый жир гусиного огузка,
Рыбные консервы,
Иваси,
Маргарин и яйца всмятку - в общем,
Разное,
На что отнюдь не ропщем,
Всё, что продается на Руси!
А кругом шесты с травой стояли,
Сытый кот сиял на одеяле,
Отходил -
Пушистый весь -
Ко сну,
Жабьи лапы сохли на шпагат,
Но колдун
Не думал о полатях -
Что-то скучно было колдуну.
Был он мудр, учен,
Хотишь - изволь-ка, -
К_и_лы
Он присаживал настолько,
Что в Калуге снять их не могли.
Знал наперечет,
Читал любого:
Бедного,
Некрасова,
Толстого -
Словом, всех писателей земли.
Пожилой, но в возрасте нестаром,
Все-таки не зря совсем,
Недаром
По округе был он знаменит -
Жил, на прочих глядя исподлобья,
И творил великие снадобья
Веснами,
Когда вода звенит.
Кроме чародейского обличья,
От соседей мужиков в отличье
Он имел
Довольно скромный дар:
Воду из колодца брать горстями,
В безкозыря резаться с чертями,
Обращать любую бабу в пар.
И теперь,
На крепкой плахе сидя,
То ль в раздумье,
То ль в какой обиде,
Щуря глаз тяжелый,
Наперед
Знал иль нет,
Кто за версту обходом
По садам зеленым, огородам
Легкою стопой к нему идет?
Стукнула калитка,
Дверь открыта,
По двору мелькнула - шито-крыто,
Половицы пробирает дрожь:
Входит в избу Настя Стегунова,
Полымем
Горят на ней обновы…
- Здравствуй, дядя Костя,
Как живешь?
И стоит -
Высокая, рябая,
Кофта на ней дышит голубая,
Кружевной платок
Зажат в руке.
Шаль с двойной турецкою каймою,
Газовый порхун - он сам собою,
Туфли на французском каблуке.
Плоть свою могучую одела,
Как могла…
- А я к тебе по делу.
Уж давно душа моя горит,
Не пришла,
Когда б не этот случай,
Свет давно мне, девушке, наскучил,
Колдуну Настасья говорит.
- Вся деревня
В зелени, в июле,
Избы наши в вишне потонули,
Свищут вечерами соловьи,
Голосисты жаворонки в поле,
Колосиста рожь…
Не оттого ли
Жарче слезы девичьи мои?
Уж как выйдут
вечером туманы,
Запоют заветные баяны
На зеленых выгонах.
И тут
Парни - бригадиры, трактористы -
Танцевать тустеп и польку чисто
Всех моих подружек разберут.
Только я одна стоять останусь,
Ни худым,
Ни милым не достанусь -
Надломили яблоню в саду!
Кто полюбит горькую, рябую?
Сорву с себя кофту голубую,
Сниму серьги, косу разведу.
Сон нейдет,
Не спится мне в постели,
Всё хочу, чтоб соловьи не пели,
Чтобы резеда не расцвела…
Восемь суток
Плакала, не ела,
От бессонья вовсе почернела,
Крепкий уксус с водкою пила.
Я давно разгневалась на бога.
Я ему поверила немного,
Я ему -
Покаялась, сычу!
И к тебе пришла сюда
Не в гости -
С низкой моей просьбой:
Дядя Костя,
Приворот-травы теперь хочу.
…Служит колдуну его наука,
Говорит он громко Насте:
- Ну-ка,
Дай мне блюдце белое сюда.-
Дунул-плюнул,
Налил в блюдце воду, -
Будто летом в тихую погоду
Закачалась круглая вода.
- Что ты видишь, Настя?
- Даль какая!
Паруса летят по ней, мелькая,
Камыши
Куда ни кинешь взгляд…
- Что ты видишь?
- Вижу воду снова.
- Что ты видишь, Настя Стегунова?
- Вижу, гуси-лебеди летят!
Служит колдуну его наука.
Говорит он тихо Насте:
- Ну-ка,
Не мешай,
Не балуй,
Отойди.
Всё содею, что ты захотела.
А пока что сделано полдела,
Дело будет,
Девка,
Впереди.
Все содею -
Нужно только взяться.-
Тут загоготал он:
- Гуси-братцы,
Вам привет от утки и сыча! -
…Поднимались
Колдовские силы,
Пролетали гуси белокрылы,
Отвечали гуси гогоча!
- Загляни-ка, Настя Стегунова,
Что ты видишь?
- Вижу воду снова,
А по ней
Плывет
Двенадцать роз.
- Кончено! -
Сказал колдун.- Довольно,
Натрудил глаза над блюдцем - больно.
Надо
Поступать тебе
В колхоз.
Триста дней работай без отказу,
Триста - не отлынивай ни разу,
Не жалея крепких рук своих.
Как сказал -
Всё сбудется, не бойся.
Ни о чем теперь не беспокойся.
Будет тебе к осени жених!
Красноярское -
Село большое,
Что ты всё глядишься в волны, стоя
Над рекой, на самой крутизне?
Ночи пролетают - синедуги,
Листья осыпаются в испуге,
Рыбы
Шевелят крылом во сне.
Тучи раздвигая и шатаясь,
Красным сарафаном прикрываясь,
Проступает бабий лик луны -
Август, август!
Тихо сквозь ненастье
В ясном небе вызвездило счастье…
Чтой-то стали ночи холодны.
Зимы ль снятся лету?
Иль старинный
Грустный зов полночный журавлиный?
Или кто кого недолюбил?
Август, август!
Налюбиться не дал
Тем, кто в холоду твоем изведал
Лунный, бабий, окаянный пыл.
Горячи, не тягостны работы,
У Настасьи полный рот заботы,
Все колосья кланяются ей,
Все ее исполнятся желанья,
Триста дней проходят, как сказанье,
Мимо пролетают триста дней!
Низко пролетают над полями…
Каждый день
Задел ее крылами.
Под великий, звонкий их припев,
Гордая,
Спокойная,
Над миром,
Первым по колхозу бригадиром
Стала вдруг она, похорошев.
Август, август!
Стегуновой Насте
В ясном небе вызвездило счастье,
Мимо пролетело
Триста дней.
В урожай,
Несметный, небывалый, -
Знак Почета, золотой и алый,
Орден на груди горит у ней.
И везут на двор к ней изобилье:
Ревом окруженные и пылью,
Шесть волов, к земле рога склонив,
Всякой снеди груды,
Желто-пегих
Телок двух ведут возле телеги,
Красной лентой шеи перевив.
Самой лучшей - лучшая награда!
А обед готовится как надо,
Рыжим пламенем лопочет печь…
…Съев пельменей двести,
Отобедав,
Ко всему колхозу напоследок
Председатель обращает речь:
- Честь и слава Насте Стегуновой!
Честь и слава
Нашей жизни новой!
Нам понять, товарищи, пора:
Только так -
И только так! -
Спокойно
Можем мы сказать - она достойна,
Лучшему ударнику - ура!
- Правильно сказал! Ура, директор!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Много шире Невского проспекта
Улица заглавная у нас,
Городских прекрасней песни, тоньше,
Голоса девические звоньше,
Ярче звезды в сорок восемь раз!
Всё, что было,
Вдоль по речке сплыло,
Помнила,
Жалела,
Да забыла,
Догорели черные грехи!
Пали, пали на поле туманы, -
Развернув заветные баяны,
Собирались к Насте женихи!
Вот они идут, и на ухабах
Видно хорошо их -
Кепки набок,
Руки молодые на ладах.
Крепкой силой, молодостью схожи.
Август им подсвистывает тоже
Птицами-синицами в садах.
А колдун, покаясь всенародно,
Сам вступил в колхоз…
Теперь свободно
И весьма зажиточно живет.
Счет ведет в правленье, это тоже
С чернокнижьем
Очень, в общем, схоже,
Сбрил усы и отрастил живот.
И когда его ребята дразнят,
Он плюет на это безобразье.
Настя ж всюду за него горой,
Будто нет у ней другой кручины..
И какие к этому причины?
Вот что приключается порой!
Павел Васильев (1936)
Cкрытый текст -
Павел Николаевич Васильев родился 23 декабря 1909 года по старому стилю, в 1918 году григорианский календарь перенёс его день рождения на 5 января 1910 года. Родился в городе Зайсане на границе в Китаем. Потом семья жила в Павлодаре.
Отец Николай Корнилович Васильев (1886-1940), сын пильщика и прачки, окончил Семипалатинскую учительскую семинарию. Мать - Глафира Матвеевна (в девичестве Ржанникова) (1888-1943), дочь крестьянина Красноуфимского уезда Пермской губернии, окончила в Павлодаре прогимназию.
В 1911 году семья жила в Павлодаре, затем переезжала в станицу Сандыктавскую, Атбасар, Петропавловск. В 1919 году Васильевы прибыли в Омск, Николай Корнилович оказался мобилизованным в армию Верховного правителя России Колчака. После её разгрома они вернулись в Павлодар.
Первые стихи написал в 1921 году. Первая публикация появилась в 1926 году в газете «Красный молодняк», которую выпускали во Владивостоке. Его неугомонная натура требовала впечатлений, потому Павел Васильев и уехал на Дальний Восток, где участвовал в работе литературного сообщества под руководством Рюрика Ивнева (настоящее имя Михаил Александрович Ковалёв).
Так получилось, что из начинающего поэта он достиг вершин мастерства очень быстро, вне поэзии себя не мыслил. Для вдохновения черпал силы в разъездах по стране; это сейчас бы он путешествовал и жил на донаты, а тогда Васильев работал. Был матросом, сплавщиком леса, старателем на приисках, каюром. Что называется, «и жить торопится, и чувствовать спешит».
В конце 1920-х оказался в Омске: в городе была своя атмосфера, здесь царил Антон Сорокин. В этом кругу были Евгений Забелин, Леонид Мартынов, Николай Анов, Лев Чермошенцев. Москва должны была появиться в их биографии, и они переезжают в столицу, считая, что Сибирь ими точно покорена.
Его стихи печатались в крупных газетах, ему покровительствовал Иван Михайлович Гронский - редактор «Известий ВЦИК» и «Нового мира».
Он был, как бы выразились сейчас, звездой поколения. Уже мертвы были Блок, Есенин и Маяковский, ему могли составить конкуренцию лишь его ровесники 1910-х годов рождения - Ярослав Смеляков, Борис Корнилов, Александр Твардовский. Но Васильев был ярче, рифмы - смелее. Он писал поэтические поэмы, а это жанр значительный по объёму и, кажется, он был последним его мастером - написал 10(!!!) поэм. После лишь Твардовский напишет свои «Страну Муравию» и «Василия Тёркина». Рассказать историю в стихах - это высокое искусство.
Талантлив он был и хулиганист. За что его отругает Максим Горький - публично, в газете «Правда». В 1934 году выйдет в свет статья великого пролетарского писателя «Литературные забавы». «Жалуются, что поэт Павел Васильев хулиганит хуже, чем хулиганил Сергей Есенин... Если он действительно является заразным началом, его следует как-то изолировать…». И ещё: «от хулиганства до фашизма расстояние «короче воробьиного носа».
Васильев отнёсся к этому легкомысленно, даже сочинил прибаутку: «Выпил бы я горькую, да боюся Горького, Горького Максима, ах, невыносимо!..» Но через год его исключат из Союза писателей, ему откажут во всех издательствах. Ещё через два - расстреляют...
♫ Кормилец ♫
|