Фрагмент из концерта к 100-летию певицы Изабеллы Юрьевой

Изабелла Даниловна Юрьева - Легенда Русской Эстрады
Сегодня 125 лет со дня рождения певицы.

Во времена её юности звездами были Шаляпин и Вяльцева, хотя такого
понятия, как "звезда", в те годы не существовало, им просто поклонялись.
И теперь Шаляпин, Вяльцева, Юрьева – это не звезды. Это вечность.

Однажды Изабелла Даниловна упрекнула Глеба Скороходова, поместившего
небольшую статью о ней на конверте только что вышедшей пластинки:
- Ну, зачем вы написали, что я начала петь в шестнадцатом году,
когда мне стукнуло семнадцать? Теперь каждый сразу сосчитает,
что я родилась в 1899, то есть в прошлом веке! Это ведь ужасно:
слушать, как поёт обломок истории!

У неё было всё: поклонники, любящий муж, богатые родственники - владельцы
норкового питомника и завода по производству радиодеталей, дом,
автомобиль, достаток...Из Москвы в Ленинград на свой концерт она
отправлялась с мужем на личном золотистом "крайслере";
тогда в столице было всего два золотистых "крайслера" - один
у них, другой у актрисы Малого театра Елены Гоголевой. Встречаясь,
машины "здоровались" гудками.

Поклонник, покупая белую сирень в январе, ветка которой
стоила двадцать рублей золотом, отправлял цветы к ней
домой вместе с "красной шапочкой" - посыльным в красном
картузе с запиской: "Взамен увядших. Целую ручки".
Хаммер мечтал увезти ее с собой, Зощенко писал такие любовные
письма, что муж в итоге пригрозил спустить его с лестницы.

В 1925 году они уехали с мужем во Францию к родственникам.
Тогда казалось - навсегда. Но однажды в одном из самых дорогих
ресторанов Парижа "Большой Московский Эрмитаж" Юрьева увидела
легенду русской сцены Юрия Морфесси – седеющего, грузного, в малиновой
шёлковой рубашке - он ходил между столиками с маленькой гармошкой,
развлекая песнями жующую публику. Чуть позже вышел Вертинский.
Он тихо пел по-русски людям, которые русского не понимали.
Изабелла Даниловна рассказывала: "У меня подушка не просыхала от
слёз, я хотела домой, в Россию..."
И они вернулись. Уже с ребёнком, которого Юрьева родила
в Париже прямов такси, не успев доехать до роддома.
Муж потом говорил ей: "Ты наш поезд пустила под откос…"

В 30-е годы началась борьба с "цыганщиной, пошлостью и разложением" на эстраде.
При записи пластинок от Юрьевой требовали: - "Никаких грудных нот, снимите форте,
спокойней, поменьше эмоций, пойте шепотом!"
- Петь шепотом я не умела, - говорила Изабелла Даниловна, - спокойно тоже…

Однажды в журнале "За пролетарскую музыку" она прочла,
что романсы Юрьевой "сродни проституции", а на гастролях
в Киеве ее заставили выступить с сольным концертом в цирке.
Изабелла Даниловна вспоминала:
- "Так часто, как тогда, я больше не плакала".

А зритель не должен был знать ничего, он приходил за хорошим
настроением, и он его получал при любых обстоятельствах.
Она дарила залу радость всегда, даже в тот день, когда у неё
умер ребенок - выступления в те годы отменялись
только в случае смерти самого артиста.

Она нигде не училась вокалу, никто в её семье не пел,
удивительный голос был дан от природы. Врач-отоларинголог,
лечивший ее однажды, сказал: "Я первый раз такое вижу,
у Вас перламутровые связки!". В 100 лет голос звучал
так же сильно, а Юрьева по-прежнему обходилась на сцене
без микрофона, как и в те, самые холодные дни на Карельском
и Финском фронтах, когда она в легком шифоновом платье
на 40-градусном морозе пела солдатам о любви.
- Я пела "Сашу" – вспоминала Изабелла Даниловна, - а мальчики,
совсем дети, кричали мне: "Переверните!".
Аккомпаниатор не понимал: "Кого перевернуть? Юрьеву??"
- Нет… на ту сторону, там "Белая ночь"…

Они говорили о патефонной пластинке, тогда выпускались
двусторонние - по одной песне с каждой стороны. У меня у самого
сохранилась такая - с одной стороны "Саша", с другой - "Белая ночь".
В блокадном же Ленинграде Изабелла Даниловна
дала 106 концертов, добираясь туда по Дороге жизни.

Как-то знаменитого мхатовца, Василия Ивановича Качалова, открывавшего
первое отделение сольного концерта Изабеллы Юрьевой в Колонном зале,
спросили, что он будет делать в этом концерте с Юрьевой?
- Читать классику, - ответил артист. – Пушкина, например.
Поинтересовались, неужели он считает уместным соседство
классики с цыганскими романсами?
- Когда их поёт Юрьева, они тоже становятся
классикой. И высокой! – сказал Качалов.

От Станислава Садальского