Ридикюль
У мадам Гоменбашен, была сумка с никелированными защелками, которая почему-то называлась ридикюль...
- В ридикюль, в ридикюль положили много дуль! – ликовал я, но так, чтоб мадам не слышала.
Мало ли…
В общем, на ее оценку моего поэтического дара я не полагался. Тем более, строки были явно критическими.
Так что, это соло я исполнял в ее отсутствие. Но во дворе, что было глупостью, ибо о моих вольностях мадам тут же донесли.
И она я вилась к нам, грозная и суровая.
По ее требованию, меня усадили прямо против нее, и мадам Гоменбаш уставилась на меня немигающим взглядом.
Я с готовностью заревел.
Под этот не очень музыкальный аккомпанемент мадам раскрыла свой ридикюль и стала доставать из него разные предметы, попутно объясняя их предназначение.
- Это имеем носовой платок. У тибе есть носовой платок?
- Не-ет! – провыл я.
- Таки плохо! – констатировала мадам.
– Мадам Трауберг, – обратилась она к бабушке,
- у мальчик нет элементарный вещь. А если, не дай Бог, он простудится? А кузи? Из-за вас мальчик начнет ковырять в нос и сломает палец!
Узнав о грозящей мне травме, я зарыдал еще пуще.
- Это имеем пирамидон!
– продолжила демонстрацию содержимого сумки Мадам Гоменбашен, предъявив маленькую кофейного цвета коробочку.
– Ликарства от голова. У тибе голова болит?
Я отрицательно замотал головой. Еще отравит этим пирамидоном.
- А это пурген! – предъявила мадам другую коробочку.
– Это для какать! Ты какаешь хорошо? – строго спросила она.
- Д-да! – вымолвил я и умоляюще посмотрел на бабушку.
Но та меня выдавать не стала и утвердительно закивала головой.
- Это платок на голова, если холодно! – продолжила ревизию мадам Гоменбашен.
Я удивился. Мой незначительный, но вполне уверенный опыт говорил о том, что в июле холодов, требующих вмешательства толстого шерстяного платка, не бывает.
- А это клиёнка, чтоб накрываться в дождь!
– предъявила подержанный кусок клеенки мадам.
– Как сичас за окно!
За окном действительно происходил летний ливень.
- В дождь лучше сидеть дома! – возразил я в надежде, что мадам вникнет и пытка прекратится. Куда там!
- Это ключи! – и мадам добыла из ридикюля толстую связку ключей.
Так продолжалось еще минут десять.
Я страдал, а мадам, казалось, блаженствовала.
Наконец она перевернула свой ридикюль вверх дном. Из него выпала конфета «Ласточка» в желтой обертке. Мадам накрыла конфету сморщенной лапкой. Потом протянула мне ридикюль.
- И где? – вопросила она.
- Что где? – не понял я.
- И где дули я тибе спрашиваю?
- Нету! – раскаялся я.
- Ни одна? – уточнила мадам.
- Ни одной! - подтвердил я.
- Тоды на! – и она отдала мне конфету.
И добавила:
- Дулей в ридикюле нету, зато есть одну конфету!
И мы с бабушкой захлопали...
Маевка Тетя Сима принесла новость.
- Если есть три раза в день несоленую гречку, то буквально сразу похудеешь!
Новость приняли прохладно.
Мадам Берсон сказала, что при ее размерах гречку надо есть не три, а все девять раз в день. Поскольку эту полумифическую крупу уже давно не видывали в продаже, мадам, видимо, стала ассоциировать ее с лекарством.
На этом разговор о похудении, вроде как, сам похудел и даже усох, хотя тетя Сима продолжала разоряться на тему, что она большой спец в диетоложестве (так и сказала!).
Дядя Петя, приползший со вчерашней демонстрации даже не на бровях, а на ресницах, вышел во двор и стал проситься у тети Ривы на маевку.
- Возьмем пива, воздухом подышим…
Но получил суровую отповедь и слинял домой.
Отлеживаться, раз уж пиво не обломилось. А разговор, естественно, перешел на мужчин.
То есть, на то, какие они гады.
Тетя Аня и мадам Берсон считали, что все мужики сволочи.
Тетя Маруся и тетя Сима готовы были сделать для некоторых исключение и признать их сволочами не окончательными.
Тетя Рива пошла еще дальше и заявила, что среди мужчин тоже имеются нормальные люди.
- Когда трезвые! – добавила она.
В этом с ней горячо согласилась Дуся Гениталенко.
Надо же, как устроен человек женского рода: только что дружно осуждали всяческое пьянство, а на предложение тети Маруси укупить портвейна за номером 55 откликнулись со всею готовностью.
Что и сделали.
Тетя Маруся сбегала за стаканом и пучком молодого лука.
Выпили тут же, у ворот, а потом, для минимальности зазора, повторили. На этом портвейн закончился, а все остальное только началось. Выступали строго по регламенту, то есть, перебивая друг друга.
- Когда я была замужем… - начала свою сагу мадам Берсон…
- Так им всем и надо! – намекая на тяжкую судьбу бывшего мужа мадам Берсон, подхватила тетя Аня.
- Им одного только надо! – продолжила тетя Сима, которая замужем не была никогда, поэтому о свойствах мужчин могла судить только теоретически, но очень строго.
- Если бы одного, то есть одну… - начала, было, жаловаться Дуся Гениталенко.
- Ты молчи, ты щасливая! – урезонила ее тетя Аня.
– Твой-то тебя даже не бьет!
- Значит, не любит! – заныла Дуся.
- Не поняла, - поразилась мадам Берсон, - значит, когда люблють, то бьют?
- Говорят… - подтвердила тетя Маруся.
- Значит, я своего Леву сильно любила! – сделала неожиданный вывод мадам Берсон.
- Что ж он от тебя сбежал? – съехидничала тетя Рива.
- Не любил… - огорчилась мадам Берсон.
– Ни разу не тронул!
– И тут же, совсем нелогично добавила, - Попробовал бы!
На этом тема любви вроде бы исчерпалась.
Тем более, что на горизонте появился Межбижер, которого не любили все.
- Межбижер! – вопросила мадам Берсон, закатывая рукава,
- Хочешь, я тебя полюблю?
Межбижер этого страстно не захотел и перебежал на другую сторону, спрятался за деревом и начал бдительно подглядывать.
- Такие они все, - грустно констатировала тетя Сима, - чуть, что и в кусты.
- Может, поймаем? – предложила окончательно окосевшая тетя Аня.
- И что мы с ним делать будем? – спросила тетя Маруся.
- Оторвем что-нибудь… Услышав, что у него хотят что-то оторвать, Межбижер дунул в проходной двор и исчез.
- Хлопцы жмутся по углам - Идут девки по делам… - вдруг лихо запела тетя Аня.
А весь споенный коллектив подхватил:
- Изловили Ваньку,
Оторвали встаньку...
© Александр Бирштейн