Иосиф Бродский

Postscriptum

Как жаль, что тем, чем стало для меня
твоё существование, не стало
моё существованье для тебя.
…В который раз на старом пустыре
я запускаю в проволочный космос
свой медный грош, увенчанный гербом,
в отчаянной попытке возвеличить
момент соединения… Увы,
тому, кто не умеет заменить
собой весь мир, обычно остается
крутить щербатый телефонный диск,
как стол на спиритическом сеансе,
покуда призрак не ответит эхом
последним воплям зуммера в ночи.

Cкрытый текст -

⭐Ночью, накануне Рождества,
В человеке круто всё меняется —
Мысли и поступки, и слова —
Нужно только искренне раскаяться!..

⭐Ночью, накануне Рождества,
И Сердца, и Души очищаются…
Даже, если очень виноват,
Милостью Его грехи прощаются!..

⭐Ночью, накануне Рождества,
Каждая Звезда горит Надеждою —
Даже, различимая едва —
Светит Верой над Землёю грешною!..

⭐Ночью, накануне Рождества,
Нужно только загадать желание —
Озарит Надежды Синева
И взойдёт Любовью Солнце раннее!..

⭐Ночью, накануне Рождества,
В нашем Мире круто всё меняется…
Бог очистит мысли и слова —
Нужно только искренне ПОКАЯТЬСЯ!..

☆ Николай Наумов Бард ☆

Дул я в звонкую свирель.
Вдруг на тучке в вышине
Я увидел колыбель,
И дитя сказало мне:

- Милый путник, не спеши.
Можешь песню мне сыграть? -
Я сыграл от всей души,
А потом сыграл опять.

- Кинь счастливый свой тростник.
Ту же песню сам пропой! -
Молвил мальчик и поник
Белокурой головой.

- Запиши для всех, певец,
То, что пел ты для меня! -
Крикнул мальчик, наконец,
И растаял в блеске дня.

Я перо из тростника
В то же утро смастерил,
Взял воды из родника
И землею замутил.

И, раскрыв свою тетрадь,
Сел писать я для того,
Чтобы детям передать
Радость сердца моего!

В.Блейк. Начало.

Платья черные, чулочки,
Лоск изысканных манжет,
Сладость речи и объятий.
Ну а где ж тепло сердец?

Где ж любовь, и трепет душ,
Где любви вашей венец?
Ах! Как тягостен мне туш
Лицемерных ваших встреч.

Прочь от вас! Подальше! В горы!
Там спасенье на просторе,
Где свободно дышит грудь,
Ветры вольные поют.

Убежать бы в дали, в горы.
Там, где ели горделиво,
возвышаются над вами.
Где ручьи журчат и птицы
Гордо мчатся с облаками.

Блеск дворцов. Ванили запах.
Все! Прощайте, господа!
Прочь от вас! Подальше в горы!
Там душа моя жива!
(Генрих Гейне )

Знаешь, мама, мне казалось, что я сильная,
Что в меня в упор стреляй - я выстою.
Думала, что умная, стабильная,
А, по факту, оказалась дура дурою.

Ведь уже жизнь била и калечила,
Что порою страшно и рассказывать.
Я себе "Терпи, - твердила, - Мелочи",
Продолжая раны перевязывать.

Я не плакала, когда мне душу ранили,
Когда сердце разбивали на осколочки.
Выжила, когда одну оставили,
И расставила все заново по полочкам...

А сейчас что я с собою сделала?
Где теперь все силы? Где терпение?
Где уверенность в себе, в том, во что верила?
Раздирают голову сомнения...

По ночам кошмары да бессонница.
Свой рассвет встречаю я с таблеточкой
И лежу в кровати, как покойница...
Мама, что же стало с твоей девочкой?

Только знаешь, мам, не все потеряно.
Вновь смогу на подвиги отважиться.
И я снова справлюсь, я уверенна.
Я сильнее, чем порой мне кажется.
___________________________________

Только дай, прошу, побольше времени
И не отпускай моей руки, я умоляю!
Ведь пока со мной твое доверие,
Я смогу все выдержать, я обещаю!

© Ольга Холодная

Всё начнётся потом,
когда кончится это
бесконечное душное, жаркое лето.
Мы надеемся, ждём, мы мечтаем о том,
чтоб скорее пришло
то, что будет потом.

Нет, пока настоящее не начиналось.
Может, в детстве...
ну в юности... самую малость...
Может, были минуты... часы... ну, недели...
Настоящее будет потом!

А на деле
На сегодня, назавтра и на год вперёд
столько необходимо-ненужных забот,
столько мелкой работы, которая тоже
никому не нужна.

Нам она не дороже,
чем сиденье за чуждым и скучным столом,
чем свеченье чужих городов под крылом.
Не по мерке пространство и время кроя,
самолёт нас уносит в чужие края.
А когда мы вернёмся домой, неужели
не заметим, что близкие все почужели?

Я и сам почужел. Мне ведь даже не важно,
Что шагаю в костюме неважно отглаженном,
Что ботинки не чищены, смято лицо,
Что на встречных - на женщин! - гляжу с холодцом.

Это - не земляки, а прохожие люди,
Это все - к настоящему только прелюдия.
Настоящее будет потом. Вот пройдет
Этот суетный, мелочный, маятный год -
И мы выйдем на волю из мучавшей клети,
Вот окончится только тысячелетье!..

Ну, потерпим, потрудимся - близко уже:
В нашей несуществующей сонной душе
Все уснувшее всхлипнет и с криком проснется!
…Вот окончится жизнь - и тогда уж начнется…
(Сергей Юрский)

Евгений Клюев

Как бы долго мы ни толковали,
а пора потихоньку домой.
Что ж ты хочешь своими словами
от души моей глухонемой?
Чтоб какого высокого жара
задала она нашей тоске?
Чтоб она тебе что выражала
на неведомом ей языке?
Как бы ни объяснять, ни пенять ей,
как бы строго себя ни вести -
всё же облачко дымных понятий
уплывает и тает в пути!
Очертания мира размякли,
растворившись в туманностях луж -
так на влажной японской бумаге
расплывается лёгкая тушь,
так какой-нибудь светленький плащик
быстро сходит на нет – дотемна…
Только плачет душа, только пляшет,
только плачет и пляшет она.

Сергей Есенин (отрывок)

В грОзы, в бури,
В житейскую стынь,
При тяжелых утратах
И когда тебе грустно,
Казаться улыбчивым и простым —
Самое высшее в мире искусство».

А финиш всё ближе

А финиш всё ближе, начало всё дальше,
И мы привыкаем всё делать без фальши.
Любить очень тихо, скучать безоглядно,
И больше не ждем никого мы обратно.

Легко говорим мы «Привет» дорогому,
Желаем ему только счастья и дома.
Мы детям своим всегда всё прощаем,
И внукам любви и добра обещаем.

Уже не боимся мы в ночь перехода,
Устали, конечно, жизнь есть работа.
И ленточку скоро прервём на излете,
Вы нас вспоминайте, покуда живёте.

© Аминора

И когда я изверилась, сникла, устала
И на чудо надеяться перестала,
Позвонил человек из далекой страны,
И сказал человек:
— Вы мне очень нужны. -
И сказал человек:
— Я без вас не могу… -
За окном закружились дома на снегу,
Дрогнул пол, покачнулись четыре стены.
Человек повторил:
— Вы мне очень нужны… -
Этот голос с акцентом — замедленный,
низкий
А потом бормотание телефонистки:
— Почему вы молчите, Москва, почему?
Отвечайте, алло! -
Что ответить ему?
Что давно я изверилась, сникла, устала,
Что на чудо надеяться перестала,
Ничего не хочу, никого не виню,
Что в остывшей золе не воскреснуть огню?
Только вслух разве вымолвишь эти слова?
И молчала, молчала, молчала Москва…

Юлия Друнина

Это стихотворение Беллы Ахмадулиной, наверное, самое известное из её самых известных, а ведь к моменту его написания поэтессе было только 22 года. Напрашивается: откуда мудрость?..
Вопрос риторический.......

По улице моей который год
звучат шаги – мои друзья уходят.
Друзей моих медлительный уход
той темноте за окнами угоден.

Запущены моих друзей дела,
нет в их домах ни музыки, ни пенья,
и лишь, как прежде, девочки Дега
голубенькие оправляют перья.

Ну что ж, ну что ж, да не разбудит страх
вас, беззащитных, среди этой ночи.
К предательству таинственная страсть,
друзья мои, туманит ваши очи.

О одиночество, как твой характер крут!
Посверкивая циркулем железным,
как холодно ты замыкаешь круг,
не внемля увереньям бесполезным.

Так призови меня и награди!
Твой баловень, обласканный тобою,
утешусь, прислонясь к твоей груди,
умоюсь твоей стужей голубою.

Дай стать на цыпочки в твоем лесу,
на том конце замедленного жеста
найти листву, и поднести к лицу,
и ощутить сиротство, как блаженство.

Даруй мне тишь твоих библиотек,
твоих концертов строгие мотивы,
и – мудрая – я позабуду тех,
кто умерли или доселе живы.

И я познаю мудрость и печаль,
свой тайный смысл доверят мне предметы.
Природа, прислонясь к моим плечам,
объявит свои детские секреты.

И вот тогда – из слез, из темноты,
из бедного невежества былого
друзей моих прекрасные черты
появятся и растворятся снова.

1959

Cкрытый текст -
Дмитрий Воденников

«Но я ещё прижмусь к тебе – спиной…»

Но я ещё прижмусь к тебе – спиной,
и в этой – белой, смуглой – колыбели —
я, тот, который – всех сильней – с тобой,
я – стану – всех печальней и слабее…

А ты гордись, что в наши времена —
горчайших яблок, поздних подозрений —
тебе достался целый мир, и я,
и густо-розовый
безвременник осенний.


Я развернусь лицом к тебе – опять,
и – полный нежности, тревоги и печали —
скажу: «Не знали мы,
что значит – погибать,
не знали мы, а вот теперь – узнали».


И я скажу: «За эти времена,
за гулкость яблок и за вкус утраты —
не как любовника —
(как мать, как дочь, сестра!) —
как современника – утешь меня, как брата».


И я скажу тебе,
что я тебя – люблю,
и я скажу тебе, что ты – моё спасенье,
что мы погибли (я понятно – говорю?),
но – сдерживали – гибель – как умели.

Твоя любовь меня согреет в лютый холод.

И в жаркий полдень может охладить.

Как хорошо,что ты душой так молод.

И хочешь как всегда меня любить.

Мне хорошо с тобой,когда ты рядом.

Забыла все ,что раньше жгло огнем .

Да и скучать одной уже не надо.

И так спокойно,если мы вдвоем.

Твоя любовь ,она всегда со мною.

Даже когда ты уезжаешь далеко.

Да и моя любовь всегда с тобою.

Любить на расстоянии нам легко.

Юрий Левитанский

Что-то случилось, нас все покидают.
Старые дружбы, как листья, опали.
…Что-то тарелки давно не летают.
Снежные люди куда-то пропали.
А ведь летали над нами, летали.
А ведь кружили по снегу, кружили.
Добрые феи над нами витали.
Добрые ангелы с нами дружили.
Добрые ангелы, что ж вас не видно?
Добрые феи, мне вас не хватает!
Все-таки это ужасно обидно —
знать, что никто над тобой не летает.
…Лучик зеленой звезды на рассвете.
Красной планеты ночное сиянье.
Как мне без вас одиноко на свете,
о недоступные мне марсиане!
Снежные люди, ну что ж вы, ну где вы,
о белоснежные нежные девы!
Дайте мне руки, раскройте объятья,
о мои бедные сестры и братья!
…Грустно прощаемся с детскими снами.
Вымыслы наши прощаются с нами.
Крыльев не слышно уже за спиною.
Робот храпит у меня за стеною.

Сергей Есенин - «Отговорила роща золотая»

Отговорила роща золотая
Берёзовым, весёлым языком,
И журавли, печально пролетая,
Уж не жалеют больше ни о ком.

Кого жалеть? Ведь каждый в мире странник -
Пройдёт, зайдёт и вновь покинет дом.
О всех ушедших грезит конопляник
С широким месяцем над голубым прудом.

Стою один среди равнины голой,
А журавлей относит ветром в даль,
Я полон дум о юности весёлой,
Но ничего в прошедшем мне не жаль.

Не жаль мне лет, растраченных напрасно,
Не жаль души сиреневую цветь.
В саду горит костер рябины красной,
Но никого не может он согреть.

Не обгорят рябиновые кисти,
От желтизны не пропадет трава,
Как дерево роняет тихо листья,
Так я роняю грустные слова.

И если время, ветром разметая,
Сгребёт их все в один ненужный ком...
Скажите так... что роща золотая
Отговорила милым языком.

1924 год

Я не могу себе представить,
Как мне на место душу ставить,
Места какие хороши
Для хрупкой трепетной души?
И есть ли для неё местечко
Внутри земного человечка?
Иль нужен мир совсем иной
Душе бессмертной неземной?

© Л. Миллер
2021

В доме должен быть кот. В доме должен быть плед.
Древний бабушкин кустик алоэ.
И за плинтусом – вот! – старый детский секрет.
И журналов стопа – про былое…

В доме должен быть шкаф, пусть скрипуч, неказист, -
В его недрах, согретых годами, связку писем сыскав,
Развернешь хрупкий лист,
Мелко-мелко исписанный мамой…

В доме должен быть свет от ночного окна,
Запах кофе и яблок с корицей…
И воскресный обед. И для книг тишина.
И тогда ничего не случится...

© Марина Семченко-Шафран

Михаил Дудин - «Письмо бронзовой русалке в Копенгаген»

Я знаю Данию по сказкам Андерсена.
На бирже сказки сведены к нулю,
И я глазел, как происходит смена
Медвежьих шапок, верных королю.

Традиция! Я не вступаю в споры.
Пусть крутится, как век заведено,
В инерции не чувствуя опоры,
Истории твоей веретено.

Торги идут. И выручки неплохи.
Разменяны на доллары грехи.
Туристы — что?— назойливы, как блохи.
И я скакал подобием блохи.

Меня по Копенгагену крутила
Туда-сюда немыслимая прыть.
Мне времени, как видишь, не хватило
Наедине с тобой поговорить.

А так хотелось. Но, пугая взоры,
Отыскивая подходящий вид,
Неистовые щелкают затворы —
С тобою каждый сняться норовит.

Один на камень залезает смело.
Обнять тебя пытается другой.
А ведь тебе все это надоело,
И неудобно все-таки нагой.

Всех разогнал бы. Да нахальства нету.
Чужой закон, и — права тоже нет.
А может, разрешается поэту
Иметь с тобой какой-нибудь секрет?

Я новой встречей тихо душу грею.
Года в разлуке — грустные года.
Когда опять приеду — постарею.
Ты, бронзовая, — вечно молода.

Но выслушай: давай держать в секрете
Наш разговор для будущих времен.
Быть может, я — единственный на свете,
Отчаявшийся твой Пигмалион.

Медвежьих шапок неизбежна смена.
Торги идут. И с правдой спорит ложь.
Я буду ждать, листая Андерсена,
Когда ты снова в сказку уплывешь.

Я в минорном звучании нот,
Снова спрячусь от внешнего мира,
И никто никогда не найдёт,
То, что в сердце с теплом я хранила,

В мире музыки скроюсь опять,
Там всё просто, и всё мне знакомо,
Ведь она не способна предать,
Там тепло и уютно, как дома.

Время там по-другому идёт,
Там есть всё, чего мне не хватало,
От печалей укроет, поймет,
Только музыка и понимала...

Только музыка слышит печаль,
И лишь музыка боль разделяет,
Я всё чаще туда по ночам,
К той, что с доброй улыбкой встречает.

©

Борис Пастернак

Зимняя ночь

Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

Как летом роем мошкара
Летит на пламя,
Слетались хлопья со двора
К оконной раме.

Метель лепила на стекле
Кружки и стрелы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.

И падали два башмачка
Со стуком на пол.
И воск слезами с ночника
На платье капал.

И все терялось в снежной мгле
Седой и белой.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

На свечку дуло из угла,
И жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно.

Мело весь месяц в феврале,
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

1946 г.

Лежат холодные туманы,

Горят багровые костры.

Душа морозная Светланы

В мечтах таинственной игры.

Скрипнет снег — сердца займутся —

Снова тихая луна.

За воротами смеются,

Дальше — улица темна.

Дай, взгляну на праздник смеха,

Вниз сойду, покрыв лицо!

Ленты красные — помеха,

Милый глянет на крыльцо…

Но туман не шелохнется,

Жду полуночной поры.

Кто-то шепчет и смеется,

И горят, горят костры…

Скрипнет снег, — в морозной дали

Тихий, крадущийся свет.

Чьи-то санки пробежали…

«Ваше имя?» Смех в ответ…

Вот поднялся вихорь снежный,

Побелело всё крыльцо…

И смеющийся, и нежный

Закрывает мне лицо…

БЛОК, Ночь на новый год

Не волнуйся, не плачь, не труди
cил иссякших, и сердца не мучай.
Ты со мной, ты во мне, ты в груди,
как опора, как друг и как случай.
Верой в будущее не боюсь
показаться тебе краснобаем.
Мы не жизнь, не душевный союз —
обоюдный обман обрубаем.
Из тифозной тоски тюфяков
вон на воздух широт образцовый!
Он мне брат и рука. Он таков,
что тебе, как письмо, адресован.
Надорви ж его вширь, как письмо,
с горизонтом вступи в переписку,
победи изнуренья измор,
заведи разговор по-альпийски.
И над блюдом баварских озер,
с мозгом гор, точно кости мосластых,
убедишься, что я не фразер,
c заготовленной к месту подсласткой.
Добрый путь, добрый путь, наша связь,
наша честь не под кровлею дома.
Как росток на свету распрямясь,
ты посмотришь на все по-другому

(Пастернак)

Замирая, следил, как огонь подступает к дровам.
Подбирал тебя так, как мотив подбирают к словам.

Было жарко поленьям, и пламя гудело в печи.
Было жарко рукам и коленям сплетаться в ночи…

Ветка вереска, черная трубочка, синий дымок.
Было жаркое пламя, хотел удержать, да не мог.

Ах, мотивчик, шарманка, воробышек, желтый скворец —
упорхнул за окошко, и песенке нашей конец.

Доиграла шарманка, в печи догорели дрова.
Как трава на пожаре, остались от песни слова.

Ни огня, ни пожара, молчит колокольная медь.
А словам еще больно, словам еще хочется петь.

Но у Рижского взморья все тише стучат поезда.
В заметенном окне полуночная стынет звезда.

Возле Рижского взморья, у кромки его берегов,
опускается занавес белых январских снегов.

Опускается занавес белый над сценой пустой.
И уходят волхвы за неверной своею звездой.

Остывает залив, засыпает в заливе вода.
И стоят холода, и стоят над землей холода.

Левитанский. Замирая следил, как огонь...

Любовь — это сон в сновиденьи…
Любовь — это тайна струны…
Любовь — это небо в виденьи…
Любовь — это сказка луны…
Любовь — это чувственных строк душа…
Любовь — это дева вне форм…
Любовь — это музыка ландыша…
Любовь — это вихрь! это шторм!
Любовь — это девственность голая…
Любовь — это радуга снов…
Любовь — это слезка веселая…
Любовь — это песня без слов!..

1908 г.
© Игорь Сеаерянин

Любовь их душ родилась возле моря,
В священных рощах девственных наяд,
Чьи песни вечно-радостно звучат,
С напевом струн, с игрою ветра споря.

Великий жрец… Страннее и суровей
Едва ль была людская красота,
Спокойный взгляд, сомкнутые уста
И на кудрях повязка цвета крови.

Когда вставал туман над водной степью,
Великий жрец творил святой обряд,
И танцы гибких, трепетных наяд
По берегу вились жемчужной цепью.

Средь них одной, пленительней, чем сказка,
Великий жрец оказывал почет.
Он позабыл, что красота влечет,
Что опьяняет красная повязка.

И звезды предрассветные мерцали,
Когда забыл великий жрец обет,
Ее уста не говорили «нет»,
Ее глаза ему не отказали.

И, преданы клеймящему злословью,
Они ушли из тьмы священных рощ
Туда, где их сердец исчезла мощь,
Где их сердца живут одной любовью.

© Николай Гумилев

Дмитрий Воденников

«Так дымно здесь…»

Так дымно здесь
и свет невыносимый,
что даже рук своих не различить —
кто хочет жить так, чтобы быть любимым?
Я – жить хочу, так чтобы быть любимым!
Ну так как ты – вообще не стоит – жить.

А я вот все живу – как будто там внутри
не этот – как его – не будущий Альцгеймер,
не этой смерти пухнущий комочек,
не костный мозг
и не подкожный жир,
а так как будто там какой-то жар цветочный,
цветочный жар, подтаявший пломбир,

а так, как будто там какой-то ад пчелиный,
который не залить, не зализать…
Алё, кто хочет знать, как жить,
чтоб быть любимым?
Ну чё молчим? Никто не хочет знать?

Вот так и мне не то чтоб неприятно,
что лично я так долго шёл на свет,
на этот свет и звук невероятный,
к чему-то там, чего на свете нет,

вот так и мне не то чтобы противно,
что тот, любой другой, кто вслед за мною шёл,
на этот звук, на этот блеск пчелиный,
на этот отсвет – все ж таки дошёл,

а то, что мне – и по какому праву —
так по-хозяйски здесь привыкшему стоять,
впервые кажется, что так стоять не надо.
Вы понимаете, что я хочу сказать?

Огромный куст, сверкающий репейник,
который даже в джинсы не зашить —
последний хруст, спадающий ошейник —
что там еще, с чем это все сравнить?

Так пусть – гудящий шар до полного распада,
в который раз качнется на краю…
Кто здесь сказал, что здесь стоять не надо?
я – здесь сказал, что здесь стоять не надо?
ну да сказал – а все еще стою.

Так жить, чтоб быть
ненужным и свободным,
ничейным, лишним, рыхлым, как земля —
а кто так сможет жить?
Да кто угодно,
и как угодно – но не я, не я.

Русалка плыла по реке голубой,
Озаряема полной луной;
И старалась она доплеснуть до луны
Серебристую пену волны.

И шумя и крутясь, колебала река
Отраженные в ней облака;
И пела русалка — и звук ее слов
Долетал до крутых берегов.

И пела русалка: «На дне у меня
Играет мерцание дня;
Там рыбок златые гуляют стада;
Там хрустальные есть города;

И там на подушке из ярких песков
Под тенью густых тростников
Спит витязь, добыча ревнивой волны,
Спит витязь чужой стороны.

Расчесывать кольца шелковых кудрей
Мы любим во мраке ночей,
И в чело и в уста мы в полуденный час
Целовали красавца не раз.

Но к страстным лобзаньям, не зная зачем,
Остается он хладен и нем;
Он спит — и, склонившись на перси ко мне,
Он не дышит, не шепчет во сне!»

Так пела русалка над синей рекой,
Полна непонятной тоской;
И, шумно катясь, колебала река
Отраженные в ней облака.

Михаил Лермонтов

И сердце может больше не зажечься,

как спички,

отсыревший фителек,

и тело без души жить тоже может,

как серый,

безнадёжный мотылек.

И нет ему спасения в мире мертвых,

и нет ему причала у живых,

коль зажигать никто уже не может,

оно перегорит в один лишь миг.

Алина Афанасьева

Человеческий век
подобен единому мигу,
дню цветенья вьюнка...
Ничего мне в жизни не надо,
кроме жизни - той, что имею!

Монах Рёкан
Перевод А. Долина

Творчество Рёкана, необычайно популярное на родине, пока еще мало изучено на Западе и почти неизвестно в России.
Рёкан Тайгу (настоящее имя - Ямамото Эдзо, 1758-1831) не только один из самых талантливых поэтов и каллиграфов своего времени, но и самобытный философ, личность которого продолжает оказывать влияние на современных японцев, почитающих его как духовного идола. В монашестве Ямамото Эдзо был наречен "Рёкан Тайгу". "Рё" означает "хороший" и "кан" означает сердечный, щедрый. "Тайгу" - "Великий Глупец" в смысле по-детски простодушный, без притворства.
Рёкан довольствовался хижиной из трав, ходил в рубище, скитался по пустырям, играл с детьми, болтал с крестьянами, но не затевал серьезных разговоров о глубине веры и литературы. Он следовал незамутненному пути: «Улыбка на лице, любовь в словах».
Забыться, задремать
Под небом безмятежным,
Быть опьянённым
Мечтой о волшебных цветах
Под кроной вишни цветущей…

С вязанкой дров за плечами
Спускаюсь западным склоном горы
По тропке - ухаб на ухабе!
И порою, присев ненадолго в тени сосны,
Замираю, услышав весенних птиц.

"Ветер так свеж,
луна так светла на небе -
вот бы сейчас
поплясать с сельчанами вместе!"
Что-то блажь старика одолела...

Современники говорили о Рёкане:
" Когда Рёкан приходит в гости, темным зимним днем наступает весна. Его характер чист от двойственности и хитрости. Высокий и худой он напоминает одного их бессмертных, знакомых по литературе или религии. В нем нет ни крупицы ханжества, он излучает теплоту и сострадание. Никогда не гневается и не слушает критику других. Голос его чистый и ясный. Если он останавливается в доме, все семейные проблемы рассеиваются и дом остается мирным несколько дней после его визита. Даже общение с ним улучшает людей".
Рёкан, чьи стихи и образцы каллиграфии по сей день высоко ценятся в Японии, в своих предсмертных стихах написал, что ничего не оставляет после себя. Думаю, он хотел этим сказать, что и после его смерти природа будет так же прекрасна и это единственное, что он может оставить после себя в этом мире. Умер Рёкан семидесяти четырех лет. В глубокой старости, чувствуя приближение смерти, он пережил сатори*. И мне кажется, что на краю смерти, в «последнем взоре» поэта-монаха природа севера отразилась с особой красотой.

Монах Рёкан исчезнет
так же, как эти утренние цветы.
Но что останется? Его сердце.

После себя
Что я оставлю на свете?
Цветы - весной,
Летом - кукушки напевы,
Осенью - красные клёны...

*Сатори – озарение, просветление, в отличие от нирваны мгновенное постижение истины путем внезапного внутреннего пробуждения.

( Текст взят из книг: Джон Стивенс "Мастера Дзен" Рёкан и Ясунари Кавабата "Красотой Японии рожденный")

Просыпаемся… кофе… работа…
Ужин… быт… телевизор… постель…
Дни летят: понедельник - суббота…
Годы мчат: листопады - капель…

Мы - в болоте уже по колено -
Так заилилась жизни река:
Повторяется всё неизменно -
"День сурка"… год "сурка"… жизнь "сурка"…

Жизнь, меж скукою и тревогой...
Вечно мечется, как ни крути.
Иногда у чужого порога
Мы надеемся счастье найти
"Лучше - там, где нас нет" полагая…
Может быть… Но, проблемы и там…
(ни одна, так, возможно - другая)
И преследуют нас по пятам…

Жизнь ПРОЖИТЬ - непростая задача,
Но, живём, в основном, без затей,
Словно страусы голову пряча
За "отсутствие злых новостей"…

Грех судьбу искушать (это - что-то) -
Обеспечит покоем слегка…
Просыпаемся… кофе… работа…
"День сурка"… год "сурка"… жизнь "сурка"…

© Ната Романченко

НАВЕТЫ

Растоплю стылый лёд,
Что высокой стеною меж нами .
Недоверия стужу -
Разгоню, как осенний туман,
Пусть дождём опадёт -
На поля наших светлых желаний,
И "голодная степь" -
Обратится в любви океан .

Отогрею тебя -
Жаром сердца, души откровеньем,
Твои руки прижав,
К от сует наболевшей груди,
О былом не скорбя,
Без претензий к бегущим мгновениям ...
Мир иллюзий лукав,
От него снисхожденья не жди .

Ты конечно поймёшь,
Разглядишь, ощутишь и поверишь ...
Ведь сомнения суть
Словно тройка несущих коней .
И досужая ложь ... -
То лишь в ад приоткрытые двери,
Глупой зависти муть,
Бесполезность утраченных дней .

Острие клеветы,
Жало тонкое мерзости дикой,
Трезвой логикой - в прах,
"Словотворцам любезным" назло .
Ведь сжигая мосты -
Поощряем интриг гнусных лихо ,
Что на черных устах -
Ядовитой травой проросло .

© Copyright: Иван Калина, 2017
Свидетельство о публикации №117041003660

Михаил Лермонтов - «Морская царевна»

В море царевич купает коня;
Слышит: «царевич! взгляни на меня!»

Фыркает конь и ушами прядет,
Брызжет в плещет и дале плывет.

Слышит царевич: «я царская дочь!
Хочешь провесть ты с царевною ночь?»

Вот показалась рука из воды,
Ловит за кисти шелковой узды.

Вышла младая потом голова;
В косу вплелася морская трава.

Синие очи любовью горят;
Брызги на шее как жемчуг дрожат.

Мыслит царевич: «добро же! постой!»
За косу ловко схватил он рукой.

Держит, рука боевая сильна:
Плачет и молит и бьется она.

К берегу витязь отважно плывет;
Выплыл; товарищей громко зовет.

«Эй вы! сходитесь, лихие друзья!
Гляньте, как бьется добыча моя…

Что ж вы стоите смущенной толпой?
Али красы не видали такой?»

Вот оглянулся царевич назад:
Ахнул! померк торжествующий взгляд.

Видит, лежит на песке золотом
Чудо морское с зеленым хвостом;

Хвост чешуею змеиной покрыт,
Весь замирая, свиваясь дрожит;

Пена струями сбегает с чела,
Очи одела смертельная мгла.

Бледные руки хватают песок,
Шепчут уста непонятный упрек…

Едет царевич задумчиво прочь.
Будет он помнить про царскую дочь!

Немного о любви.

В сумерки
Приходи в мою хижину —
Сверчки споют
Тебе серенаду и я
Познакомлю тебя с лесом в лунном свете.
(Рёкан Тайгу )

В возрасте 69 лет Рёкан Тайгу встретил ее – монахиню Тэйсин, которая была ровно на 40 лет моложе. Говорят, что они полюбили друг друга сразу и испытывали огромное счастье, проводя вместе время, сочиняя стихи, часами разговаривая о литературе. Когда Тейсин впервые встретила Рёкана, она написала:

Был это действительно ты
Кого я видела
Или эта радость
Что продолжаю ощущать
Всего лишь мечта?

Рёкан ответил:

В этом приснившемся мире
Мы дремлем
И говорим о снах
Мечтай, мечтай
Сколько хочешь.

Из-за непогоды они не всегда могли быть вместе. Как то Рёкан написал:

Ты забыла меня?
Или потеряла путь сюда?
Я жду тебя
Целый день, каждый день.
А тебя всё нет и нет…

Тейсин ответила:

Луна, я знаю,
Сияет ярко
Там над горами.
Но мрачные тучи
Тьмой одели вершину.

Рёкан послал ей совет:

Эй, поднимись
Над тучами
Прямо на вершину.
Иначе, как ты
Увидишь сияние?

Зима была снежной и у Тейсин не было возможности посетить Рёкана пока весна не пришла. Когда Рёкан увидел Тейсин он воскликнул:

Ни на небесах, ни на земле
Нет ничего
Драгоценнее
Чем твой визит
В первый день весны.

До конца жизни Рёкана они часто были вместе, сочиняя стихи, споря о литературе и религии и прогуливаясь по окрестным деревням и полям.

Распевая старые стихи,
Сочиняя свои,
Играя в мяч
Вместе в полях -
Два человека, одно сердце.

Зимой 1830, здоровье Рёкана сильно ухудшилось. Тейсин поспешила к его смертному ложу. Рёкан писал:

"Когда, когда?" я вздыхал.
Та, по ком тосковал,
Наконец пришла;
С ней теперь
У меня есть все что мне нужно.

Тейсин ответила:

Нам, монахам, говорят
Преодолевать сферу
Жизни и смерти -
Все же я не могу перенести
Печаль нашего расставания.

Рёкан ответил тихо:

Повсюду, куда ни посмотришь
Осенние листья
Рассыпаны
Поодиночке
Вверх и вниз лицом.

Рёкан скончался рано утром 6 января 1831. На его похороны и общую службу прибыли многочисленные монахи и священники со всей страны, пришли так же все жители деревни и ближайших окрестностей.
Мы не знаем, куда попадают люди после смерти, но мы точно знаем, где они остаются. Те, кого любишь, всегда с тобой.

Текст взят из книги: Джон Стивенс "Мастера Дзен"

Александр Ерёменко

ПЕЧАЛЬНЫЙ ПРОГНОЗ ДРУГУ

Нас разыграют, как по нотам.
Одних — по тем, других — по этим,
ты станешь ярым патриотом,
я — замечательным поэтом.

И зашагаем по пустотам,
как по начищенным паркетам,
и кто-то спросит нас: а кто там
всегда скрывается за этим?

Но мы как будто не заметим
и, наклоняясь по субботам
уже над высохшим заветом,
не будем сдерживать зевоты.

И нам не выбиться из круга,
где мы с газетных разворотов
будем подмигивать друг другу,
уже совсем как идиоты.

НЕ УДИВИТЬ...
-------------------
Её уже не удивить ничем.
И умили́ть навряд ли чем удастся.
Банальной тонкостью любовных схем,
Шаблоном романтичных инсталляций,
Спешащим зо́вом приторного танца… –

Не "опьянить"… И не её вина –
Что "нечто" там, внутри, броню надело.
Не стерва… не капризна… не больна…
Но миражи очерчивает мелом :
«Сыта по горло зрелищем подделок».

Она б и рада, может, сделать шаг
Навстречу – искренности пониманий,
Где сердце не оценят в "четвертак",
Где откровенье греет, а не ранит…
Но только фальшь опять чадит в тумане.
.
---------------------------------------------
© Марианна Макарова / январь 2020

Приходящие... уходящие.....
Люди в жизни, как поезда...
Лицемерные, настоящие,
На мгновение... навсегда...

Кто-то выстрадан...кто-то вымолен...
Кто-то послан был, как урок...
Кто-то в памяти просто именем...
А кого-то послал сам Бог...

Поначалу все просто встречные...
Только кто-то потом врастёт
В твою душу и станет вечностью...
Ну, а кто-то, как дым уйдёт...

Приходящие... уходящие...
Каждый в сердце оставит след.
Но однажды ты вновь стучащему
Тихо скажешь, что места нет.

Алена Серебрякова

каждый второй считает себя ненужным,
каждый третий страдает тактильным голодом.
просто так земфиру ночами не слушают
в оковах нелюбимого серого города.
каждый четвёртый страдает бессонницей,
каждый первый скрывает, что в мыслях кроется.
просто так стихи не пишутся и не воются,
просто так люди суками не становятся.

просто так не появится утренняя агрессия,
у кого-то проблемы, звонки, расстояния,
у кого-то зачёты, скандалы, сессия,
невозможность быть вместе и страх расставания.
каждый первый по ком-то безумно скучает,
и о чувствах молчит, ну почти что калека.
аппарат абонента всё не отвечает,
тяжело так безумно болеть человеком.

тяжело. а хотя... ну откуда мне знать?
я пошла ведь в отца, мне всегда так твердили.
молчалива, упряма, на всё наплевать,
таких все обходят за метры, за мили.
и пошли они к чёрту, считающие себя ненужными.
в мире, где каждый третий страдает тактильным голодом,
просто так земфиру ночами не слушают
в оковах нелюбимого серого города.

Ок Мельникова

— Помоги, пожалуйста, влюбиться:

Помоги, пожалуйста, влюбиться,
Друг мой милый, заново в тебя,
Так, чтоб в тучах грянули зарницы,
Чтоб фанфары вспыхнули, трубя.

Чтобы юность снова повторилась –
Где ее крылатые шаги?
Я люблю тебя, но сделай милость:
Заново влюбиться помоги!

Невозможно, говорят, не верю!
Да и ты, пожалуйста, не верь!
Может быть, влюбленности потеря –
Самая большая из потерь…

Юлия Друнина

— Перед дождем:

Заунывный ветер гонит
Стаю туч на край небес,
Ель надломленная стонет,
Глухо шепчет темный лес.

На ручей, рябой и пестрый,
За листком летит листок,
И струей сухой и острой
Набегает холодок.

Полумрак на всё ложится;
Налетев со всех сторон,
С криком в воздухе кружится
Стая галок и ворон.

Над проезжей таратайкой
Спущен верх, перед закрыт;
И «пошел!» — привстав с нагайкой,
Ямщику жандарм кричит…

Николай Некрасов

Солнышко, ну где ты?

Порой, бывает, незнакомый человек
Живущий «по ту сторону планеты»
Вдруг остановит твой безумный бег
Простым вопросом: «Солнышко, ну где ты?»

И сразу, в миг, становится теплей
От слов простых, пронизанных участьем
И в череде уныло-серых дней
Мелькнет луч солнца, разогнав ненастье

И тише боль. И легче на душе
И хочется дарить тепло другому,
Живущему в реальном мираже
Так далеко, но близкому такому…

И чувствуешь уверенность свою
И веришь в то, что нужен ты кому-то
А ведь стоял почти, что на краю
Отчаянья. Спасла тепла минута.

Давайте не скупиться на тепло:
Нам всем важны минуты пониманья
Пусть другу станет на душе светло
От нашего участья и вниманья…

Остановить хочу безумный бег
Слова мои улыбкою согреты
Родной мой, незнакомый человек
Грустить не надо… Солнышко… Ну где ты?

Людмила Шкилева

* * *