Не привыкайте никогда к любви!
Не соглашайтесь, как бы ни устали,
Чтоб замолчали ваши соловьи
И чтоб цветы прекрасные увяли.
И, главное, не верьте никогда,
Что будто всё проходит и уходит.
Да, звёзды меркнут, но одна звезда
По имени Любовь всегда-всегда
Обязана гореть на небосводе!
Не привыкайте никогда к любви,
Разменивая счастье на привычки,
Словно костёр на крохотные спички,
Не мелочись, а яростно живи!
Не привыкайте никогда к губам,
Что будто бы вам издавна знакомы,
Как не привыкнешь к солнцу и ветрам
Иль ливню средь грохочущего грома!
Да, в мелких чувствах можно вновь и вновь
Встречать, терять и снова возвращаться,
Но если вдруг вам выпала любовь,
Привыкнуть к ней — как обесцветить кровь
Иль до копейки разом проиграться!
Не привыкайте к счастью никогда!
Напротив, светлым озарясь гореньем,
Смотрите на любовь свою всегда
С живым и постоянным удивленьем.
Алмаз не подчиняется годам
И никогда не обратится в малость.
Дивитесь же всегда тому, что вам
Заслужено иль нет — судить не нам,
Но счастье в мире всё-таки досталось!
И, чтоб любви не таяла звезда,
Исполнитесь возвышенным искусством:
Не позволяйте выдыхаться чувствам,
Не привыкайте к счастью никогда.

DaStiham.ru

*****

Константин Бальмонт

Я люблю тебя больше, чем Море, и Небо, и Пение,
Я люблю тебя дольше, чем дней мне дано на земле.
Ты одна мне горишь, как звезда в тишине отдаления,
Ты корабль, что не тонет ни в снах, ни в волнах, ни во мгле.

Я тебя полюбил неожиданно, сразу, нечаянно,
Я тебя увидал – как слепой вдруг расширит глаза
И, прозрев, поразится, что в мире изваянность спаяна,
Что избыточно вниз, в изумруд, излилась бирюза.

Помню. Книгу раскрыв, ты чуть-чуть шелестела страницами.
Я спросил: «Хорошо, что в душе преломляется лед?»
Ты блеснула ко мне, вмиг узревшими дали, зеницами.
И люблю – и любовь – о любви – для любимой – поет

Все что нужно для Любви
Глаза и Руки ...
Все, что нужно
Сердце и Душа...
В звездных прикасаниях
к Разлуке....
Мы частицами
сплетаемся, Любя...
Каждой клеткой тела, помнят руки...
Обнимали и дарили Свет...
И Глаза, особенные, Эти...
А таких нигде, поверишь, нет...
Тайна Света...
Таинства ..
Начала...
Тайна Счастья...
Радости...
Души...
Там, когда Вы искренне Любили....
Завязали Звезды узелки...
Все, что нужно Нам...
Глаза и руки ...
Сердце...
Смех....
Открытая Душа...
Мы пересекаемся в Пространстве...
Счастье ищем.....
Искренне любя..
Долог Путь...
Мы странствуем...
Теряем..
Чувствуем....
И пальчиком Души...
Вдруг, биение Сердца ощущаем...
Где-то Там ..
В неведомой Тиши....
Так бывает...
Верьте, так бывает...
Каждый скептик ...
Искренне сражен...
Там, где Сердце кем-то Прорастает...
Там, где ощущение "Дом"...
Там, где вдруг касаешься губами...
Чистого и светлого Луча..
Ты его лишь Сердцем вспоминаешь...
Это Счастье ...
Таинство...
Судьба...

© Galina Golovko

Копите радости минуты,
В копилку сердца положив.
Пока ты радуешься жизни -
Ты жив…

©

МЫ ТАК НЕЛЕПО РАЗОШЛИСЬ

Моя прошедшая весна,
Моя мечта из перламутра,
Скажи мне, в чем моя вина?
Я - вечер, ты - сплошное утро.

Какая светлая печаль,
И музыка воспоминаний...
Ах, как мне жаль, ах, как мне жаль
Несостоявшихся свиданий!..

Мы так нелепо разошлись,
Я даже сетовать не смею.
Но вновь вмешаться в Вашу жизнь
Я не смогу, я не сумею.

Ты - посох, посланный судьбой,
Мой карнавал из листопада!
Всегда одной самой собой
Останься - лучшего не надо!

Мы так нелепо разошлись,
Я даже сетовать не смею.
Но вновь вмешаться в Вашу жизнь
Я не смогу, я не сумею.

Супруг, ревнуя к интернету,
К развода подошёл черте...
Удивлена сейчас не этим -
Не ревновал меня к плите,
К посудомоечной машине,
К духовке, даже к утюгу,
А вот компьютер... Эх, мужчины,
Понять вас, правда, не могу!

Лариса Шахбазян

РИММА КАЗАКОВА

И поезд — дом, и куст намокший — дом,
и в осень заблудившееся лето...
Я счастлива, но я пойму потом,
но я потом, потом осмыслю это.
А буду просто жить и жить сперва,
как в детстве хохоча, не зная горя,
не отливая в точные слова
соленый вкус и губ твоих, и моря.
Я снова верю в вечность доброты,
ее необратимости покорна,
и постигаю, что такое — ты,
во всем, чем я сыта была по горло.

Я так давно родился,
Что слышу иногда,
Как надо мной проходит
Студеная вода.
А я лежу на дне речном,
И если песню петь -
С травы начнем, песку зачерпнем
И губ не разомкнем.

Я так давно родился,
Что говорить не могу,
И город мне приснился
На каменном берегу.
А я лежу на дне речном
И вижу из воды
Далекий свет, высокий дом,
Зеленый луч звезды.

Я так давно родился,
Что если ты придешь
И руку положишь мне на глаза,
То это будет ложь,
А я тебя удержать не могу,
И если ты уйдешь
И я за тобой не пойду, как слепой,
То это будет ложь.

(Арсений Тарковский)

Хотелось сегодня добавить что-то из позитивного

Ирина Самарина

Привыкайте счастливыми быть!
Просыпаться с улыбкой лучистой...
И со взглядом по детскому чистым,
Привыкайте друг друга любить...
Научитесь плохое не звать,
Предвещая заранее беды...
Вы ведите другие беседы...
Научитесь душой расцветать...
Привыкайте добро замечать
И ценить то, что жизнью даётся...
И за счастьем бежать не придётся...
Будет счастье за вами бежать!
Научитесь подвоха не ждать
От людей незнакомых и близких...
Ведь у всех, у высоких, и низких
Есть желание – счастье познать...
Привыкайте не злиться на зло,
А рискните помочь, разобраться...
Если кто-то вдруг начал кусаться,
Значит, в чём-то ему не везло...
Научитесь прощенья просить
И прощать... Вам судьба улыбнётся.
И весна в вашу душу вернётся!
Привыкайте счастливыми быть...

Генрих Гейне

Дурной сон

Во сне я вновь стал юным и беспечным —
С холма, где был наш деревенский дом,
Сбегали мы по тропкам бесконечным,
Рука в руке, с Оттилией вдвоем.
Что за сложение у этой крошки!
Глаза ее, как море, зелены —
Точь-в-точь русалка, а какие ножки!
В ней грация и сила сплетены.
Как речь ее проста и непритворна,
Душа прозрачней родниковых вод,
Любое слово разуму покорно,
С бутоном розы схож манящий рот!
Не грежу я, любовь не ослепляет
Горячечного взора ни на миг,
Но что-то в ней мне душу исцеляет,
Я, весь дрожа, к руке ее приник.
И лилию, не зная, что со мною,
Я дерзостно протягиваю ей,
Воскликнув: «Стань, малютка, мне женой
И праведностью надели своей!»
Увы, неведом до скончанья века
Остался для меня ее ответ:
Я вдруг проснулся — немощный калека,
Прикованный к постели столько лет.

*****

Асадов Эдуард Аркадьевич (7 сентября 1923 - 21 апреля 2004)

Ты должна меня полюбить,
Всем дыханьем, душою всей!
Как ты можешь на свете жить
Без меня и любви моей?!

Биотоки не ерунда,
Их нельзя зачеркнуть, смеясь.
Разве ты не чувствуешь связь
Между мной и тобой всегда?

У тебя на душе легко,
Ты смеёшься, причин не зная.
Это я далеко-далеко
О тебе сейчас вспоминаю.

А когда вдруг бессонный взгляд
Устремишь ты во тьму ночную,
Ты прости, это я виноват!
Это я о тебе тоскую…

Говорят, что любовь робка,
Шорох трав, голубой восход,
Что она намекнёт слегка
И со страхом ответа ждёт.

Но тесны мне дорожки лунные.
Не могу молчать, не хочу!
Хочешь – выйду на площадь шумную
И о нежности закричу?!

Пусть все знают, как я люблю,
Как отчаянно я богат!
Я ведь каждый твой вздох ловлю,
Сберегаю твой каждый взгляд!

Вон звезда, мигнув на лету,
Покатилась в траву, звеня…
Приходи же. Я крепко жду.
Ты должна полюбить меня!
1965 г.

Блок А. А.

- И я любил. И я изведал…

И я любил. И я изведал
Безумный хмель любовных мук,
И пораженья, и победы,
И имя: враг; и слово: друг.
Их было много… Что? я знаю?
Воспоминанья, тени сна…
Я только странно повторяю
Их золотые имена.
Их было много. Но одною
Чертой соединил их я,
Одной безумной красотою,
Чье имя: страсть и жизнь моя.
И страсти таинство свершая,
И поднимаясь над землей,
Я видел, как идет другая
На ложе страсти роковой…
И те же ласки, те же речи,
Постылый трепет жадных уст,
И примелькавшиеся плечи…
Нет! Мир бесстрастен, чист и пуст!
И, наполняя грудь весельем,
С вершины самых снежных скал
Я шлю лавину тем ущельям,
Где я любил и целовал!

30 марта 1908

*****

Мне тобою никак не напиться.
Этой жажды ничем не унять.
Сердце, словно пленённая птица,
Замирает и бьётся опять.

Мы с тобой, словно два пилигрима,
Что столкнулись однажды в пути.
Не пройти нам судьбы своей мимо.
Но и вместе не можем идти.

И пока эта жажда не схлынет
В неуёмной и странной борьбе,
Продолжаю свой путь по пустыне
От тебя... а, быть может, - к тебе.

©Ольга Виор

Никакого сексизма - просто юмор.
ИМХО

Мужское дело - книги покупать.
Читать их - тоже умственное дело.
У женщин, не хочу их попрекать,
на первом месте не душа, а тело

Мужчина ищет Гёте и Готье,
а женщина какую книгу ищет?
О моде, кухне, кройке и шитье,
о вязанье и о здоровой пище!

Угробить наши деньги норовят
на пшик: у них я проверял раз двести.
На первом месте внешнее, наряд,
а внутреннее - на десятом месте.

Не стыдно ль вам, подруги, намекать,
что много денег тратим мы на водку!
Как нам пристало книги покупать,
так вам - на на них разделывать селедку!

Виктор Завадский.

Мне в душу постучали осторожно
С вопросом: «Извините, можно к вам?»

Подумав, я сказала: «Можно… можно,
Входите, место есть и тут, и там…»
Опять вопрос: «А с чем коробки эти,
Большие, да и внешне не ахти…»

- Несбывшиеся планы в них о лете,
Мечты, надежды…те, что не спасти…
- А вы зачем пожаловали в душу?
Обычно ищут к телу все подход…

- Я ваш покой обидой не нарушу…
А тело без души… оно не в счёт…
- Ну раз уж вы пришли, так оставайтесь
Не до утра, а просто навсегда…

Я полюбила вас, не сомневайтесь…
И вместо «Нет» душа сказала «Да»…
- Но если вы и вправду полюбили,
За что, ответьте, если не секрет?

- В любви вопрос «За что?» совсем не в силе,
Ведь любят ВОПРЕКИ, сойдёт ответ???
- Бываю я несдержанней и резче,
И знаю, что за всё предъявят счёт…

- Используют людей, а любят вещи
Сейчас… А было всё наоборот…
- А если захочу уйти неслышно,
Мне нужно знать, что вас от слёз сберёг…

- Так если стану я однажды лишней,
То значит вы – мой жизненный урок…
Ко мне врывались в душу, дверь ломая,
Осенними признаньями шурша…

Прощаю всех за всё, пока живая
Во мне простая женская душа…

© Ирина Самарина-Лабиринт

Вместе они любили

Вместе они любили
сидеть на склоне холма.
Оттуда видны им были
церковь, сады, тюрьма.
Оттуда они видали
заросший травой водоем.
Сбросив в песок сандалии,
сидели они вдвоем.

Руками обняв колени,
смотрели они в облака.
Внизу у кино калеки
ждали грузовика.
Мерцала на склоне банка
возле кустов кирпича.
Над розовым шпилем банка
ворона вилась, крича.

Машины ехали в центре
к бане по трем мостам.
Колокол звякал в церкви:
электрик венчался там.
А здесь на холме было тихо,
ветер их освежал.
Кругом ни свистка, ни крика.
Только комар жжужал.

Трава была там примята,
где сидели они всегда.
Повсюду черные пятна —
оставила их еда.
Коровы всегда это место
вытирали своим языком.
Всем это было известно,
но они не знали о том.

Окурки, спичка и вилка
прикрыты были песком.
Чернела вдали бутылка,
отброшенная носком.
Заслышав едва мычанье,
они спускались к кустам
и расходились в молчаньи —
как и сидели там.

Иосиф Бродский

ДМИТРИЙ НАГИЕВ. НИКОМУ В ЭТОЙ ЖИЗНИ НЕ ВЕРЬТЕ
По дороге от смерти до смерти,
В полрывка вырываясь вперёд,
Никому в этой жизни не верьте,
Что никто вас обратно не ждёт.
Будут ждать, будут верить до боли,
В темноту устремляя свой взгляд,
И не вынесут этого горя,
Если вы не вернётесь назад.
Но вернётесь — и снова дорога,
И как будто знакомая боль,
Это мало, но это так много,
Что нельзя не вернуться домой.

АНДРЕЙ ДЕМЕНТЬЕВ - ВСЁ НАЧИНАЕТСЯ С ЛЮБВИ

Всё начинается с любви:
И наше счастье, и печали.
А я смотрю в глаза твои,
Как будто всё у нас в начале.

Пройдут года, пройдут года,
Как майский дождь, как снег летящий.
Мы будем молоды всегда,
Ведь нету возраста у счастья.

Вот и немалый пройден путь,
И мы опять в дорогах дальних,
Я не могу перечеркнуть
Ни первых встреч, ни слов прощальных.

Вновь я на несколько минут
Верну утраченное время.
Всё верю я — меня там ждут
Твои слова, твое доверье.

Она целовала его, целовала. Раздевшись, под полной луной танцевала.
Глазами манила, призывно смеялась, и тела его словно ветер касалась.
Любила его, как свободу и кошек. И яркое лето сжимала в ладошках.
Он ей говорил: «Ты на ведьму похожа», она соглашалась: «Немножко, возможно».
И шлепая в ливень по солнечным лужам, шептала, кричала: «Он нужен мне! Нужен!»
Меняла рубли на его крупный почерк. Под вечер сжималась в уютный клубочек.
Он ей говорил: «Признавайся, ты кошка?». Она соглашалась: «Возможно, немножко».
Закатом алела, вьюном обвивалась, цветочной пыльцой по утрам умывалась.
Из сказок и снов собирала букеты. Он ей говорил: «Нет, ты все-таки ведьма».
Вздыхала: «Ты знаешь, в полете, бывает, что ведьма дорогу домой забывает,
И погибает на лунной дорожке... Тогда вместо ведьмы рождается кошка».
И вновь целовала его, целовала, по капельке сердце его выпивала.
Пила его нежность, а силу вливала, пространство и мысли его заполняла.
И он в ней тонул, словно в море глубоком, и как-то подумал: «Тебя очень много».
Он только подумал: «Исчезни, изыди. Мне воздуха мало. Мне солнца не видно!»
Она подоткнула под ним одеяло. Шагнула в свет лунный. Как тень. И пропала.
Он утром проснулся и к ней потянулся, но глади пустынно-простынной коснулся.
Он вспомнил и вздрогнул, глазам не поверил, весь день караулил и окна и двери.
Шептал заклинаньем, молился: «Вернись! Мне солнца не нужно! В тебе моя жизнь!»

А ночью увидел, как с лунной дорожки, на крышу запрыгнула серая кошка.

© из сети

Ста рублей не копил — не умел.
Ста друзей все равно не имел.
Ишь чего захотел — сто друзей!
Сто друзей — это ж целый музей!
Сто, как Библия, мудрых томов.
Сто умов.
Сто высотных домов.
Сто морей.
Сто дремучих лесов.
Ста вселенных заманчивый зов:
скажешь слово одно —
и оно
повторится на сто голосов.
Ах, друзья,
вы мудры, как Сократ.
Вы мудрее Сократа стократ.
Только я ведь и сам не хочу,
чтобы сто меня рук — по плечу.
Ста сочувствий искать не хочу.
Ста надежд хоронить не хочу.
...У витрин, у ночных витражей,
ходят с ружьями сто сторожей,
и стоит выше горных кряжей
одиночество в сто этажей.

ЮРИЙ ЛЕВИТАНСКИЙ. 100 ДРУЗЕЙ (1963)

Пройдут ещё сотни, тысячи лет,
Останется всё - как и прежде.
Добром будет в сердце согрет человек.
Души не согреют одежды.

И сколько бы циклов веков не прошло -
Любовь будет денег дороже.
Все ценности мира в сравнении ничто -
С добром и с любовью не схожи.

(Максим Вишневский)

Ольга Берггольц

«На собранье целый день сидела...»

На собранье целый день сидела -
то голосовала, то лгала...
Как я от тоски не поседела?
Как я от стыда не померла?..
Долго с улицы не уходила -
только там сама собой была.
В подворотне - с дворником курила,
водку в забегаловке пила...
В той шарашке двое инвалидов
(в сорок третьем брали Красный Бор)
рассказали о своих обидах,-
вот - был интересный разговор!
Мы припомнили между собою,
старый пепел в сердце шевеля:
штрафники идут в разведку боем -
прямо через минные поля!..
Кто-нибудь вернется награжденный,
остальные лягут здесь - тихи,
искупая кровью забубенной
все свои н е б ы в ш и е грехи!
И соображая еле-еле,
я сказала в гневе, во хмелю:
"Как мне наши праведники надоели,
как я наших грешников люблю!"

1948-1949

Я вам скажу: «Нет, смысла ревновать!
Гадать и думать, где сейчас любимый»
Коль любит он вас искренне незримо,
То никогда не сможет он предать…

А если это просто увлеченье,
Желание без чувства — просто страсть,
Вам не поможет никакое рвенье,
Возле себя его, как на цепи держать.

Измена, если очень человек захочет,
Средь бела дня в любой свершится час.
И ничего его остановить не сможет,
Когда огонь в его душе погас.

Я вам скажу: «Не надо горевать!»
«Зачем, скажите, убивать себя напрасно,
Обида, боль — все это безусловно ясно…
Еще больнее каждый раз прощать…»

Людмила Королёва

Булат Окуджава - «До свидания, мальчики»

Ах, война, что ж ты сделала, подлая:
Стали тихими наши дворы,
Наши мальчики головы подняли —
Повзрослели они до поры,
На пороге едва помаячили
и ушли, за солдатом — солдат…
До свидания, мальчики!
Мальчики,
Постарайтесь вернуться назад.
Нет, не прячьтесь вы, будьте высокими,
Не жалейте ни пуль, ни гранат
И себя не щадите, и все-таки
Постарайтесь вернуться назад.

Ах, война, что ж ты, подлая, сделала:
вместо свадеб — разлуки и дым,
Наши девочки платьица белые
Раздарили сестренкам своим.
Сапоги — ну куда от них денешься?
Да зеленые крылья погон…
Вы наплюйте на сплетников, девочки.
Мы сведем с ними счеты потом.
Пусть болтают, что верить вам не во что,
Что идете войной наугад…
До свидания, девочки!
Девочки,
Постарайтесь вернуться назад.

1958 г.

Иван Суриков - «Детство»

Вот моя деревня:
Вот мой дом родной;
Вот качусь я в санках
По горе крутой;

Вот свернулись санки,
И я на бок — хлоп!
Кубарем качуся
Под гору, в сугроб.

И друзья-мальчишки,
Стоя надо мной,
Весело хохочут
Над моей бедой.

Всё лицо и руки
Залепил мне снег…
Мне в сугробе горе,
А ребятам смех!

Но меж тем уж село
Солнышко давно;
Поднялася вьюга,
На небе темно.

Весь ты перезябнешь, —
Руки не согнёшь, —
И домой тихонько,
Нехотя бредёшь.

Ветхую шубёнку
Скинешь с плеч долой;
Заберёшься на печь
К бабушке седой.

И сидишь, ни слова…
Тихо всё кругом;
Только слышишь: воет
Вьюга за окном.

В уголке, согнувшись,
Лапти дед плетёт;
Матушка за прялкой
Молча лён прядёт.

Избу освещает
Огонёк светца;
Зимний вечер длится,
Длится без конца…

И начну у бабки
Сказки я просить;
И начнёт мне бабка
Сказку говорить:

Как Иван-царевич
Птицу-жар поймал,
Как ему невесту
Серый волк достал.

Слушаю я сказку —
Сердце так и мрёт;
А в трубе сердито
Ветер злой поёт.

Я прижмусь к старушке…
Тихо речь журчит,
И глаза мне крепко
Сладкий сон смежит.

И во сне мне снятся
Чудные края.
И Иван-царевич —
Это будто я.

Вот передо мною
Чудный сад цветёт;
В том саду большое
Дерево растёт.

Золотая клетка
На сучке висит;
В этой клетке птица
Точно жар горит;

Прыгает в той клетке,
Весело поёт,
Ярким, чудным светом
Сад весь обдаёт.

Вот я к ней подкрался
И за клетку — хвать!
И хотел из сада
С птицею бежать.

Но не тут-то было!
Поднялся шум-звон;
Набежала стража
В сад со всех сторон.

Руки мне скрутили
И ведут меня…
И, дрожа от страха,
Просыпаюсь я.

Уж в избу, в окошко,
Солнышко глядит;
Пред иконой бабка
Молится, стоит.

Весело текли вы,
Детские года!
Вас не омрачали
Горе и беда.

1866 год

Всё куда-то я бегу,
На душе темно и тошно,
У кого-то я долгу,
У кого — не помню точно.
Всё труднее я дышу,
Но дышу — не умираю,
Всё к кому-то я спешу,
А к кому и сам не знаю.
Ничего, что я один,
Ничего, что я напился,
Где-то я необходим,
Только адрес позабылся.
Ничего, что, я сопя,
Мчусь по замкнутому кругу,
Я придумал для себя,
Что спешу к больному другу.
Опрокинуться в стогу,
Увидать Кассиопею,
Вероятно, не смогу,
Вероятно, не успею

(Леонид Филатов)

Хотелось Женщине Весны…
Снять шарфик, шапочку и шубку,
Запрятать теплые штаны,
Нырнув в сиреневую юбку…

Хотелось бусы нацепить,
Надеть звенящие браслеты,
И из бокала Солнце пить,
Собой приманивая Лето!

Немного кудри растрепать-
Пусть ветерок играет с ними!
С окном открытым засыпать,
Забывшись мыслями смешными.

Хотелось сразу в тёплый Май!
А впрочем, можно и в Апреле
Пить на балконе терпкий Чай
И слышать утренние трели.

Гулять по гулким мостовым,
Сухим и тёплым непременно!
И чтобы плющ ковром живым
Скорей уже окутал стены….

Хотелось Солнца и Тепла!
Зима, напротив, не сдавалась!
А Женщина мечтала, шла
И тёплым Мыслям Улыбалась!

И, видя, как идёт Она,
Как от Улыбки холод тает,
Мужчины думали: Весна!
Весна в права свои вступает!

© Ольга Гражданцева

Андрей Дементьев
Когда душа твоя...

Когда душа твоя
устанет быть душой,
Став безразличной
к горести чужой,
И майский лес
с его теплом и сыростью
Уже не поразит
своей неповторимостью.
Когда к тому ж
тебя покинет юмор,
А стыд и гордость
стерпят чью-то ложь, —
То это означает,
что ты умер…
Хотя ты будешь думать,
что живешь.

1964

НЕ ЖАЛЕЙТЕ ТЕПЛА

Не жалейте тепла для того, кто вам верит,
кто в любую минуту на помощь придет,
кто простит и поймет, сгладит горечь потери
и растопит в душе неизвестности лед.

Добрых слов не жалейте, кто стал на распутье,
кто желает найти в этом мире приют.
Милосердными будьте, терпимыми будьте -
очень больно, когда просто в душу плюют.

Не жалейте любви - вам сторицей вернется.
Не теряйте друзей - нет у дружбы цены.
Пусть согреет сердца восходящее солнце
и напомнит в тот миг: все пред Небом равны.

Краток век на земле. Чувства гибнут на взлете,
если кто-то не может умерить свой пыл,
смысл жизни ища в наносной позолоте,
кто от чистого сердца людей не любил.

Пусть откроет любовь затворённые двери,
услыхав, как душа на заре запоет.
Не жалейте тепла для того, кто вам верит,
кто в любую минуту на помощь придет.

Расул Гамзатов
Журавли

Мне кажется порою, что солдаты,
С кровавых не пришедшие полей,
Не в землю эту полегли когда-то,
А превратились в белых журавлей.

Они до сей поры с времен тех дальних
Летят и подают нам голоса.
Не потому ль так часто и печально
Мы замолкаем, глядя в небеса?

Сегодня, предвечернею порою,
Я вижу, как в тумане журавли
Летят своим определенным строем,
Как по полям людьми они брели.

Они летят, свершают путь свой длинный
И выкликают чьи-то имена.
Не потому ли с кличем журавлиным
От века речь аварская сходна?

Летит, летит по небу клин усталый —
Летит в тумане на исходе дня,
И в том строю есть промежуток малый —
Быть может, это место для меня!

Настанет день, и с журавлиной стаей
Я поплыву в такой же сизой мгле,
Из-под небес по-птичьи окликая
Всех вас, кого оставил на земле.

Эдуард Асадов
Помните (фрагменты)

День Победы. И в огнях салюта
Будто гром: — Запомните навек,
Что в сраженьях каждую минуту,
Да, буквально каждую минуту
Погибало десять человек!

Как понять и как осмыслить это:
Десять крепких, бодрых, молодых,
Полных веры, радости и света
И живых, отчаянно живых!

У любого где-то дом иль хата,
Где-то сад, река, знакомый смех,
Мать, жена… А если неженатый,
То девчонка — лучшая из всех.

На восьми фронтах моей отчизны
Уносил войны водоворот
Каждую минуту десять жизней,
Значит, каждый час уже шестьсот!

И вот так четыре горьких года,
День за днем — невероятный счет!
Ради нашей чести и свободы
Все сумел и одолел народ….

... И неплохо б каждому из нас,
А ведь есть душа, наверно, в каждом,
Вспомнить вдруг о чем-то очень важном,
Самом нужном, может быть, сейчас.

И, сметя все мелкое, пустое,
Скинув скуку, черствость или лень,
Вспомнить вдруг о том, какой ценою
Куплен был наш каждый мирный день!

И, судьбу замешивая круто,
Чтоб любить, сражаться и мечтать,
Чем была оплачена минута,
Каждая-прекаждая минута,
Смеем ли мы это забывать?!

И, шагая за высокой новью,
Помните о том, что всякий час
Вечно смотрят с верой и любовью
Вслед вам те, кто жил во имя вас!

Евгений Евтушенко
Итальянские слёзы

Возле Братска, в посёлке Анзёба,
плакал рыжий хмельной кладовщик.
Это страшно всегда до озноба,
если плачет не баба — мужик.

И глаза беззащитными были
и кричали о боли своей,
голубые, насквозь голубые,
как у пьяниц и малых детей.

Он опять подливал, выпивая,
усмехался; «А, всё это блажь!»
И жена его плакала: «Ваня,
лучше выпей, да только не плачь».

Говорил он, тяжёлый, поникший,
как, попав под Смоленском в полон,
девятнадцатилетним парнишкой
был отправлен в Италию он:

«Но лопата, браток, не копала
в ограждённой от всех полосе,
а роса на шоссе проступала,
понимаешь — роса на шоссе!

И однажды с корзинкою мимо
итальянка-девчушечка шла,
и, что люди — голодные, мигом,
будто русской была, поняла.

Вся чернявая, словно грачонок,
протянула какой-то их фрукт
из своих семилетних ручонок,
как из бабьих жалетельных рук.

Ну а этим фашистам проклятым —
что им дети, что люди кругом,
и солдат её вдарил прикладом
и вдобавок ещё — сапогом.

И упала, раскинувши руки,
и затылок — весь в кровь о шоссе,
и заплакала горько, по-русски,
так, что сразу мы поняли все.

Сколько наша братва отстрадала,
оттерпела от дома вдали,
но чтоб эта девчушка рыдала,
мы уже потерпеть не могли.

И овчарок, солдат мы — в лопаты,
рассекая их сучьи хрящи,
ну а после уже — в автоматы.
Оказались они хороши.

И свобода нам хлынула в горло,
и, вертлявая, словно юла,
к партизанам их тамошним в горы
та девчушечка нас повела.

Были там и рабочие парни,
и крестьяне — все дрались на ять!
Был священник, по-ихнему «падре»
(так что бога я стал уважать).

Мы делили затяжки, и пули,
и любой сокровенный секрет,
и порою, ей-богу, я путал,
кто был русский в отряде, кто — нет.

Что оливы, браток, что берёзы —
это, в общем, почти всё равно.
Итальянские, русские слёзы
и любые — всё это одно…»

«А потом?» —
«А потом при оружье
мы входили под музыку в Рим.
Гладиолусы плюхались в лужи,
и шагали мы прямо по ним.

Развевался и флаг партизанский,
и французский, и английский был,
и зебрастый американский…
Лишь про нашенский Рим позабыл.

Но один старичишка у храма
подошёл и по-русски сказал:
«Я шофёр из посольства Сиама.
Наш посол был фашист… Он сбежал…

Эмигрант я, но родину помню.
Здесь он, рядом, тот брошенный дом.
Флаг, взгляните-ка, — алое поле, —
только лев затесался на нём».

И тогда, не смущаясь нимало,
финкарями спороли мы льва,
но чего-то ещё не хватало —
мы не поняли даже сперва.

А чернявый грачонок — Мария,
(да простит ей сиамский посол!)
хвать-ка ножницы из барберии
да и шварк от юбчонки подол!

И чего-то она верещала,
улыбалась — хитрёхонько так,
и чего-то она вырезала,
а потом нашивала на флаг.

И взлетел — аж глаза стали мокнуть
у братвы загрубелой, лютой —
красный флаг, а на нём серп и молот
из юбчонки девчушечки той…»

«А потом?»
Похмурел он, запнувшись,
дёрнул спирта под сливовый джем,
а лицо было в детских веснушках
и в морщинах — не детских совсем.

«А потом через Каспий мы плыли,
улыбались, и в пляс на борту.
Мы героями вроде как были,
но героями — лишь до Баку.

Гладиолусами не встречали,
а встречали, браток, при штыках.
По-немецки овчарки рычали
на отечественных поводках.

Конвоиров безусые лица
с подозреньем смотрели на нас,
и кричали мальчишки нам: «Фрицы!» —
так, что слёзы вставали у глаз.

Весь в прыщах лейтенант-необстрелок
в форме новенькой — так его мать! —
нам спокойно сказал: «Без истерик!» —
и добавил: «Оружие сдать!»

Мы на этот приказ наплевали,
мы гордились оружьем своим:
«Нам без боя его не давали,
и без боя его не сдадим».

Но солдатики нас по-пастушьи
привели, как овец, сосчитав,
к так знакомой железной подружке
в так знакомых железных цветах.

И куда ты негаданно делась
в нашей собственной кровной стране,
партизанская прежняя смелость?
Или, может, приснилась во сне?

Опустили мы головы низко
и оружие сдали легко.
До Италии было не близко.
До свободы — совсем далеко.

Я, сдавая оружье и шмотки,
под рубахою спрятал тот флаг,
но его отобрали при шмоне:
«Недостоин, — сказали, — ты враг…»

И лежал на оружье безмолвном,
что досталось нам в битве святой,
красный флаг, а на нём — серп и молот
из юбчонки девчушечки той…»

«А потом?»
Усмехнулся он желчно,
после спирту ещё пропустил
да и ложкой комкастого джема,
искривившись, его подсластил.

Вновь лицо он сдержал через силу
и не знал, его спрятать куда.
«А, не стоит… Что было — то было.
Только б не было так никогда.

Завтра рано вставать мне — работа.
Ну а будешь в Италии ты:
где-то в городе Монте-Ротонда
там живут партизаны-браты.

И Мария — вся в чёрных колечках,
а теперь уж в седых — столько лет…
Передай — если помнит, конечно, —
ей от рыжего Вани привет.

Ну не надо про лагерь, понятно.
Как сказал — что прошло, то прошло.
Ты скажи им — им будет приятно:
«В общем, Ваня живёт хорошо…»

Ваня, всё же я в Монте-Ротонде
побывал, как просил меня ты.
Там крестьянин, шофёр и ремонтник
обнимали меня, как браты.

Не застал я сеньоры Марии.
На минуту зашёл в её дом,
и взглянули твои голубые
С фотографии — рядом с Христом.

Меня спрашивали и крестьяне,
и священник, и дровосек:
«Как там Ванья? Как Ванья? Как Ванья? —
И вздыхали: — Какой человек!»

Партизаны стояли рядами —
столько их для расспросов пришло,
и твердил я, скрывая рыданья:
«В общем, Ваня живёт хорошо».

Были мы ни пьяны, ни тверёзы —
просто пели и пили вино.
Итальянские, русские слёзы
и любые — всё это одно.

Что ж ты плачешь, опять наливая,
что ж ты цедишь: «А, всё это — блажь!»?
Тебя помнит Италия, Ваня,
и запомнит Россия. Не плачь.

Всегда найдется женская рука,
чтобы она, прохладна и легка,
жалея и немножечко любя,
как брата, успокоила тебя.
Всегда найдется женское плечо,
чтобы в него дышал ты горячо,
припав к нему беспутной головой,
ему доверив сон мятежный свой.
Всегда найдутся женские глаза,
чтобы они, всю боль твою глуша,
а если и не всю, то часть ее,
увидели страдание твое.
Но есть такая женская рука,
которая особенно сладка,
когда она измученного лба касается,
как вечность и судьба.
Но есть такое женское плечо,
которое неведомо за что не на ночь,
а навек тебе дано,
и это понял ты давным-давно.
Но есть такие женские глаза,
которые глядят всегда грустя,
и это до последних твоих дней
глаза любви и совести твоей.
А ты живешь себе же вопреки,
и мало тебе только той руки,
того плеча и тех печальных глаз.
Ты предавал их в жизни столько раз!
И вот оно - возмездие - настает.
"Предатель!"- дождь тебя наотмашь бьет.
"Предатель!"- ветки хлещут по лицу.
"Предатель!"- эхо слышится в лесу.
Ты мечешься, ты мучишься, грустишь.
Ты сам себе все это не простишь.
И только та прозрачная рука простит,
хотя обида и тяжка,
и только то усталое плечо простит сейчас,
да и простит еще,
и только те печальные глаза простят все то,

(Е.Евтушенко)

Мне приснилась война мировая —
Может, третья, а может, вторая,
Где уж там разобраться во сне,
В паутинном плетении бреда…
Помню только, что наша победа —
Но победа, не нужная мне.

Серый город, чужая столица.
Победили, а все еще длится
Безысходная скука войны.
Взгляд затравленный местного люда.
По домам не пускают покуда,
Но и здесь мы уже не нужны.

Вяло тянутся дни до отправки.
Мы заходим в какие-то лавки —
Враг разбит, что хочу, то беру.
Отыскал земляков помоложе,
Москвичей, из студенчества тоже.
Все они влюблены в медсестру.

В ту, что с нами по городу бродит,
Всеми нами шутя верховодит,
Довоенные песни поет,
Шутит шутки, плетет отговорки,
Но пока никому из четверки
Предпочтения не отдает.

Впрочем, я и не рвусь в кавалеры.
Дни весенние дымчато-серы,
Первой зеленью кроны сквозят.
Пью с четверкой, шучу с медсестрою,
Но особенных планов не строю —
Все гадаю, когда же назад.

Как ни ждал, а дождался внезапно.
Дан приказ, отправляемся завтра.
Ночь последняя, пьяная рать,
Нам в компании странно и тесно,
И любому подспудно известно —
Нынче ей одного выбирать.

Мы в каком-то разграбленном доме.
Все забрали солдатики, кроме
Книг и мебели — старой, хромой,
Да болтается рваная штора.
Все мы ждем, и всего разговора —
Что теперь уже завтра домой.

Мне уйти бы. Дурная забава.
У меня ни малейшего права
На нее, а они влюблены,
Я последним прибился к четверке,
Я и стар для подобной разборки,
Пусть себе! Но с другой стороны —

Позабытое в страшные годы
Чувство легкой игры и свободы,
Нараставшее день ото дня:
Почему — я теперь понимаю.
Чуть глаза на нее поднимаю —
Ясно вижу: глядит на меня.

Мигом рухнуло хрупкое братство.
На меня с неприязнью косятся:
Предпочтенье всегда на виду.
Переглядываясь и кивая,
Сигареты туша, допивая,
Произносят: «До завтра», «Пойду».

О, какой бы мне жребий ни выпал —
Взгляда женщины, сделавшей выбор,
Не забуду и в бездне любой.
Все, выходит, всерьез, — но напрасно:
Ночь последняя, завтра отправка,
Больше нам не видаться с тобой.

Сколько горькой любви и печали
Разбудил я, пока мы стояли
На постое в чужой стороне!
Обреченная зелень побега.
Это снова победа, победа,
Но победа, не нужная мне.

Я ли, выжженный, выживший, цепкий,
В это пламя подбрасывал щепки?
Что взамен я тебе отдаю?
Слишком долго я, видно, воюю.
Как мне вынести эту живую,
Жадно-жаркую нежность твою?

И когда ты заснешь на рассвете,
Буду долго глядеть я на эти
Стены, книги, деревья в окне,
Вспоминая о черных пожарах,
Что в каких-то грядущих кошмарах
Будут вечно мерещиться мне.

А наутро пойдут эшелоны,
И поймаю я взгляд уязвленный
Оттесненного мною юнца,
Что не выгорел в пламени ада,
Что любил тебя больше, чем надо, —
Так и будет любить до конца.

И проснусь я в московской квартире,
В набухающем горечью мире,
С непонятным томленьем в груди,
В день весенний, расплывчато-серый, —
С тайным чувством превышенной меры,
С новым чувством, что все позади —

И война, и любовь, и разлука…
Облегченье, весенняя скука,
Бледный март, облака, холода
И с трудом выразимое в слове
Ощущение чьей-то любови —
Той, что мне не вместить никогда.

© Дмитрий Быков

...Скалит зубы - волк голодный -
Хвост поджал - не отстает -
Пес холодный - пес безродный...
- Эй, откликнись, кто идет?

- Кто там машет красным флагом?
- Приглядись-ка, эка тьма!
- Кто там ходит беглым шагом,
Хоронясь за все дома?

- Все равно, тебя добуду,
Лучше сдайся мне живьем!
- Эй, товарищ, будет худо,
Выходи, стрелять начнем!

Трах-тах-тах! - И только эхо
Откликается в домах...
Только вьюга долгим смехом
Заливается в снегах...

Трах-тах-тах!
Трах-тах-тах...

...Так идут державным шагом,
Позади - голодный пес,
Впереди - с кровавым флагом,
И за вьюгой невидим,
И от пули невредим,
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз -
Впереди - Исус Христос.

Январь 1918

Блок Александр Александрович
Двенадцать

Обнаружила стихотворение, найденное мною в 2004 году.
Настроение не меняется у меня.
Вечное желание оказаться в Питере. Всегда.

В который раз ступая на перрон
Знакомого, как дом родной, вокзала,
С восторгом предвкушаю – вновь настала
Пора всмотреться в вязь твоих времен.

Намаяться на Невском толчеею,
И невский же вдохнуть речной простор,
С Исакия вниз жадный бросить взор,
И длань Петра увидеть над собою.

Представить на Фонтанке экипажи,
У бастиона в полдень подвести часы,
И заблудиться на исходе сил
В бездонных галереях Эрмитажа.

Со Стрелки наблюдать разлет мостов,
Не замечая дрожь ночной прохлады,
И позабыть все плотские услады,
Влюбившись в несравненный Петергоф.

И ниц упасть пред Гением в лицее,
Молить, великодушно чтоб простил,
За стих, что я посмел сплести,
И сотой доли дара не имея.

Но разве нужен дьявольский талант,
Коль строчки на листок ложатся сами.
Да и возможно ль передать словами
Твою красу, о город-бриллиант!

© KIPER

Не судите других...

Мне бы, доктор, таблетку от нервного стресса
И прививку от злобных людей,
Что в чужую судьбу сунут нос с интересом,
Забывая совсем о своей…

И всё учат меня, как им видится лично,
Что и где я должна совершить.
Мне порою охота послать их публично
Ну, к примеру, к мозгам – чтоб дружить…

Кто-то ангела видит во мне неземного,
А потом после пары цитат,
Что на стенке моей прочитают, и снова
Судят громко меня невпопад…

Сами, выдумав что-то себе не на шутку,
От фантазии бурной своей,
Начинают учить, но постойте, минутку,
Доктор, вирус сражает людей?

Ведь душа – это свет, это Храм человека
И обутым туда – это грех…
Я обид не ношу, просто знаю, аптека
Не продаст антивирус от всех,

Кто советом своим, хоть его не просили,
Всё пытается в душу пролезть…
Чем несчастнее люди, тем больше судили,
Не заметив свою же болезнь…

Мне, к примеру, не нравится серое небо,
Но винить ни к чему небеса…
Кто таким, как привиделось вам, всё же не был,
На того обижаться нельзя…

Не судите других, по себе не судите,
Ведь у каждого сердце своё.
Как их создал Господь, так людей и примите…
Каждый пусть, как умеет, живёт.

Доктор, спорить нельзя, это гнев порождает.
И на зло – злом не нужно грубить.
Кто душой небогат, тот других осуждает,
А пора бы себя осудить...

Ирина Самарина-Лабиринт

*****

Cкрытый текст -

Когда Господь среди живых
Делил их жизни срок,
На тридцать лет он четверых
По судьбам их обрек.

Но вол взмолился - Боже мой,
Убавь хоть половину,
Обижен жизнью и судьбой,
Я гну ведь только спину.

За ним собака - волком вой,
Скости же половину,
Хоть сторожу, но дом не свой,
Уйду ведь на чужбину.

А обезьяна - мне к чему,
Хочу лишь половину
Да и зачем они мне, не пойму,
Отдай их лучше сыну.

Тут человек - прости, Господь,
Достойно ли для сына,
Так мало тешить жизнью плоть,
Я вовсе не скотина.

Ну, что ж - сказал Господь,
Живи как образина.

И вот теперь у нас удел
Помимо жизни нашей,
Как вол решаем кучу дел,
Питаясь только кашей.

Затем добро собрав,
Все стережем собакой,
А старость обезьяною узнав,
Клянем весь мир со смаком.

Фесенко

Она была чиста, как снег зимой.
В грязь соболя! Иди по ним — по праву…
Но вот мне руки жжёт ея письмо —
Я узнаю мучительную правду…
Не ведал я: смиренье — только маска,
И маскарад закончится сейчас.
Да, в этот раз я потерпел фиаско —
Надеюсь, это был последний раз.
Подумал я: дни сочтены мои.
Дурная кровь в мои проникла вены:
Я сжал письмо, как голову змеи, —
Сквозь пальцы просочился яд измены.
Не ведать мне страданий и агоний,
Мне встречный ветер слёзы оботрёт,
Моих коней обида не нагонит,
Моих следов метель не заметёт.
Итак, я оставляю позади
Под этим серым, неприятным небом
Дурман фиалок, наготу гвоздик
И слёзы вперемешку с талым снегом.
Москва слезам не верит и слезинкам —
И не намерен больше я рыдать.
Спешу навстречу новым поединкам
И, как всегда, намерен побеждать!

ВЛАДИМИР ВЫСОЦКИЙ- ( РОМАНС)

Не умеет душа одеваться...

Жизнь – она интересная штука.
Изменяется внешность с годами.
То беда входит в сердце без стука,
То друзья подставные, с клыками…

Мы одежду по моде меняем,
Покупаем дороже помаду.
Только если чего-то не знаем,
Поступаем мы так, как не надо…

Я стою и смотрю на прохожих.
Вновь меняются куртки, сапожки.
И они на меня смотрят тоже,
Ведь встречают людей по одёжке...

А меня в жизни мало волнует,
Сколько стоят колготки соседки…
Интересней, как ветер подует,
Сколько листьев осыплется с ветки…

А в одежде мой вкус не менялся,
Ни в деньгах, ни по модным журналам.
Лишь бы лучик с небес пробивался,
На земле стало светлого мало...

Интересно меняются люди...
Богатеют, беднеют, умнеют...
Но душа одинаковой будет,
Даже если виски поседеют.

Тот, кто зол, тот не станет добрее,
Тот, кто жаден, тот щедрым не будет.
Кто труслив, тот не станет смелее...
Ведь в душе не меняются люди!

И вот это я главным считаю...
Душам незачем лгать, притворяться...
Я открытой её оставляю,
Не умеет душа одеваться…

Ирина Самарина-Лабиринт