Есть люди с особо чувствительной кожей –
их лучше не трогать. Они не похожи
на всех остальных. Они носят перчатки,
скрывая на коже следы-отпечатки
лилового цвета от чьих-нибудь пальцев,
бесцеремонных в иной ситуации.
Они опасаются солнца в зените.
Обычно, надев толстый вязаный свитер,
выходят из дома по лунной дорожке
пройтись; и не любят, когда понарошку,
когда просто так, не всерьез, не надолго.
Болезненно чувствуют взгляды-иголки
и крошево слов. Они прячут обиду
в глубины глубин, но по внешнему виду
спокойны они, как застывшая глина,
лишь губы поджаты и паузы длинны.
Они уязвимы, они интересны;
и будьте чутки и внимательны, если
вы их приручили: они не похожи
на всех остальных – они чувствуют кожей.

М. Павич, перевод В.Шукшина

ТВОИ СЛЕДЫ

слова Е.ЕВТУШЕНО

Твои следы
В сугробах у реки.
Как из слюды,
Они тонки.
Чуть подморозило
Два крошки-озера,
И звезды в них дрожат,
Светясь, как угольки.

Возьму в ладонь
Хотя б один твой след,
Но только тронь –
Он просто снег,
Он разлипается,
Он рассыпается,
И вот в руке одна вода,
А следа нет.

Внутри твоих следов лед расставанья,
Но поверни, но поверни следы обратно,
Сквозь чуждые следы, сквозь расстоянья –
По собственным слезам, по собственным следам.

Любовь тот след,
Где плавает звезда,
Любовь тот свет,
Что навсегда.
Но до последних лет
И слез бесследных нет,
Ведь нет следов,
Что исчезают без следа.

Внутри твоих следов лед расставанья,
Но поверни, но поверни следы обратно,
Сквозь чуждые следы, сквозь расстоянья –
По собственным слезам, по собственным следам.

Алексей Захарченко

"Исповедь"

Под утро,не дождавшись сна,
Попав бессонницей в ловушку,
Рыдала женщина одна,
Уткнувшись в уголок подушки.

Плач был на исповедь похож,
А временами, на молитву.
Слезой блеснул солёной нож,
Кромсая сердце острой бритвой.

И отключившись от сетей,
От накопившейся печали,
Годами сдержанных страстей,
Вдруг слёзы хлынули ручьями.

Как дамбу душу прорвало
Потоком слёз ее горячих...
И закружило, понесло
Весь хлам,что от себя не спрячем.

Она рыдала тяжело,
Такое раньше не случалось,
Воспоминания сверлом
Бурили сердце,зло вонзаясь.

Вся жизнь предстала на холсте,
Стоп-кадрами вмиг промелькнула,
Где в суете, где в маете -
Так главное и ускользнуло.

Плелись толпою день за днём
Тропой нескошенной полыни,
Лёд одиночества вдвоём
Грел равнодушием в пустыне.

Давно из сердца боль ушла
И красотой сражая стильной,
Свобода в её жизнь вошла
И закалила,сделав сильной.

Впредь в сердце никого впускать
Она,отнюдь,не собиралась,
Как не пыталась страсть искать
Окаменевшая усталость.

Под маской этой проще жить
Храня покой...так ей казалось,
А быть любимой иль любить,
Все в прошлом,видимо,осталось.

Но, где-то там, в глуши души,
Дымя надеждой, божья искра
Ей прошептала, - не спеши,
Ещё придет пожар неистов...

И вот настал и пробил час!!!
От вздоха страсти, вспыхнул пламень!
Землетрясения экстаз
Разворотил на сердце камень.

Вдруг ожило,что в глубине
Так много лет спало незримо!
На гребне чувств,в один из дней,
Ворвался в жизнь её любимый!!!

Любить самой! Опять пылать!
Стать снова частью неделимой!
И непрестанно сознавать,
Какое счастье быть любимой!!!

Ищу тебя среди людей,
Смотрю на них, но нет тебя.
Душа кипит, а сердце ноет
И жду тебя, но ты уходишь.
Люблю тебя я одного,
Но ты ведь это и не знаешь.
Ты не поймёшь наверное меня,
Как трудно всё — таки любить тебя!
Хотелось крикнуть на весь мир,
Что ты единственный и мой любимый,
Но жаль, ведь ты не слышишь вновь
И я тебе, наверно, безразлична.
Хотелось всё — таки конечно быть любимой
И розы красные держать в руках.
Но ты не видишь ведь моих усилий,
Так зачем же всё — таки страдать?
Хотелось холод в твоём сердце растопить
И быть с тобой и днём, и ночью.
Любить тебя при всякой боли
И быть с тобой при всякой доле!

неизвестный автор.....

Случилось страшное: Мне стало хорошо.
И хуже прежнего, что я хочу ещё.
И черт бы с этим, был бы кто виной!
Но нет —
Мне стало хорошо
одной.

Ольга Гайдук

Не такой уж и дождь, посмотри, не такой уж и град,
Чтоб не выйти на улицу к бездне задумчивой неба,
Не такая уж тьма, чтоб смотреть безоглядно назад,
А наличие мяса — не значит отсутствие хлеба.

Я умею любить. Я, быть может, сильнее люблю.
Только звездам не в профиль — топить отражение в грязи.
Хочешь, все растопчу… Хочешь, все, то что есть, погублю…
Хочешь, миру явлю откровение тайной проказы!

А грехи с благодатью — извечно Гордиев клубок,
Только мы растеряли секреты решающей стали.
А цепочки: «любовь и любимый» с «любовью и Бог»—
По накалу страстей меж собою сравнятся едва ли.

Мы так мало живем. До обидного мало живем!
Что крепить баррикады безмерная роскошь для смертных.
Пусть намного труднее дышать без оглядки вдвоём,
Но дышать в одиночку: бравада монахов и бедных.

Да, рассвет не затем, чтоб утешить тоскующий взгляд,
Но вглядись: в этом мире вердиктов, судилищ и пактов
Не такой уж и дождь, посмотри, не такой уж и град,
И еще до финала, как минимум, дюжина тактов.

Ольга Гусева


Cкрытый текст -

Господи, я прошу не о чудесах и не о миражах,
а о силе каждого дня.
Научи меня искусству
маленьких шагов.
Сделай меня
наблюдательным и находчивым, чтобы в пестроте будней
вовремя
останавливаться на открытиях и опыте,
которые меня
взволновали.
Научи меня правильно
распоряжаться
временем моей жизни.
Подари мне тонкое
чутье, чтобы отличать
первостепенное от второстепенного.
Я прошу о силе
воздержания и меры,
чтобы я по жизни не порхал и не скользил, а разумно планировал
течение дня, мог бы видеть вершины и дали, и хоть иногда
находил бы время для
наслаждения
искусством.
Помоги мне понять, что
мечты не могут быть
помощью. Ни мечты о прошлом, ни мечты о будущем. Помоги мне
быть здесь и сейчас и воспринять эту минуту
как самую важную.
Убереги меня от наивной веры, что все в жизни должно быть
гладко. Подари мне
ясное сознание того, что
сложности, поражения,
падения и неудачи
являются лишь
естественной составной
частью жизни,
благодаря которой мы растем и зреем.
Напоминай мне, что
сердце часто спорит с рассудком.
Пошли мне в нужный
момент кого-то, у кого
хватит мужества сказать
мне правду, но сказать
ее любя!
Я знаю, что многие
проблемы решаются,
если ничего не предпринимать, так
научи меня терпению.
Ты знаешь, как сильно
мы нуждаемся в дружбе. Дай мне быть
достойным этого самого
прекрасного и нежного
Дара Судьбы.
Дай мне богатую
фантазию, чтобы в нужный момент, в нужное время, в нужном месте, молча
или говоря, подарить
кому-то необходимое
тепло.
Сделай меня человеком,
умеющим достучаться
до тех, кто совсем
«внизу».
Убереги меня от страха
пропустить что-то в жизни.
Дай мне не то, чего я себе желаю, а то, что
мне действительно
необходимо.
Научи меня искусству
маленьких шагов.

© Антуан де Сент-Экзюпери.

Семён Гудзенко

МОЕ ПОКОЛЕНИЕ

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом, чисты.
На живых порыжели от крови и глины шинели,
на могилах у мертвых расцвели голубые цветы.

Расцвели и опали... Проходит четвертая осень.
Наши матери плачут, и ровесницы молча грустят.
Мы не знали любви, не изведали счастья ремесел,
нам досталась на долю нелегкая участь солдат.

У погодков моих ни стихов, ни любви, ни покоя -
только сила и зависть. А когда мы вернемся с войны,
все долюбим сполна и напишем, ровесник, такое,
что отцами-солдатами будут гордится сыны.

Ну, а кто не вернется? Кому долюбить не придется?
Ну, а кто в сорок первом первою пулей сражен?
Зарыдает ровесница, мать на пороге забьется,-
у погодков моих ни стихов, ни покоя, ни жен.

Кто вернется - долюбит? Нет! Сердца на это не хватит,
и не надо погибшим, чтоб живые любили за них.
Нет мужчины в семье - нет детей, нет хозяина в хате.
Разве горю такому помогут рыданья живых?

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
Кто в атаку ходил, кто делился последним куском,
Тот поймет эту правду,- она к нам в окопы и щели
приходила поспорить ворчливым, охрипшим баском.

Пусть живые запомнят, и пусть поколения знают
эту взятую с боем суровую правду солдат.
И твои костыли, и смертельная рана сквозная,
и могилы над Волгой, где тысячи юных лежат,-
это наша судьба, это с ней мы ругались и пели,
подымались в атаку и рвали над Бугом мосты.

...Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели,
Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты.

А когда мы вернемся,- а мы возвратимся с победой,
все, как черти, упрямы, как люди, живучи и злы,-
пусть нам пива наварят и мяса нажарят к обеду,
чтоб на ножках дубовых повсюду ломились столы.

Мы поклонимся в ноги родным исстрадавшимся людям,
матерей расцелуем и подруг, что дождались, любя.
Вот когда мы вернемся и победу штыками добудем -
все долюбим, ровесник, и работу найдем для себя.

1945

Воскресение

Уже снега сползли к оврагу,
На тополях кричат грачи;
И белый день, убавив шагу,
Все тише движется к ночи.

А ночь! Какие шум и шорох
Весь сад, всю степь заволокли,
В каких стенаниях и спорах
Весна родится из земли!

И час от часу всё утешней,
Обряд таинственный творя,
Переживать с природой вешней
Страстные дни календаря, -

Как бы торжественно связуя
Расцвет земных цветов и трав
С концом того, кто жизнь иную
Воздвиг нам, смертью смерть поправ.

(Мариэтта Шагинян, 1920)

Сергей Гандлевский

Сигареты маленькое пекло.
Тонкий дым разбился об окно.
Сумерки прокручивают бегло
Кроткое вечернее кино.
С улицы вливается в квартиру
Чистая голландская картина —
Воздух пресноводный и сырой,
Зимнее свеченье ниоткуда,
Конькобежцы накануне чуда
Заняты подробною игрой.
Кактусы величественно чахнут.
Время запираться и зевать.
Время чаепития и шахмат,
Кошек из окошек зазывать.
К ночи глуше, к ночи горше звуки —
Лифт гудит, парадное стучит.
Твердая горошина разлуки
В простынях незримая лежит.
Милая, мне больше длиться нечем.
Потому с надеждой, потому
Всем лицом печальным человечьим
В матовой подушке утону.

Кот М (Александр Сошенко)
Ковчег

Океан космический глубок
и таит опасностей немало:
то звезда сама в себя упала,
то галактики сплелись в клубок.

Там царят нейтронные ветра
и фотонов мощные теченья.
Бьют фонтаны гамма-излученья.
В омут тянет черная дыра.

На светиле - вспышка, и вот-вот
с головою все вокруг накроет
электромагнитною волною,
в щепки разметав плот, шхуну, флот.

Но, из года в год, из века в век
в ритме галактическом нон-стопа,
нас укрыв от звездных волн потопа,
средь вселенных странствует Ковчег.

Под безумной звездной кутерьмой,
под вуалью северных сияний -
хрупкий мир беспомощных созданий,
гордо именуемый Землей.

Пусть станет невозможное возможным.
Пусть станет ближе всё, что далеко.
И пусть всё то, что кажется, так сложно,
Решается красиво и легко.
Автор неизвестен

РОМАНС СКРИПАЧА

( Из поэмы Шествие)

Тогда, когда любовей с нами нет,
тогда, когда от холода горбат,
достань из чемодана пистолет,
достань и заложи его в ломбард.

Купи на эти деньги патефон
и где-нибудь на свете потанцуй
(в затылке нарастает перезвон),
ах, ручку патефона поцелуй.

Да, слушайте совета Скрипача,
как следует стреляться сгоряча:
не в голову, а около плеча!
Живите только плача и крича!

На блюдечке я сердце понесу
и где-нибудь оставлю во дворе.
Друзья, ах, догадайтесь по лицу,
что сердца не отыщется в дыре,

проделанной на розовой груди,
и только патефоны впереди,
и только струны-струны, провода,
и только в горле красная вода.

© ИОСИФ БРОДСКИЙ. 1961г

Николай Гумилев

Портрет мужчины

Его глаза — подземные озера,
Покинутые царские чертоги.
Отмечен знаком высшего позора,
Он никогда не говорит о Боге.

Его уста — пурпуровая рана
От лезвия, пропитанного ядом;
Печальные, сомкнувшиеся рано,
Они зовут к непознанным усладам.

И руки — бледный мрамор полнолуний,
В них ужасы неснятого проклятья,
Они ласкали девушек-колдуний
И ведали кровавые распятья.

Ему в веках достался странный жребий —
Служить мечтой убийцы и поэта,
Быть может, как родился он — на небе
Кровавая растаяла комета.

В его душе столетние обиды,
В его душе печали без названья.
На все сады Мадонны и Киприды
Не променяет он воспоминанья.

Он злобен, но не злобой святотатца,
И нежен цвет его атласной кожи.
Он может улыбаться и смеяться,
Но плакать… плакать больше он не может.

Бахыт Кенжеев

Сердце хитрит - ни во что оно толком не верит.
Бьется, болеет, плутает по скользким дорогам,
плачет взахлеб - и отчета не держит ни перед
кем, разве только по смерти пред Господом Богом.

Слушай, шепчу ему, в медленном воздухе этом
я постараюсь напиться пронзительным светом,
камнем и деревом стану, отчаюсь, увяну,
солью аттической сдобрю смердящую рану.

Разве не видишь, не чувствуешь - солнце садится,
в сторону дома летит узкогрудая птица,
разве не слышишь - писец на пергаменте новом
что-то со скрипом выводит пером тростниковым?

Вот и натешилось. Сколько свободы и горя!
Словно скитаний и горечи в Ветхом завете.
Реки торопятся в море, но синему морю
не переплниться - и возвращается ветер,

и возвращается дождь, и военная лютня
все отдаленней играет и все бесприютней,
и фонарей, фонарей бесконечная лента...
Что они, строятся - или прощаются с кем-то?

Юлия Старостина
"Миражи жизни"


Так обманчивы миражи:
Не любовь, а ожог души.
Не восторг, а простая лесть,
Всё навскидку, не то, что есть.

Даже в окнах не свет, а снег.
Это правда, что правды нет.
Ничего - ни добро, ни зло.
Лунный свет не даёт тепло.

По пустыне течёт песок,
А по венам - томатный сок.
За барханом плывёт бархан,
В небо тянется караван.

Растворится иллюзий дым,
И однажды очнёшься ты,
И поймёшь, что сума пуста,
Так случится, и что тогда!??

Николай Гумилев

Капитаны

I

На полярных морях и на южных,
По изгибам зеленых зыбей,
Меж базальтовых скал и жемчужных
Шелестят паруса кораблей.

Быстрокрылых ведут капитаны,
Открыватели новых земель,
Для кого не страшны ураганы,
Кто изведал мальстремы и мель,

Чья не пылью затерянных хартий, —
Солью моря пропитана грудь,
Кто иглой на разорванной карте
Отмечает свой дерзостный путь

И, взойдя на трепещущий мостик,
Вспоминает покинутый порт,
Отряхая ударами трости
Клочья пены с высоких ботфорт,

Или, бунт на борту обнаружив,
Из-за пояса рвет пистолет,
Так что сыпется золото с кружев,
С розоватых брабантских манжет.

Пусть безумствует море и хлещет,
Гребни волн поднялись в небеса,
Ни один пред грозой не трепещет,
Ни один не свернет паруса.

Разве трусам даны эти руки,
Этот острый, уверенный взгляд
Что умеет на вражьи фелуки
Неожиданно бросить фрегат,

Меткой пулей, острогой железной
Настигать исполинских китов
И приметить в ночи многозвездной
Охранительный свет маяков?

Письма к стене

Сохрани мою тень. Не могу объяснить. Извини.
Это нужно теперь. Сохрани мою тень, сохрани.
За твоею спиной умолкает в кустах беготня.
Мне пора уходить. Ты останешься после меня.
До свиданья, стена. Я пошел. Пусть приснятся кусты.
Вдоль уснувших больниц. Освещенный луной. Как и ты.
Постараюсь навек сохранить этот вечер в груди.
Не сердись на меня. Нужно что-то иметь позади.

Сохрани мою тень. Эту надпись не нужно стирать.
Все равно я сюда никогда не приду умирать,
Все равно ты меня никогда не попросишь: вернись.
Если кто-то прижмется к тебе, дорогая стена, улыбнись.
Человек - это шар, а душа - это нить, говоришь.
В самом деле глядит на тебя неизвестный малыш.
Отпустить - говоришь - вознестись над зеленой листвой.
Ты глядишь на меня, как я падаю вниз головой.

Разнобой и тоска, темнота и слеза на глазах,
изобилье минут вдалеке на больничных часах.
Проплывает буксир. Пустота у него за кормой.
Золотая луна высоко над кирпичной тюрьмой.
Посвящаю свободе одиночество возле стены.
Завещаю стене стук шагов посреди тишины.
Обращаюсь к стене, в темноте напряженно дыша:
завещаю тебе навсегда обуздать малыша.

Не хочу умирать. Мне не выдержать смерти уму.
Не пугай малыша. Я боюсь погружаться во тьму.
Не хочу уходить, не хочу умирать, я дурак,
не хочу, не хочу погружаться в сознаньи во мрак.
Только жить, только жить, подпирая твой холод плечом.
Ни себе, ни другим, ни любви, никому, ни при чем.
Только жить, только жить и на все наплевать, забывать.
Не хочу умирать. Не могу я себя убивать.

Так окрикни меня. Мастерица кричать и ругать.
Так окрикни меня. Так легко малыша напугать.
Так окрикни меня. Не то сам я сейчас закричу:
Эй, малыш! - и тотчас по пространствам пустым полечу.
Ты права: нужно что-то иметь за спиной.
Хорошо, что теперь остаются во мраке за мной
не безгласный агент с голубиным плащом на плече,
не душа и не плоть - только тень на твоем кирпиче.

Изолятор тоски - или просто движенье вперед.
Надзиратель любви - или просто мой русский народ.
Хорошо, что нашлась та, что может и вас породнить.
Хорошо, что всегда все равно вам, кого вам казнить.
За тобою тюрьма. А за мною - лишь тень на тебе.
Хорошо, что ползет ярко-желтый рассвет по трубе.
Хорошо, что кончается ночь. Приближается день.
Сохрани мою тень.

январь - февраль 1964

Иосиф Бродский

Голубой саксонский лес
Снега битого фарфор.
Мир бесцветен, мир белес,
точно извести раствор.

Ты, в коричневом пальто,
я, исчадье распродаж.
Ты — никто, и я — никто.
Вместе мы — почти пейзаж.

2

Белых склонов тишь да гладь.
Стук в долине молотка.
Склонность гор к подножью дать
может кровли городка.

Горный пик, доступный снам,
фотопленке, свалке туч.
Склонность гор к подножью, к нам,
суть изнанка ихних круч.

3

На ночь снятое плато.
Трепыханье фитиля.
Ты — никто, и я — никто:
дыма мертвая петля.

В туче прячась, бродит Бог,
ноготь месяца грызя.
Как пейзажу с места вбок,
нам с ума сойти нельзя.

4

Голубой саксонский лес.
К взгляду в зеркало и вдаль
потерявший интерес
глаза серого хрусталь.

Горный воздух, чье стекло
вздох неведомо о чем
разбивает, как ракло,
углекислым кирпичом.

5

Мы с тобой — никто, ничто.
Эти горы — наших фраз
эхо, выросшее в сто,
двести, триста тысяч раз.

Снизит речь до хрипоты,
уподобить не впервой
наши ребра и хребты
ихней ломаной кривой.

6

Чем объятие плотней,
тем пространства сзади — гор,
склонов, складок, простыней —
больше, времени в укор.

Но и маятника шаг
вне пространства завести
тоже в силах, как большак,
дальше мяса на кости.

7

Голубой саксонский лес.
Мир зазубрен, ощутив,
что материи в обрез.
Это — местный лейтмотив.

Дальше — только кислород:
в тело вхожая кутья
через ноздри, через рот.
Вкус и цвет — небытия.

8

Чем мы дышим — то мы есть,
что мы топчем — в том нам гнить.
Данный вид суть, в нашу честь,
их отказ соединить.

Это — край земли. Конец
геологии; предел.
Место точно под венец
в воздух вытолкнутых тел.

9

В этом смысле мы — чета,
в вышних слаженный союз.
Ниже — явно ни черта.
Я взглянуть туда боюсь.

Крепче в локоть мне вцепись,
побеждая страстью власть
тяготенья — шанса, ввысь
заглядевшись, вниз упасть.

10

Голубой саксонский лес.
Мир, следящий зорче птиц
— Гулливер и Геркулес —
за ужимками частиц.

Сумма двух распадов, мы
можем дать взамен числа
абажур без бахромы,
стук по комнате мосла.

11

‘Тук-тук-тук’ стучит нога
на ходу в сосновый пол.
Горы прячут, как снега,
в цвете собственный глагол.

Чем хорош отвесный склон,
что, раздевшись догола,
все же — неодушевлен;
то же самое — скала.

12

В этом мире страшных форм
наше дело — сторона.
Мы для них — подножный корм,
многоточье, два зерна.

Чья невзрачность, в свой черед,
лучше мышцы и костей
нас удерживает от
двух взаимных пропастей.

13

Голубой саксонский лес.
Близость зрения к лицу.
Гладь щеки — противовес
клеток ихнему концу.

Взгляд, прикованный к чертам,
освещенным и в тени, —
продолженье клеток там,
где кончаются они.

14

Не любви, но смысла скул,
дуг надбровных, звука ‘ах’
добиваются — сквозь гул
крови собственной — в горах.

Против них, что я, что ты,
оба будучи черны,
ихним снегом на черты
наших лиц обречены.

15

Нас других не будет! Ни
здесь, ни там, где все равны.
Оттого-то наши дни
в этом месте сочтены.

Чем отчетливей в упор
профиль, пористость, анфас,
тем естественней отбор
напрочь времени у нас.

16

Голубой саксонский лес.
Грез базальтовых родня.
Мир без будущего, без
— проще — завтрашнего дня.

Мы с тобой никто, ничто.
Сумма лиц, мое с твоим,
очерк чей и через сто
тысяч лет неповторим.

17

Нас других не будет! Ночь,
струйка дыма над трубой.
Утром нам отсюда прочь,
вниз, с закушенной губой.

Сумма двух распадов, с двух
жизней сдача — я и ты.
Миллиарды снежных мух
не спасут от нищеты.

18

Нам цена — базарный грош!
Козырная двойка треф!
Я умру, и ты умрешь.
В нас течет одна пся крев.

Кто на этот грош, как тать,
точит зуб из-за угла?
Сон, разжав нас, может дать
только решку и орла.

19

Голубой саксонский лес.
Наста лунного наждак.
Неподвижности прогресс,
то есть — ходиков тик-так.

Снятой комнаты квадрат.
Покрывало из холста.
Геометрия утрат,
как безумие, проста.

20

То не ангел пролетел,
прошептавши: ‘виноват’.
То не бдение двух тел.
То две лампы в тыщу ватт

ночью, мира на краю,
раскаляясь добела —
жизнь моя на жизнь твою
насмотреться не могла.

21

Сохрани на черный день,
каждой свойственный судьбе,
этих мыслей дребедень
обо мне и о себе.

Вычесть временное из
постоянного нельзя,
как обвалом верх и низ
перепутать не грозя.

© Иосиф Бродский

Есть женщины, похожие на Солнце -
От их присутствия становится теплей.
Когда улыбка их лица коснется,
Мир кажется красивей и добрей.
Есть женщины, похожие на Ветер -
Они изменчивы, легки и веселы,
Они, как бабочки, нужны нам на планете,
Чтоб любоваться ими все могли.
Есть женщины, похожие на Море -
Нельзя измерить глубину их глаз,
И в их таинственно манящем взоре
Сокрыты тайные знамения для нас.
Ты вся одновременно: Море, Ветер, Солнце.
Где ты, там звезды приближаются к Земле.
Пусть всё тебе на свете удается,
Желаю, чтоб всегда везло тебе!
Пусть счастье в тебе будет бесконечно,
Пускай любовь живет в тебе всегда.
Старайся быть, как прежде, безупречной,
Пусть сердцем твоим правит доброта!

Есть женщины, похожие на пламя,
На чуть заметный язычок свечи.
Они по свету ходят рядом с нами,
Случайным словом их не огорчи.

Прелестные, не отыскать прелестней,
Беспечны и внезапны, как стрижи,
И нежность их, и верность их — как песня,
Где все слова прозрачны и свежи.

В них что-то есть от скорого прощанья.
Как светлый дождь, сквозят они во мгле,
В себе невозмутимо воплощая
Все лучшее, что было на земле.

Изменчивы как небо, как погода,
И душу мне догадка обожгла:
Что в них украдкой смотрится природа,
Как в созданные ею зеркала.

Во многом проницательнее бога,
Доверчивей деревьев и детей…
Такие вот с ума сводили Блока
И уводили пленником в метель.

Я видел их не часто, этих женщин,
Далеких, как в магическом стекле.
Их, может быть, становится все меньше
На нашей слишком занятой земле.

Они мерцают капельками света,
Так непредусмотрительно хрупки…
И я боюсь, что сильный ветер века
Вот-вот погасит эти огоньки.

Ни в дождь, ни в гололед, ни в слякоть,
Какая б ни стряслась беда,
Не заставляйте женщин плакать
Ни от любви, ни от стыда.
И как бы ни случилось плавать
Вам в океане бытия,
Не заставляйте женщин плакать,
На вас обиду затая.
Какая бы из горьких трещин
Ни расколола сердце вам,
Не заставляйте плакать женщин
По необдуманным словам.
Прощайте женщин! Сокращайте
Предел, бросающий вражду!
И никогда не вымещайте
На женщинах свою беду.
И пусть вам будет, как награда
За бескорыстие труда,
Та женщина, что с вами рядом,
Не плачущая никогда...!

Не цепляйтесь за прошлое,
Не живите обидами,
Вспоминайте хорошее,
Никому не завидуйте.
Все, что небом Вам послано,
Принимайте как должное,
Все, что сделано — к лучшему.
Как бы ни было сложно,
На судьбу не ропщете,
Каждый миг будьте счастливы,
И других не судите
За их слабости частые.
За любимых боритесь
Богом данными силами,
На слова не скупитесь,
Будьте нежными с милыми.
Как же просто жить радостно!
Восхищайтесь закатами,
И влюбляйтесь всей страстью
В жизнь свою полосатую…

Евгений Бунимович

Из цикла
СТИХИ УЧИТЕЛЯ МАТЕМАТИКИ,
написанные во время проведения контрольных работ

КОНТРОЛЬНАЯ РАБОТА #4

...а еще, лишаясь площади, обретаешь объем
города, по которому легче бродить одному, чем вдвоем
потому что мы годы свои узнаем
в концентрических кольцах столицы,

но мосты за собою сжигая дотла,
в концентрических кольцах столицы не сыщешь угла,
кроме края письменного стола,
кроме прямого угла страницы,

есть дамоклово чувство контрольных работ –
ничего не успеешь, а время пройдет,
н-и-ч-е-г-о-н-е-у-с-п-е-е-ш-ь-а-в-р-е-м-я-п-р-о-й-д-е-т
жизнь пройдет,
вырвешь лист из тетради...

Гонит ветер волну пожелтевшей листвы,
формулирует ночь постулаты Москвы,
но никто не сведет за спиною мосты,
как умеют у них,
в Ленинграде...

1983

Мне звезда упала на ладошку.
Я её спросил - Откуда ты?
- Дайте мне передохнуть немножко,
Я с такой летела высоты.

А потом добавила, сверкая,
Словно колокольчик прозвенел:
- Не смотрите, что невелика я...
Может быть великим мой удел*.

Вам необходимо только вспомнить,
Что для Вас важней всего на свете.
Я могу желание исполнить,
Путь неблизкий завершая этим**.

Знаю я, что мне необходимо,
Мне не нужно долго вспоминать.
Я хочу любить и быть любимым,
Я хочу, чтоб не болела мать,

Чтоб на нашей горестной планете
Только звёзды падали с небес,
Были все доверчивы, как дети,
И любили дождь, цветы и лес,

Чтоб траву, как встарь, косой косили,
Каждый день летали до Луны,
Чтобы женщин на руках носили,
Не было болезней и войны,

Чтобы дружба не была обузой,
Чтобы верность в тягость не была,
Чтобы старость не тяжёлым грузом -
Мудростью бы нА сердце легла.

Чтобы у костра, пропахнув дымом,
Эту песню тихо напевать...
А ещё хочу я быть любимым
И хочу, чтоб не болела мать.

Говорил я долго, но напрасно.
Долго, слишком долго говорил...
Не ответив мне, звезда погасла,
Было у неё немного сил.

1962

© Александр Дольский - Исполнение желаний.

Сегодня Фету 200 лет, а нам плевать - у нас обед
 

Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали
Лучи у наших ног в гостиной без огней
Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали,
Как и сердца у нас за песнию твоей.

Ты пела до зари, в слезах изнемогая,
Что ты одна – любовь, что нет любви иной,
И так хотелось жить, чтоб, звуки не роняя,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой.

И много лет прошло, томительных и скучных,
И вот в тиши ночной твой голос слышу вновь,
И веет, как тогда, во вздохах этих звучных,
Что ты одна – вся жизнь, что ты одна – любовь.

Что нет обид судьбы и сердца жгучей муки,
А жизни нет конца, и цели нет иной,
Как только веровать в рыдающие звуки,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой!

2 августа 1877

Гимн любви

Любовь как жизнь: то весело, то грустно.
Порой смешна. А иногда — мудра.
Любовь, любовь — загадочное чувство —
К тому приходит, чья душа добра.

Любовь давно поэтами воспета,
Но в песне каждый повторяет вновь:
Земля, земля теплом любви согрета.
Прекрасный этот мир спасёт любовь!

Стране любви неведомы границы.
Лети в неё, как птица, окрылён.
Любовь, любовь — незримые страницы
Великой сказки — сказки всех времён.
(Ю. Энтин)

Кошка ветра

Посели меня к себе в душу...
Я устала - бездомной кошкой...
Буду верить тебе... И слушать...
И грустить иногда... Немножко...

Под оранжевым абажуром
Я колечком свернусь на кресле...
Буду думать, глаза зажмурив,
Что нам, в общем, неплохо вместе...

Буду молча глядеть в окошко
На седые от снега крыши...
Я, конечно, всего лишь кошка...
И мне хочется просто выжить.

В этом мире снегов и вьюги,
Где совсем нелегко бродячим...
Коль не выйдет с меня подруги,
Буду просто твоей удачей...

Посели меня к себе в душу...
Ну, хотя б на чердачной выси...
Буду верить тебе... И слушать...
И любить тебя... Больше жизни.

Е. Черногорова

Планет небесная механика
Над далью моря голубой.
Когда горит свеча на Хануку,
О чём мы думаем с тобой?

О том, что в бездне унижения
народ наш знал за много лет
не только горечь поражения,
но и величие побед.

Забудь заботы и возрадуйся
Над свечек радужным огнём,
Что зажигаются не сразу все,
А постепенно – день за днём.

Проснуться рядом утром раненько
И слушать медленный прибой.
Когда горит свеча на Хануку,
О чём мы думаем с тобой?

Что далеко нам до конца ещё,
И свет в окошке не погас,
Что огонёк свечи мерцающей
Внезапно связывает нас.

И сердца странное брожение
Нас оставляет в дурачках,
Когда я вижу отражение
В твоих агатовых зрачках.

Пообещают отдых страннику
Любая тень и дом любой.
Когда горит свеча на Хануку,
О чём мы думаем с тобой?
Александр Городницкий.

Я дважды пробуждался этой ночью
и брел к окну, и фонари в окне,
обрывок фразы, сказанной во сне,
сводя на нет, подобно многоточью
не приносили утешенья мне.

Ты снилась мне беременной, и вот,
проживши столько лет с тобой в разлуке,
я чувствовал вину свою, и руки,
ощупывая с радостью живот,
на практике нашаривали брюки

и выключатель. И бредя к окну,
я знал, что оставлял тебя одну
там, в темноте, во сне, где терпеливо
ждала ты, и не ставила в вину,
когда я возвращался, перерыва

умышленного. Ибо в темноте —
там длится то, что сорвалось при свете.
Мы там женаты, венчаны, мы те
двуспинные чудовища, и дети
лишь оправданье нашей наготе.

В какую-нибудь будущую ночь
ты вновь придешь усталая, худая,
и я увижу сына или дочь,
еще никак не названных, – тогда я
не дернусь к выключателю и прочь

руки не протяну уже, не вправе
оставить вас в том царствии теней,
безмолвных, перед изгородью дней,
впадающих в зависимость от яви,
с моей недосягаемостью в ней.

11 февраля 1971 г.
© Иосиф Бродский

Я и ты , нас только двое ?
О , какой самообман .
С нами стены , бра , обои ,
Ночь , шампанское , диван .

С нами тишина в квартире
И за окнами капель ,
С нами всё , что в этом мире
Опустилось на постель .
Мы_ лишь точки мирозданья ,
Чья-то тонкая резьба ,
Наш расцвет и угаснье
Называется_ судьба .

Мы в лицо друг другу дышим ,
Бьют часы в полночный час ,
А над нами кто-то свыше
Всё давно решил за нас .

© Валентин Гафт

Иосиф Бродский

Мы будем жить с тобой на берегу,

отгородившись высоченной дамбой

от континента, в небольшом кругу,

сооруженном самодельной лампой.

Мы будем в карты воевать с тобой

и слушать, как безумствует прибой,

покашливать, вздыхая неприметно,

при слишком сильных дуновеньях ветра.

Я буду стар, а ты — ты молода.

Но выйдет так, как учат пионеры,

что счет пойдет на дни — не на года,

оставшиеся нам до новой эры.

В Голландии своей наоборот

мы разведем с тобою огород

и будем устриц жарить за порогом

и солнечным питаться осьминогом.

Пускай шумит над огурцами дождь,

мы загорим с тобой по-эскимосски,

и с нежностью ты пальцем проведешь

по девственной, нетронутой полоске.

Я на ключицу в зеркало взгляну

и обнаружу за спиной волну

и старый гейгер в оловянной рамке

на выцветшей и пропотевшей лямке.

Придет зима, безжалостно крутя

осоку нашей кровли деревянной.

И если мы произведем дитя,

то назовем Андреем или Анной.

Чтоб, к сморщенному личику привит,

не позабыт был русский алфавит,

чей первый звук от выдоха продлится

и, стало быть, в грядущем утвердится.

Мы будем в карты воевать, и вот

нас вместе с козырями отнесет

от берега извилистость отлива.

И наш ребенок будет молчаливо

смотреть, не понимая ничего,

как мотылек колотится о лампу,

когда настанет время для него

обратно перебраться через дамбу.

Иосиф Бродский — Вместе они любили

Вместе они любили
сидеть на склоне холма.
Оттуда видны им были
церковь, сады, тюрьма.
Оттуда они видали
заросший травой водоем.
Сбросив в песок сандалии,
сидели они вдвоем.

Руками обняв колени,
смотрели они в облака.
Внизу у кино калеки
ждали грузовика.
Мерцала на склоне банка
возле кустов кирпича.
Над розовым шпилем банка
ворона вилась, крича.

Машины ехали в центре
к бане по трем мостам.
Колокол звякал в церкви:
электрик венчался там.
А здесь на холме было тихо,
ветер их освежал.
Кругом ни свистка, ни крика.
Только комар жжужал.

Трава была там примята,
где сидели они всегда.
Повсюду черные пятна —
оставила их еда.
Коровы всегда это место
вытирали своим языком.
Всем это было известно,
но они не знали о том.

Окурки, спичка и вилка
прикрыты были песком.
Чернела вдали бутылка,
отброшенная носком.
Заслышав едва мычанье,
они спускались к кустам
и расходились в молчаньи —
как и сидели там.

Валентин Гафт

Я и ты, нас только двое?
О, какой самообман.

С нами стены, бра, обои,
Ночь, шампанское, диван.

С нами тишина в квартире
И за окнами капель,
С нами всё, что в этом мире
Опустилось на постель.
Мы – лишь точки мирозданья,
Чья-то тонкая резьба,
Наш расцвет и угасанье
Называется – судьба.

Мы в лицо друг другу дышим,
Бьют часы в полночный час,
А над нами кто-то свыше
Всё давно решил за нас.

Этот старик умер в доме престарелых в маленьком австралийском городке. Когда медсёстры разбирали его скудные пожитки, то обнаружили это стихотворение.
Автор перевода англоязычного стихотворения «Cranky Old Man» – Евгений Архипенко

«КАПРИЗНЫЙ СТАРИК»

Входя будить меня с утра,
Кого ты видишь, медсестра?
Старик капризный, по-привычке,
Ещё «живущий» кое-как...
Полуслепой, полудурак,
«Живущий», впору взять в кавычки.
Не слышит – надрываться надо,
Изводит попусту харчи.
Бубнит всё время – нет с ним сладу.
– Ну, сколько можно, замолчи!
Тарелку на пол опрокинул.
Где туфли? Где носок второй?
Слезай с кровати! Чтоб ты сгинул...

Сестра! Взгляни в мои глаза!
Сумей увидеть то, что за...
За этой немощью и болью,
За жизнью прожитой, большой,
За пиджаком, «побитым» молью,
За кожей дряблой, «за душой».
За гранью нынешнего дня,
Попробуй разглядеть МЕНЯ...

Я мальчик! Непоседа, милый,
Весёлый, озорной слегка.
Мне страшно, мне лет пять от силы,
А карусель так высока!
Но вон отец и мама рядом,
Я в них впиваюсь цепким взглядом.
И хоть мой страх неистребим,
Я точно знаю, что ЛЮБИМ...

... Вот мне шестнадцать... Я горю!
Душою в облаках парю!
Мечтаю, радуюсь, грущу...
Я молод! Я ЛЮБОВЬ ищу!
И вот он мой счастливый миг!
Мне двадцать восемь! Я – жених!
Иду с ЛЮБОВЬЮ к алтарю,
И вновь горю, горю, горю...
Мне тридцать пять, растёт семья.
У нас уже есть сыновья,
Свой дом, хозяйство и жена.
Мне дочь, вот-вот, родить должна...

... А жизнь летит, летит вперёд!
Мне сорок пять – «круговорот»!
И дети «не по дням» растут...
Игрушки... Школа... Институт...
Всё! Упорхнули из гнезда!
И разлетелись кто куда...
Замедлен бег небесных тел,
Наш дом уютный опустел...
Но, мы с ЛЮБИМОЮ вдвоём!
Ложимся вместе и встаём.
Она грустить мне не даёт
И жизнь опять летит вперёд!
Теперь уже мне шестьдесят...
Вновь дети в доме голосят!
Внучат весёлый хоровод...
О, как мы СЧАСТЛИВЫ!

Но вот... Померк внезапно солнца свет...
Моей любимой больше нет...
У счастья тоже есть предел...
Я за неделю поседел...
Осунулся, душой поник...
И ощутил, что Я СТАРИК...
Теперь живу я «без затей»,
Живу для внуков и детей.
Мой мир со мной, но с каждым днём
Всё меньше... меньше света в нём...
Крест старости, взвалив на плечи,
Бреду устало в никуда...
Покрылось сердце коркой льда...
И время боль мою не лечит...
О, Господи, как жизнь длинна,
Когда не радует она...

... Но с этим следует смириться...
Ничто не вечно под луной...
А ты, склонившись надо мной,
Открой глаза свои, сестрица.
Я не старик капризный! Нет! –
Любимый МУЖ, ОТЕЦ и ДЕД!

... И мальчик маленький, доселе,
В сиянье солнечного дня,
Летящий вдаль на карусели...
Попробуй разглядеть МЕНЯ!

© Перевод: Евгений Архипенко

из к/ф Старый Новый год
 

Снег идет, снег идет.
К белым звездочкам в буране
Тянутся цветы герани
За оконный переплет.

Снег идет, и все в смятеньи,
Все пускается в полет:
Черной лестницы ступени,
Перекрестка поворот.

Снег идет, снег идет,
Словно падают не хлопья,
А в заплатанном салопе
Сходит наземь небосвод.

Словно с видом чудака,
С верхней лестничной площадки,
Крадучись, играя в прятки,
Сходит небо с чердака,

Потому что жизнь не ждет.
Не оглянешься, и - святки.
Только промежуток краткий,
Смотришь - там и новый год.

Снег идет густой-густой,
В ногу с ним, стопами теми,
В том же темпе, с ленью той
Или с той же быстротой,
Может быть, проходит время?

Может быть, за годом год
Следуют, как снег идет
Или как слова в поэме?
Может быть, проходит время...
Может быть, за годом год...

Снег идет, снег идет,
Снег идет, и все в смятеньи:
Убеленный пешеход,
Удивленные растенья,
Перекрестка поворот.

Снег идет, снег идет.
Снег идет, снег идет...

[Б.Пастернак]

© Борис Пастернак

Недотрога, тихоня в быту,
Ты сейчас вся огонь, вся горенье,
Дай запру я твою красоту
В темном тереме стихотворенья.

Посмотри, как преображена
Огневой кожурой абажура
Конура, край стены, край окна,
Наши тени и наши фигуры.
Ты с ногами сидишь на тахте,
Под себя их поджав по-турецки.
Все равно, на свету, в темноте,
Ты всегда рассуждаешь по-детски.

Замечтавшись, ты нижешь на шнур
Горсть на платье скатившихся бусин.
Слишком грустен твой вид, чересчур
Разговор твой прямой безыскусен.

Пошло слово любовь, ты права.
Я придумаю кличку иную.
Для тебя я весь мир, все слова,
Если хочешь, переименую.

Разве хмурый твой вид передаст
Чувств твоих рудоносную залежь,
Сердца тайно светящийся пласт?
Ну так что же глаза ты печалишь?

1956

Так хочется, чтоб снежок...

Так хочется, чтоб снежок…
И под сапогами хруст.
Чтоб весело, хорошо,
И чтобы исчезла грусть.
И хоть бы на сутки вдруг
Забыть обо всём, что жжёт…
И чтобы сердечный стук –
От снега, что всё идёт…
От снега, что всё кружит…
Стоять и наверх смотреть.
И чтобы хотелось жить...
Не маяться, не терпеть.
Чтоб детство вернулось к нам,
Уставшим от бед, потерь…
И выкинуть с сердца хлам,
И стать хоть чуть-чуть мудрей.
Не спорить, не обижать.
Прощать и идти вперёд.
Не требовать, а давать…
И будет не жизнь, а – мёд!
И ёлочку наряжать,
И слышать детишек смех.
И вкусности покупать,
Чтоб радовать в полночь всех.
Чтоб в Новом Году уже
Желания все сбылись!
Чтоб было светло в душе,
И чтоб улыбалась жизнь…
Гирляндами украшать
Окошки своих квартир,
Чтоб радости добавлять
В печальный и хмурый мир.
И чтоб обнимать родных,
Смотреть, как летит снежок.
Ценить каждый новый миг
И счастье подарит Бог!

Ирина Самарина-Лабиринт

© Борис Пастернак

Гамлет

Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далеком отголоске,
Что случится на моем веку.

На меня наставлен сумрак ночи
Тысячью биноклей на оси.
Если только можно, Aвва Oтче,
Чашу эту мимо пронеси.

Я люблю твой замысел упрямый
И играть согласен эту роль.
Но сейчас идет другая драма,
И на этот раз меня уволь.

Но продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.
Я один, все тонет в фарисействе.
Жизнь прожить — не поле перейти.

1946 г.