В предгрозье (этюд)

Захрустели пухлые кайзэрки,
Задымился ароматный чай,
И княжна улыбкою грезэрки
Подарила графа невзначай.
Золотая легкая соломка
Заструила в грезы алькермес.
Оттого, что говорили громко,
Колыхался в сердце траур месс.
Пряное душистое предгрозье
Задыхало груди. У реки,
Погрузясь в бездумье и безгрезье.
Удили форелей старики.
Ненавистник дождевых истерик —
Вздрагивал и нервничал дубок.
Я пошел проветриться на берег,
И меня кололо в левый бок.
Детонировал бесслухий тенор —
На соседней даче лейтенант,
Вспыливал нахохлившийся кенар —
Божиею милостью талант.
Небеса растерянно ослепли,
Ветер зашарахался в листве,
Дождевые капли хлестко крепли, —
И душа заныла о родстве…
Было жаль, что плачет сердце чье-то,
Безотчетно к милому влекло.
Я пошел, не дав себе отчета,
Постучать в балконное стекло.
Я один, — что может быть противней!
Мне любовь, любовь ее нужна!
А княжна рыдала перед ливнем,
И звала, звала меня княжна!
Молниями ярко озаряем,
Домик погрузил меня в уют.
Мы сердца друг другу поверяем,
И они так грезово поют.
Снова — чай, хрустящие кайзэрки.
И цветы, и фрукты, и ликер,
И княжны, лазоревой грезэрки,
И любовь, и ласковый укор…

© И.Северянин

Гурманка

Ты ласточек рисуешь на меню,
Взбивая сливки к тертому каштану.
За это я тебе не изменю
И никогда любить не перестану.

Все жирное, что угрожает стану,
В загоне у тебя. Я не виню,
Что петуха ты знаешь по Ростану
И вовсе ты не знаешь про свинью.

Зато когда твой фаворит — арабчик
Подаст с икрою паюсною рябчик,
Кувшин Шабли и стерлядь из Шексны.

Пикантно сжав утонченные ноздри,
Ты вздрогнешь так, что улыбнутся сестры,
Приняв ту дрожь за веянье весны…

© Северянин

Наше детство!

«Не трогай руками, не бегай по лужам,
Гулять не ходи, был недавно простужен.
Собаку не гладь, там микробы кишат!», —
Да, что же за жизнь-то сейчас у ребят?!

А мы все носились босыми по лужам,
И с горки катались, и тот, кто простужен.
Мы гладили кошек и разных собак,
В холодной реке не купался? Слабак!

Ходили играть далеко за село,
С кустов прямо ели, все то, что росло.
Морковку чуть-чуть оботрешь о траву,
И хрумкаешь ей, на ходу, на бегу!

Сосульками тоже, в тихушку, хрустели,
И что характерно — совсем не болели.
И яблоко с дерева ели, в пыли,
Здоровыми все, согласитесь, росли!

Сирень, тоже ели, с пятью лепестками,
Поранишься если, не бегали к маме.
На лист подорожника плюнешь — готово,
И дальше на велике мчимся мы снова!

Эх, детство веселое, вспомнишь — хохочешь,
И ведь вспоминается, хочешь-не хочешь.
Калачики ели, венки мы плели,
Мордашки все в саже — картошку пекли!

Я спорить не буду — кому, как видней.
Свое «нельзя-можно» сейчас у людей.
Быть сильными нужно, чтоб жизнь эту жить,
А может поменьше…"соломки стелить?!"

© Ирина Исмейкина

Для чего мне сходиться со светской толпой,
Раболепствовать перед ее главарями,
Льстить хлыщам, восторгаться нелепой молвой
Или дружбу водить с дураками?

Я и сладость и горечь любви пережил,
Исповедовал дружбу ревниво и верно;
Осудила молва мой неистовый пыл,
Да и дружба порой лицемерна.

Не силен я в притворстве, во лжи не хитер,
Лицемерия света я чужд от природы.
Для чего мне сносить ненавистный надзор,
По-пустому растрачивать годы?

Лорд Джордж Байрон

Каждый выбирает для себя...
Юрий Левитанский

Каждый выбирает для себя
женщину, религию, дорогу.
Дьяволу служить или пророку —
каждый выбирает для себя.

Каждый выбирает по себе
слово для любви и для молитвы.
Шпагу для дуэли, меч для битвы
каждый выбирает по себе.

Каждый выбирает по себе.
Щит и латы. Посох и заплаты.
Меру окончательной расплаты.
Каждый выбирает по себе.

Каждый выбирает для себя.
Выбираю тоже — как умею.
Ни к кому претензий не имею.
Каждый выбирает для себя.

Да!
 

Здесь, как в аптеке, здесь ложно закрывают машину,
А рейды на рынок "блошиный" за куркумой и ключами.
Ты все решила, ты показала мне, как ждут воскресенья.
На завтрак Юля, на полдень – на карусели.
Твои любовники давно облысели.

А мне так странно, я не представляю героя.
Я может по составу крови немного поближе к звездам.
Еще не поздно, оставить для себя пуповину.
Жизнь за спиной на половину. Я не готова, не серьезна.

Со мной не просто. Со мной, прости, не выносимо.
Наверно выглядит красиво для тех, кто нечего не знает.
Я не специально, я просто не умею иначе.
От счастья все же реже плачут. Со мной дожди идут постоянно.

А мне так странно, я не представляю героя.
Я может по составу крови немного поближе к звездам.
Еще не поздно, оставить для себя пуповину.
Жизнь за спиной на половину. Я не готова, не серьезна.

И пытка прошлым, утоплена в коньяк рефлексия.
Как мило показать мне Максима. Как клево познакомить с подругой.
Опустим ревность останется тоска и детали, - кого и с кем побратали.
В салат не надо перца и лука.

Какого черта, такое мне досталось наследство?
Охота – не досуг и не средство! Охота нынче пуще неволи!
Мне не подходит сто сорок две минуты ждать смс-сок.
Мир без тебя теперь становиться пресным!
Прощай, оружие! Здравствуй, Фиеста.

А мне так странно, я не представляю героя.
Я может по составу крови немного по ближе к звездам.
Еще не поздно, оставить для себя пуповину.
Жизнь за спиной на половину. Жизнь за спиной на половину.
Жизнь за спиной на половину. Жизнь за спиной на половину.
Жизнь за спиной.

Авторы: Diana Arbenina

Moe беспечное незнанье
Лукавый демон возмутил,
И он мое существованье
С своим на век соединил.
Я стал взирать его глазами,
Мне жизни дался бедный клад,
С его неясными словами
Моя душа звучала в лад.
Взглянул на мир я взором ясным
И изумился в тишине;
Ужели он казался мне
Столь величавым и прекрасным?
Чего, мечтатель молодой,
Ты в нем искал, к чему стремился,
Кого восторженной душой
Боготворить не устыдился?
И взор я бросил на людей,
Увидел их надменных, низких,
Жестоких ветреных судей,
Глупцов, всегда злодейству близких.
Пред боязливой их толпой,
Жестокой, суетной, холодной,
Смешон глас правды благородный,
Напрасен опыт вековой.
Вы правы, мудрые народы,
К чему свободы вольный клич!
Стадам не нужен дар свободы,
Их должно резать или стричь,
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.

Александр Пушкин

Москва! Ты молодость взяла,
я отдала её без грусти -
за узорочье, за искусство
простые возводить слова
как золотые купола...

Откуда я? Из Златоуста.

Благоговенье и восторг,
ожог бессмертия мгновенного...
Какой любимый мой цветок?
Собор Василия Блаженного!

Светлана Соложенкина

Я шагаю по Москве,
Как шагают по доске,
Что такое - сквер направо
И налево тоже сквер.

Здесь когда-то Пушкин жил,
Пушкин с Вяземским дружил,
Горевал, лежал в постели,
Говорил, что он простыл.

Кто он, я не знаю кто,
А скорей всего, никто,
У подъезда на скамейке
Человек сидит в пальто.

Человек он пожилой,
На Арбате дом жилой.

В доме летняя еда,
А на улице среда
Переходит в понедельник
Безо всякого труда.

Голова моя пуста,
Как пустынные места.
Я куда-то улетаю,
Словно дерево с листа.

Геннадий Шпаликов

Я видел сегодня седую старушку,
в автобус войдя, она села со мной.
Косынку заправив рукою за ушко,
она телефон свой достала чудной.

Обычный мобильный, серого цвета,
и пара царапин мелких видна.
Но необычным в нём было не это…
Меня удивила надпись одна.

На экране его загорелось: «Любимый»
И фото седого, в очках, старика.
Она, подняв трубку, ответила: «Милый!
Доктор сказал, поживу я пока…

Я села в автобус, уже близко к дому,
Не нужно, не вздумай, обед не готовь!»
И пусть кто-то мыслит сейчас по-другому,
Но я был уверен, что видел любовь.

© авторство не смогла установить точно - инфа сильно видоизменяется на разных сайтах, но стих все равно добрый

ПАЛУБА
 

На меня надвигается
По реке битый лёд,
На реке навигация,
На реке пароход.

Пароход белый-беленький,
Дым над красной трубой,
Мы по палубе бегали -
Целовались с тобой.

Пахнет палуба клевером,
Хорошо, как в лесу,
И бумажка приклеена
У тебя на носу.

Ах ты, палуба, палуба,
Ты меня раскачай,
Ты печаль мою, палуба,
Расколи о причал.

Геннадий Шпаликов

Вы, ангел радости, когда-нибудь страдали?
Тоска, унынье, стыд терзали вашу грудь?
И ночью бледный страх… хоть раз когда-нибудь
Сжимал ли сердце вам в тисках холодной стали?
Вы, ангел радости, когда-нибудь страдали?

Вы, ангел кротости, знакомы с тайной злостью?
С отравой жгучих слез и яростью без сил?
К вам приводила ночь немая из могил
Месть, эту черную назойливую гостью?
Вы, ангел кротости, знакомы с тайной злостью?

Вас, ангел свежести, томила лихорадка?
Вам летним вечером, на солнце у больниц,
В глаза бросались ли те пятна желтых лиц,
Где синих губ дрожит мучительная складка?
Вас, ангел свежести, томила лихорадка?

Вы, ангел прелести, теряли счет морщинам?
Угрозы старости уж леденили вас?
Там в нежной глубине влюбленно-синих глаз
Вы не читали снисхождения к сединам
Вы, ангел прелести, теряли счет морщинами?

О, ангел счастия, и радости, и света!
Бальзама нежных ласк и пламени ланит
Я не прошу у вас, как зябнущий Давид…
Но, если можете, молитесь за поэта
Вы, ангел счастия, и радости, и света!

[Шарль Бодлер, "Цветы Зла", Искупление]

Есть запахи, чья власть над нами бесконечна:
В любое вещество въедаются навечно.
Бывает, что, ларец диковинный открыв
(Заржавленный замок упорен и визглив),

Иль где-нибудь в углу, средь рухляди чердачной
В слежавшейся пыли находим мы невзрачный
Флакон из-под духов: он тускл, и пуст, и сух,
Но память в нем жива, жив отлетевший дух.

Минувшие мечты, восторги и обиды,
Мечты увядшие — слепые хризалиды,
Из затхлой темноты, как бы набравшись сил,
Выпрастывают вдруг великолепье крыл.

В лазурном, золотом, багряном одеянье,
Нам голову кружа, парит Воспоминанье…
И вот уже душа, захваченная в плен,
Над бездной склонена и не встает с колен.

Возникнув из пелен, как Лазарь воскрешенный,
Там оживает тень любви похороненной,
Прелестный призрак, прах, струящий аромат,
Из ямы, где теперь — гниенье и распад.

Когда же и меня забвение людское
Засунет в старый шкаф небрежною рукою,
Останусь я тогда, надтреснут, запылен,
Несчастный, никому не надобный флакон,

Гробницею твоей, чумное, злое зелье,
Яд, созданный в раю, души моей веселье,
Сжигающий нутро расплавленный свинец,
О, сердца моего начало и конец!

[Шарль Бодлер, "Цветы Зла", Флакон]

Шарль Бодлер - Мечта

Тоску блаженную ты знаешь ли, как я?
Как я, ты слышал ли всегда названье:»Странный»?
Я умирал, в душе влюбленной затая
Огонь желания и ужас несказанный.

Чем меньше сыпалось в пустых часах песка,
Чем уступала грусть послушнее надежде,
Тем тоньше, сладостней была моя тоска;
Я жаждал кинуть мир, родной и близкий прежде

Тянулся к зрелищу я жадно, как дитя,
Сердясь на занавес, волнуясь и грустя…
Но Правда строгая внезапно обнажилась:

Зарю ужасную я с дрожью увидал,
И понял я, что мертв, но сердце не дивилось.
Был поднят занавес, а я чего-то ждал.

Счёт уже ведётся на
Долгие десятилетья...
А вообще, была ль она -
Та весна на этом свете?..

Снег, фиалки, мокрый май,
Сумасшедшие аншлаги?..
Заблудившийся трамвай
И сиреневые флаги?..

Было ль, не было ль - никто
На вопрос мой не ответит.
...Снова ставят шапито.
Цирку радуются дети.

И кому-то там цветы
Кинет женщина из ложи...
...Я старею. Ну, а ты -
С каждым годом всё моложе.

Мария Романушко (Леониду Енгибарову)

Твои виски снега посеребрили,
Глазам листва всю зелень отдала.
Мужчина
зимний сдержанно красивый,
Тебя метель на крыльях
принесла.

Давным-давно цыганка нагадала:
Лишь откружит багряный
листопад,
Придёт к осенней женщине мужчина
С собой неся любовь и
снегопад.

Морозным утром чувства растревожит
Твой аромат букетом
пряных трав.
Мужчина так на зиму не похожий
Согреет, к сердцу бережно
прижав.

От поцелуев льдинки слёз растают.
За всё тебя благодарю
сполна,
Мужчина зимний сдержанно красивый.
В душе моей опять цветёт
весна…

©

Очень трудно быть чьей-то мечтой:
Ведь такая ответственность.
Вдруг окажешься в чем-то не Той...
И запишут в посредственность.
Пьедестал пятки лижет огнем,
Замереть и позировать.
Совершенство и ночью, и днем
Не скупясь демонстрировать.
Очень трудно держать этот пост
"Вот увидят и ахнут все".
Сочетая и крылья, и хвост,
Сверху вниз не бабахнуться.
За осанкой следить и фасон
Сохранять без усилия.
Если нимб жмет - глотать цитрамон,
Сохраняя идиллию.
Поражать неземной красотой,
Добротой ненатужною...
Очень трудно быть чьей-то мечтой.
Да и, в общем-то, - нужно ли?

©

Когда умирают Боги, когда умирает Вера,
Когда неверны дороги, Любовь умирает первой...
Когда люди прячут лица, когда надевают маски,
Когда могут только злиться, Тогда умирают Сказки...
Когда исчезает солнце, и небо, как серый камень,
Когда нету сил бороться, Тогда в душах гаснет Пламя...
Когда люди вдруг звереют, когда страх для них - награда,
И даже себе не верят, Тогда умирает Радость...
Когда умирает честность, когда не важны преграды,
И совести нету места, Тогда погибает Правда...
Когда больше нету воли и всё, чего так хотелось Забыто..
Чтоб жить без воли, Тогда умирает Смелость...
Когда миром правит сила, когда не страшны пороки..
А мир стал сплошной могилой...
ТОГДА УМИРАЮТ БОГИ.

©

Как рамка лучшую картину облекает
Необъяснимою, волшебной красотой,
И, отделив ее таинственной чертой
От всей Природы, к ней вниманье привлекает,

Так с красотой ее изысканной слиты
Металл и блеск огней и кресел позолота:
К ее сиянью все спешит прибавить что-то,
Все служит рамкою волшебной красоты.

И вот ей кажется, что все вокруг немеет
От обожания, и торс роскошный свой
Она в лобзаниях тугих шелков лелеет,

Сверкая зябкою и чуткой наготой;
Она вся грации исполнена красивой
И обезьянкою мне кажется игривой.

[Шарль Бодлер, "Призрак", Рамка]

Я иду по городу -
Мысль во мне свистит:
Отпущу я бороду,
Перестану пить,

Отыщу невесту,
Можно - и вдову,
Можно - и неместную, -
Клавой назову.

А меня Серёжей
Пусть она зовёт,
Но с такою рожей
Кто меня возьмёт?

Разве что милиция,
И пешком - под суд.
За такие лица
Просто так берут.

Геннадий Шпаликов

А.С. Пушкин - княгине Волконской
Среди рассеянной Москвы,
При толках виста и бостона,
При бальном лепете молвы
Ты любишь игры Аполлона.

Царица муз и красоты,
Рукою нежной держишь ты
Волшебный скипетр вдохновений,
И над задумчивым челом,

Двойным увенчанным венком,
И вьется и пылает гений.
Певца, плененного тобой,
Не отвергай смиренной дани,

Внемли с улыбкой голос мой,
Как мимоездом Каталани
Цыганке внемлет кочевой.

Р. Рождественский

Если б камни могли говорить
Под летящими вдаль облаками,
Рассказали б о мужестве камни,
Если б камни могли говорить.
С неба смотрят
Звёзды, не мигая,
Тонет полночь
В медленной волне…
А над Брестом
Тишина такая,
Словно мир оглох
На той войне.

На границе родимой земли
Вихревые сирены завыли,
Встали мёртвые рядом с живыми
И, обнявшись, в бессмертье ушли.
Трескался бетон, изнемогая,
Людям было тяжело вдвойне!..
А над Брестом тишина такая,
Что нельзя не вспомнить о войне.
Билось каждое сердце, как Брест!
Под огнём навесным перекрёстным
Враг нарвался на тысячу Брестов, -
Билось каждое сердце, как Брест!
Сердце билось,
Боль превозмогая,
Даже стены
Плавились в огне,
А над Брестом
Тишина такая,
Словно мир оглох
На той войне.

Если б камни могли говорить
Под летящими вдаль облаками,
Рассказали б о мужестве камни,
Если б камни могли говорить.
И звучит, звучит
Бессмертной песней
Над землёю мирною рассвет…

Для героев, для героев Бреста,
Для героев Бреста смерти нет!

Очередь военная
многочасовая,
я ещё не бледная,
ещё я молодая,
я почти ребёнок
в клетчатом платке,
голодная, влюблённая,
с авоськой в руке.

Наталья Астафьева

Глаза девчонки семилетней
Как два померкших огонька.
На детском личике заметней
Большая, тяжкая тоска.

Она молчит, о чем ни спросишь,
Пошутишь с ней, – молчит в ответ.
Как будто ей не семь, не восемь,
А много, много горьких лет.

Вдруг сразу словно ветер свежий
Пройдет по детскому лицу,
И, оживленная надеждой,
Она бросается к бойцу.

Защиты ищет у него:
— Убей их всех до одного!

Агния Барто 1942

Схвачу руками голыми
в объятья целый свет.
Уткнусь скулою в пОлымя,
а матери-то нет.

Над бельмами разверстыми
чернее воронья
просторами безвестными
кружится жизнь моя.

Года лихого ужаса
мне зАстят белый свет.
Все звёзды в небе кружатся,
а матери-то нет.

Наталья Астафьева

Холод, голод, нищета...
Все последние гОды
жизнь моя была пуста
и полна невзгоды.

Мыслей нет в голове,
в сердце только злоба,
думаешь лишь о еде,
не подохнуть чтобы.
1944

Наталья Астафьева

Юлия Друнина
 

***
Я только раз видала рукопашный,
Раз наяву. И тысячу — во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.

***
Я ушла из детства в грязную теплушку,
В эшелон пехоты, в санитарный взвод.
Дальние разрывы слушал и не слушал
Ко всему привыкший сорок первый год.

Я пришла из школы в блиндажи сырые,
От Прекрасной Дамы в «мать» и «перемать»,
Потому что имя ближе, чем «Россия»,
Не могла сыскать.

В семнадцать

В семнадцать совсем уже были мы взрослые —
Ведь нам подрастать на войне довелось…
А нынче сменили нас девочки рослые
Со взбитыми космами ярких волос.

Красивые, черти! Мы были другими —
Военной голодной поры малыши.
Но парни, которые с нами дружили,
Считали, как видно, что мы хороши.

Любимые нас целовали в траншее,
Любимые нам перед боем клялись.
Чумазые, тощие, мы хорошели
И верили: это на целую жизнь.

Эх, только бы выжить!.. Вернулись немногие.
И можно ли ставить любимым в вину,
Что нравятся девочки им длинноногие,
Которые только рождались в войну?

И правда, как могут не нравиться весны,
Цветение, первый полет каблучков,
И даже сожженные краскою космы,
Когда их хозяйкам семнадцать годков.

А годы, как листья осенние, кружатся.
И кажется часто, ровесницы, мне —
В борьбе за любовь пригодится нам мужество
Не меньше, чем на войне…

Возвратившись с фронта в сорок пятом…

Возвратившись с фронта в сорок пятом
Я стеснялась стоптанных сапог
И своей шинели перемятой,
Пропыленной пылью всех дорог.
Мне теперь уже и непонятно,
Почему так мучили меня
На руках пороховые пятна
Да следы железа и огня…

В школе (1945)

Тот же двор.
Та же дверь.
Те же стены.
Так же дети бегут гуртом,
Та же самая «тетя Лена»
Суетится возле пальто.

В класс вошла.
За ту парту села,
Где училась я десять лет.
На доске написала мелом
«X + Y = Z».

...Школьным вечером,
Хмурым летом,
Бросив книги и карандаш,
Встала девочка с парты этой
И шагнула в сырой блиндаж.

Баллада о десанте
Хочу,чтоб как можно спокойней и суше
Рассказ мой о сверстницах был…
Четырнадцать школьниц — певуний, болтушек —
В глубокий забросили тыл.

Когда они прыгали вниз с самолета
В январском продрогшем Крыму,
«Ой, мамочка!» — тоненько выдохнул кто-то
В пустую свистящую тьму.

Не смог побелевший пилот почему-то
Сознанье вины превозмочь…
А три парашюта, а три парашюта
Совсем не раскрылись в ту ночь…

Оставшихся ливня укрыла завеса,
И несколько суток подряд
В тревожной пустыне враждебного леса
Они свой искали отряд.

Случалось потом с партизанками всяко:
Порою в крови и пыли
Ползли на опухших коленях в атаку —
От голода встать не могли.

И я понимаю, что в эти минуты
Могла партизанкам помочь
Лишь память о девушках, чьи парашюты
Совсем не раскрылись в ту ночь…

Бессмысленной гибели нету на свете —
Сквозь годы, сквозь тучи беды
Поныне подругам, что выжили, светят
Три тихо сгоревших звезды…

Я принесла домой с фронтов России

Я принесла домой с фронтов России
Веселое презрение к тряпью —
Как норковую шубку, я носила
Шинельку обгоревшую свою.

Пусть на локтях топорщились заплаты,
Пусть сапоги протерлись — не беда!
Такой нарядной и такой богатой
Я позже не бывала никогда…

Два вечера

Мы стояли у Москвы-реки,
Теплый ветер платьем шелестел.
Почему-то вдруг из-под руки
На меня ты странно посмотрел —
Так порою на чужих глядят.
Посмотрел и улыбнулся мне:
— Ну, какой же из тебя солдат?
Как была ты, право, на войне?
Неужель спала ты на снегу,
Автомат пристроив в головах?
Понимаешь, просто не могу
Я тебя представить в сапогах!..

Я же вечер вспомнила другой:
Минометы били, падал снег.
И сказал мне тихо дорогой,
На тебя похожий человек:
— Вот, лежим и мерзнем на снегу,
Будто и не жили в городах…
Я тебя представить не могу
В туфлях на высоких каблуках!..

Цветы Зла
 

Не стану спорить, ты умна! Но женщин украшают слезы.
Так будь красива и грустна, В пейзаже зыбь воды нужна,
И зелень обновляют грозы.

Люблю, когда в твоих глазах, Во взоре, радостью блестящем,
Все подавляя, вспыхнет страх, Рожденный в Прошлом, в черных днях,
Чья тень лежит на Настоящем.

И теплая, как кровь, струя Из этих глаз огромных льется,
И хоть в моей — рука твоя, Тоски тяжелой не тая,
Твой стон предсмертный раздается.

Души глубинные ключи, Мольба о сладострастьях рая!
Твой плач — как музыка в ночи, И слезы-перлы, как лучи,
В твой мир бегут, сверкая.

Пускай душа твоя полна Страстей сожженных пеплом черным
И гордость проклятых она В себе носить обречена,
Пылая раскаленным горном,

Но, дорогая, твой кошмар, Он моего не стоит ада,
Хотя, как этот мир, он стар, Хотя он полон страшных чар
Кинжала, пороха и яда.

Хоть ты чужих боишься глаз И ждешь беды от увлеченья,
И в страхе ждешь, пробьет ли час, Но сжал ли грудь твою хоть раз
Железный обруч Отвращенья?

Царица и раба, молчи! Любовь и страх — тебе не внове.
И в душной, пагубной ночи Смятенным сердцем не кричи:
«Мои демон, мы единой крови!»

[Шарль Бодлер, Цветы Зла, Грустный мадригал]

Михаил Лермонтов - Парус

Белеет парус одинокой
В тумане моря голубом!..
Что ищет он в стране далекой?
Что кинул он в краю родном?..


Играют волны — ветер свищет,
И мачта гнется и скрыпит…
Увы! он счастия не ищет
И не от счастия бежит!

Под ним струя светлей лазури,
Над ним луч солнца золотой…
А он, мятежный, просит бури,
Как будто в бурях есть покой!

Михаил Лермонтов - Бородино

- Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Москва, спаленная пожаром,
Французу отдана?
Ведь были ж схватки боевые,
Да, говорят, еще какие!
Недаром помнит вся Россия
Про день Бородина!

- Да, были люди в наше время,
Не то, что нынешнее племя:
Богатыри - не вы!
Плохая им досталась доля:
Немногие вернулись с поля...
Не будь на то господня воля,
Не отдали б Москвы!

Мы долго молча отступали,
Досадно было, боя ждали,
Ворчали старики:
"Что ж мы? на зимние квартиры?
Не смеют, что ли, командиры
Чужие изорвать мундиры
О русские штыки?"

И вот нашли большое поле:
Есть разгуляться где на воле!
Построили редут.
У наших ушки на макушке!
Чуть утро осветило пушки
И леса синие верхушки -
Французы тут как тут.

Забил заряд я в пушку туго
И думал: угощу я друга!
Постой-ка, брат мусью!
Что тут хитрить, пожалуй к бою;
Уж мы пойдем ломить стеною,
Уж постоим мы головою
За родину свою!

Два дня мы были в перестрелке.
Что толку в этакой безделке?
Мы ждали третий день.
Повсюду стали слышны речи:
"Пора добраться до картечи!"
И вот на поле грозной сечи
Ночная пала тень.

Прилег вздремнуть я у лафета,
И слышно было до рассвета,
Как ликовал француз.
Но тих был наш бивак открытый:
Кто кивер чистил весь избитый,
Кто штык точил, ворча сердито,
Кусая длинный ус.

И только небо засветилось,
Все шумно вдруг зашевелилось,
Сверкнул за строем строй.
Полковник наш рожден был хватом:
Слуга царю, отец солдатам...
Да, жаль его: сражен булатом,
Он спит в земле сырой.

И молвил он, сверкнув очами:
"Ребята! не Москва ль за нами?
Умремте же под Москвой,
Как наши братья умирали!"
И умереть мы обещали,
И клятву верности сдержали
Мы в Бородинский бой.

Ну ж был денек! Сквозь дым летучий
Французы двинулись, как тучи,
И всё на наш редут.
Уланы с пестрыми значками,
Драгуны с конскими хвостами,
Все промелькнули перед нами,
Все побывали тут.

Вам не видать таких сражений!..
Носились знамена, как тени,
В дыму огонь блестел,
Звучал булат, картечь визжала,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
Гора кровавых тел.

Изведал враг в тот день немало,
Что значит русский бой удалый,
Наш рукопашный бой!..
Земля тряслась - как наши груди,
Смешались в кучу кони, люди,
И залпы тысячи орудий
Слились в протяжный вой...

Вот смерклось. Были все готовы
Заутра бой затеять новый
И до конца стоять...
Вот затрещали барабаны -
И отступили бусурманы.
Тогда считать мы стали раны,
Товарищей считать.

Да, были люди в наше время,
Могучее, лихое племя:
Богатыри - не вы.
Плохая им досталась доля:
Немногие вернулись с поля.
Когда б на то не божья воля,
Не отдали б Москвы!

«Добро, должно быть, с кулаками,
С хвостом и острыми рогами,
С копытами и с бородой.
Колючей шерстию покрыто,
Огнём дыша, бия копытом,
Оно придёт и за тобой!
Ты слышишь — вот оно шагает,
С клыков на землю яд стекает,
Хвост гневно хлещет по бокам.
Добро, зловеще завывая,
Рогами тучи задевая,
Всё ближе подползает к нам!

Тебе ж, читатель мой капризный,
Носитель духа гуманизма,
Желаю я Добра — и пусть
При встрече с ним мой стих ты вспомнишь,
И вот тогда глухую полночь
Прорежет жуткий крик: «На помощь!»
А дальше — чавканье и хруст…»

Дмитрий Багрецов

Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем,
Восторгом чувственным, безумством, исступленьем,
Стенаньем, криками вакханки молодой,
Когда, виясь в моих объятиях змией,
Порывом пылких ласк и язвою лобзаний
Она торопит миг последних содроганий!

О, как милее ты, смиренница моя!
О, как мучительно тобою счастлив я,
Когда, склоняяся на долгие моленья,
Ты предаешься мне нежна без упоенья,
Стыдливо-холодна, восторгу моему
Едва ответствуешь, не внемлешь ничему
И оживляешься потом всё боле, боле —
И делишь наконец мой пламень поневоле!
[А. С. Пушкин]

Агния Барто - Первоклассница

Маша — первоклассница:
Форменное платьице,
Накрахмален фартук,
Можно сесть за парту.

На фартуке — оборки,
А на платье — складки!
Где бы взять пятёрки,
Чтоб было всё в порядке? Первый урок

Я на уроке в первый раз,
Теперь я ученица.
Вошла учительница в класс
Вставать или садиться?

Как надо парту открывать,
Не знала я сначала.
И я не знала, как вставать,
Чтоб парта не стучала.

Мне говорят: «Иди к доске», —
Я руку поднимаю.
А как перо держать в руке,
Совсем не понимаю.

Как много школьников у нас!
У нас четыре Аси,
Четыре Васи, пять Марусь
И два Петровых в классе.

О, созерцай, душа: весь ужас жизни тут
Разыгран куклами, но в настоящей драме
Они, как бледные лунатики, идут
И целят в пустоту померкшими шарами.

И странно: впадины, где искры жизни нет,
Всегда глядят наверх, и будто не проронит
Луча небесного внимательный лорнет,
Иль и раздумие слепцу чела не клонит?

А мне, когда их та ж сегодня, что вчера,
Молчанья вечного печальная сестра,
Немая ночь ведет по нашим стогнам шумным

С их похотливою и наглой суетой,
Мне крикнуть хочется — безумному безумным:
«Что может дать, слепцы, вам этот свод пустой?»

[Шарль Бодлер, Цветы Зла, "Слепые"]

Ревела улица, гремя со всех сторон.
В глубоком трауре, стан тонкий изгибая,
Вдруг мимо женщина прошла, едва качая
Рукою пышною край платья и фестон,

С осанкой гордою, с ногами древних статуй…
Безумно скорчившись, я пил в ее зрачках,
Как бурю грозную в багровых облаках,
Блаженство дивных чар, желаний яд проклятый!

Блистанье молнии… и снова мрак ночной!
Взор Красоты, на миг мелькнувшей мне случайно!
Быть может, в вечности мы свидимся с тобой;

Быть может, никогда! и вот осталось тайной,
Куда исчезла ты в безмолвье темноты.
Тебя любил бы я — и это знала ты!

[Шарль Бодлер, Цветы Зла, "Прохожей"]

НЕНУЖНОЕ ПИСЬМО

Приезжайте. Не бойтесь.
Мы будем друзьями,
Нам обоим пора от любви отдохнуть,
Потому что, увы, никакими словами,
Никакими слезами ее не вернуть.

Будем плавать, смеяться, ловить мандаринов,
В белой узенькой лодке уйдем за маяк.
На закате, когда будет вечер малинов,
Будем книги читать о далеких краях.
Мы в горячих камнях черепаху поймаем,
Я Вам маленьких крабов в руках принесу.
А любовь — похороним, любовь закопаем
В прошлогодние листья в зеленом лесу.
И когда тонкий месяц начнет серебриться
И лиловое море уйдет за косу,
Вам покажется белой серебряной птицей
Адмиральская яхта на желтом мысу.
Будем слушать, как плачут фаготы и трубы
В танцевальном оркестре в большом казино,
И за Ваши печальные детские губы
Будем пить по ночам золотое вино.
А любовь мы не будем тревожить словами
Это мертвое пламя уже не раздуть,
Потому что, увы, никакими мечтами,
Никакими стихами любви не вернуть.

А. Вертинский, 1938

Первое стихотворение помню наизусть с 10-го класса, а второе недавно прочитала. Странно, что никто не сказал. А сама не задумывалась, хотя понятно, что если есть продолжение, где-то должно быть начало...

Виктор Соснора (26.04.1936- 13.07.2019)

ПРОДОЛЖЕНИЕ ПИГМАЛИОНА

М. Борисовой

Теперь — тебе: там, в мастерской, маски,
тайник и гипс, и в светлячках воздух...
Ты Галатею целовал, мальчик,
ты, девочка, произнесла вот что:

“У нас любовь, а у него маски,
мы живы жизнью, он лишь труд терпит,
другую девушку — он мэтр, мастер, —
ему нетрудно, он еще слепит!”

Так лепетала ты, а ты слышал,
ты пил со мной и ел мои сласти,
я обучал тебя всему свыше, —
мой мальчик, обучи ее страсти!

Мой ученик, теперь твоя тема,
точнее тело. Под ее тогой
я знаю каждый капилляр тела,
ведь я — творец, а ты — лишь ты. Только

в твоей толпе. Теперь — твоя веха.
И молотками весь мой труд, трепет,
и — молотками мой итог века!
“Ему нетрудно, он еще слепит!”

Теперь — толпе. Я не скажу “стойте”.
Душа моя проста, как знак смерти.
Да, мне нетрудно, я слеплю столько...
Скульптуры — что там! — будет миф мести.

И тем страшнее, что всему миру
вы просчитались так, и пусть пьесу
вы рассчитали молотком, — минус,
мир — арифметика, и плюс — плебсу.

Теперь убейте. Это так просто.
Я только тих, я только в труд — слепо.
И если бог меня лепил в прошлом —
Ему нетрудно, Он еще слепит!

1969 (1970)

Это было ответом на "Ночной шёпот Галатеи..." Майи Борисовой.

Майя Борисова

НОЧНОЙ ШЁПОТ ГАЛАТЕИ, ОБРАЩЕННЫЙ К УЧЕНИКУ ПИГМАЛИОНА

Перелепи лицо моё, скульптор!
В ладонях мни его, как мнут глину…
Поторопись меня лепить, скульптор,
а то я снова убегу, сгину.

Твоя каморка так темна, милый,
под лестницей, где белый свет клином…
Пигмалион сейчас пройдёт мимо
в опочивальню и меня кликнет.

Он будет ласков, а потом — бешен,
а после в непробудный сон канет.
Он не признается богам, бедный,
что под его руками я — камень.

Все говорят: Пигмалион — мастер,
он мою душу вызвал из мрака!
А я увидела тебя, мальчик,
и позабыла вмиг, что я — мрамор.

Пигмалион сиял, как грош медный,
касался рук моих, колен, стана,
а я дрожала: что же ты медлишь?
Ведь для тебя я живой стала!

В легенде холодно мне, как в склепе.
Меня доверие небес давит.
Пигмалион себе ещё слепит!
Он тоже, в общем-то не бездарен…

Растрёпан факел молодым ветром,
горячий отблеск на твоих скулах.
Чтобы лицо моё — к тебе, вечно,
перелепи моё лицо, скульптор!

Я умоляю, всех богов ради, —
ведь счастье роздано нам так скупо,
чтоб нам неузнанным уйти рядом,
перелепи моё лицо, скульптор!

Что не день, то трагические новости. Сегодня утром от нас ушла Лена Касьян.
Она, мужественно приняла неизбежность. До последней минуты боролась с неизлечимой болезнью, сохранив своё достоинство, оставаясь разумным, добрым человеком.
Светлая тебе память Лена.

***
Смотри, как перевозят снег
В небесной лодке.
Какой короткий выпал век,
Какой короткий.
Чего искала, кем была,
О чём мечтала?..
А снег осыплется с весла —
И нас не стало.
Не стало неба и земли,
Ни крыш, ни улиц,
Как будто взрослые ушли
И не вернулись,
Как будто смотришь из окна
И ждёшь ответа…
Лишь лодка белая видна
Над белым светом.
Очнёшься в городе пустом —
Туман и слякоть.
Уже не вспомнить ни о ком
И не заплакать.
Как скоротечен человек —
И сам не знает.
Качнётся лодка, ляжет снег,
И полегчает…

Ушла красивая талантливая женщина.
Вечная память.

https://m.youtube.com/watch?v=H0Z58y...me_continue=42

Смерть моя, если ты...
© Елена Касьян

Смерть моя, если ты меня хочешь всю,
не бери по частям,
подожди немного.
Если каждого
ожидает небесный суд,
значит,
все там будем,
не стой у порога.

Снег в изломах ветвей, провода в снегу,
ночь пошла на убыль,
и жизнь в фаворе.
Если ты меня хочешь – я здесь
и не убегу.
Но я знаю, что есть
другой
вариант истории.

Кто вдохнул в нас свет и вложил слова,
был неглупый вкладчик,
уж вы поверьте.
Я адепт мерцающего
вещества,
что течёт сквозь всех
и не знает
смерти.

Потому хочу оставаться здесь
и смотреть, как снег
укрывает крыши...
Белый свет к Рождеству
побелеет весь.
Каждый голос будет
вверху
услышан.