Сегодня кто-то продавал на перекрестке счастье

Сегодня кто-то продавал на перекрестке счастье.
Оно лежало средь крючков и старых ярких платьев,
среди усталых пыльных книг, средь кисточек и мела.
Оно лежало и на всех неверяще смотрело.

Народ шел мимо, редко кто вдруг подходил к прилавку
Купить брошюрку, календарь, иголку, нить, булавку.
И равнодушный взгляд скользил по глупой мелочовке,
А счастье так просилось в дом, так робко и неловко.

Моляще поднимало взгляд, едва-едва пищало,
Но «кто-то» мимо проходил и счастье замирало.
Темнело, я брела домой. В карманах грея руки.
Торговец собирал товар, чуть напевал со скуки.

Я бы прошла, но вдруг задел молящий и печальный
Беспомощный несчастный взгляд, как будто вздох прощальный.
Я подошла, а за стеклом пластмассовой витрины
комочек маленький дрожал от горя и обиды.

Комок устал, хотел в тепло, замерз на этой стуже,
но к сожалению комок был никому не нужен.
— И сколько стоит? — голос мой дрожал от напряжения.
— Что? Это? — Это! — Да бери, оно — одни мученья!

Я бережно взяла комок, к груди его прижала,
Закутав в складочки пальто домой почти бежала.
Бежала греть. Скорей, скорей! В тепло с морозных улиц,
И даже блики фонарей как-будто улыбнулись…

И улыбался белый снег, и небо. Мир смеялся.
Нашелся все же человек, что счастьем не кидался.
Я принесла комочек в дом и стало вдруг понятно,
Что никому его не дам, и не верну обратно.

Лариса Рубальская

Четыре пули

Первая пуля
Попала в ногу,
Но я, представьте, не был взволнован, —
Я был совершенно спокоен…
Ей-богу!
Честное слово!..

То ли бог, то ли черт мне помог?
До сих пор
Я понять не могу –
Для меня это тайна.

Пуля вторая
Летела в упор
И в меня не попала
Чисто случайно…

Нам, калекам-бойцам,
Только жрать, только спать,
Только радость одна,
Что друзей вспоминать.
Жаркой кровью своей
Поперхнувшись на миг,
Третьей пулей сражен,
Пал братишка комбриг.

Он стоял, чудачок,
У врага на виду,
Он упал на траву
Головой бесшабашной…

О четвертой пуле
Я речь поведу,
О четвертой —
О самой тяжелой и страшной.

Эта пуля вошла
В мою главную жилу
И бежит,
Отнимая последнюю силу.

Я всю ночь провожу
На бессонной постели, —
Эта пуля без отдыху
Шляется в теле.

Приложи только руку —
И нащупаешь ты
Мгновенную выпуклость быстроты.
Приложи только ухо —
И услышь, недвижим,
Как свистит эта пуля
По жилам моим.

Ты мне жилу разрежь, если нож твой остер,
Чтобы пулю добыть и запрятать в затвор,
Потому что в степях поднимается дым,
И свинец еще будет необходим!

Михаил Светлов

Что ж, если говорить без фальши

Что ж, если говорить без фальши,
Ты что ни день — отходишь дальше,
Я вижу по твоим глазам
И по уклончивой улыбке,—
Я вижу, друг мой, без ошибки,
Что нет возврата к чудесам.
Прощай. Насильно мил не будешь,
Глухого сердца не разбудишь.
Я — камень на твоем пути.
Ты можешь камень обойти.
Но я сказать хочу другое:
Наверно, ты в горах бывал,
И камень под твоей ногою
Срывался, падая в провал.

Мария Петровых

Девушка с загадочным лицом

Девушка с загадочным лицом,
В платье, точно ландыш, белом-белом,
Первая призналась мне во всем
И сама велела мне «быть смелым»!

Приказала верить наперед,
Без тоски и без сомнений верить,
Что уж если жду ее на сквере,
Значит, обязательно придет.

Принесла мне солнце и весну,
Поклялась быть ласковой и верной…
Как ее, такую, обману?
А ведь обману ее, наверно?..

Игорь Кобзев

Изголодалась степь по влаге,
А люди по Любви…
Дай Бог одним Любовь земную!
Ну а другим дожди…


Сергей Владиславович Рязанцевъ

Служанка

Беда некстати разболтаться!
В какой-то дом пришла
Служанка наниматься.
— «Скажи мне, душенька, где прежде ты жила?
Что делала? ..» — «Жила-с я у моста Тючкова,
У маклера Волчкова.
Женат, сударыня, на третьей он жене;
Дочь старшая меня немного помоложе;
Совсем почти уж сед, а приставал ко мне!
Бог знает что сулил, да честь всего дороже!
Я отошла. Потом жила у Покрова,
У Галкиной. Она вдова;
При флоте здесь служил ее муж комиссаром.
У ней жил мичман бедный… даром…
Племянник — по ее словам.
Уж правда или нет, о том судить не нам.
Хоть беден, но зато и молодец собою!
Ему осьмнадцать лет, а ей уж тридцать пять!
А как она ряба! худа! доска доскою!..
Изволила меня к нему приревновать!
У немца-доктора я после нанялася —
И тут не ужилася:
Муж мот, жена скупа.
Представьте: кофею мне даже не давала!
Да и сама какой пивала?
С цикорием! — Еще жила я у попа;
Немного пил старик; дочь у него невеста.
Скажу, что модница! Зато коса, глупа!..»
— «Прощай, голубушка, ищи другого места,
— «Помилуйте! Да чем я так противна вам?
Сшить, вымыть, выгладить умею,
Всё в доме сделать разумею,
И десять лишь рублей…» —
«Полушки я не дам»,
— «Да чем же так я несчастлива?
Чем не понравилась?» — «Болтлива!»

Александр Измайлов

Наши матери

Наши мамы от нас
вечно что-нибудь прячут.
Прячут беды свои
и свои неудачи.
Прячут боль, и досаду, и горечь обиды.
А войной
Сколько горя им было
выдано…
Извещенья о смерти в комоды прятали,
А наутро – подушки,
слезами примятые.
Наши мамы от нас
вечно что-нибудь прячут.
Наши мамы при нас
никогда не плачут
И стараются быть проворней, бодрей…
Но не верьте обману своих матерей.
Я же знаю…
Тайком…
Когда все уснут,
В тихой кухне они
капли тёмные пьют.
И устало вздохнут,
И пройдутся иначе…
Наши мамы от нас
Вечно что-нибудь прячут…

Майя Румянцева

Я видел вас вчера в трагедии моей

«Я видел вас вчера в трагедии моей.
Вам нравится она?» — «Нимало».
— «А что ж вы плакали?» — «Сказать ли? Жаль мне стало,
Что дал за креслы пять рублей».

Александр Измайлов

Баллада о седых

Говорят, нынче в моде седые волосы,
И «седеет» бездумно молодость.
И девчонка лет двадцати
Может гордо седою пройти.
Но какому кощунству в угоду,
И кому это ставить в вину.
Как нельзя вводить горе в моду,
Так нельзя вводить седину.

Память, стой, замри! Это надо.
То из жизни моей — не из книжки…
Из блокадного Ленинграда
Привезли седого мальчишку.
Я смотрела на чуб с перламутром
И в глаза его очень взрослые.
Среди нас он был самым мудрым,
Поседевший от горя подросток.

А ещё я помню солдата.
Он был контужен взрывом гранаты.
И оглох… И навек онемел…
Вот тогда, говорят, поседел.
О, седая и мудрая старость.
О, седины неравных боёв.
Сколько людям седин досталось
От неотданных городов.
А от тех, что пришлось отдать —
Поседевших не сосчитать.

Говорят, нынче в моде седИны…
Нет, не мода была тогда:
В городах седые дымины,
И седая в селе лебеда.
И седые бабы-вдовицы,
И глаза, седые от слёз,
И от пепла седые лица
Над холмом поседевших берёз.

Пусть сейчас не война… Не война…
Но от горя растёт седина.
… Эх ты, модница, злая молодость.
Над улыбкой седая прядь…
Это даже похоже на подлость…
За полтинник седою стать.
… Я не против дерзости в моде,
Я за то, чтобы модною слыть.
Но седины, как славу, как орден
Надо, выстрадав, заслужить!…

Майя Румянцева

Твои глаза, твоя улыбка
Украли мой покой давно,
А для души играет скрипка –
Хочу, чтоб было, как в кино!
Чтоб подошел ко мне поближе,
Ладошку в руки свои взял.
В глазах сама любовь увижу.
Хочу, чтоб ты поцеловал.

Автор Ольга Сергеева

Украденная любовь

Дай явь, как сон.
Явись ко мне.
За все разлуки дай награду.
Как на ворованном коне,
Ворвись с глазами конокрада.
Мне дед рассказывал, как он
На тройке похищал невесту.
И только стон,
И только звон,
И рысакам в упряжке – тесно.
Ведь увозили же тогда.
И в спину пусть летят проклятья.
И пусть на день, не навсегда,
Но увези меня
Для счастья.
Я перепутаю часы,
Я перепутаю все даты.
Я буду путать явь, и сны,
И все восходы, и закаты.
Дрожит земля, дрожат леса.
И все меняется на свете.
Дай удаль мне,
И дай глаза,
И день один из тех столетий,
Когда крадут своих любимых,
В тулупы рыжие их прячут.
Когда любовь – пролетка синяя,
Перед которой гривы скачут…
Нам не хватает той старинной,
В метель украденной любви.
Живем размеренно и чинно,
До встреч вычеркивая дни.
И ты меня не увезешь,
И я, пожалуй, не уеду…
А тройка… Тройка – это ложь.
И я давно
Не верю
Деду.

Майя Румянцева

Соперники

Он рядом сидит,
он беседует с нею,
Свисает гармонь
на широком ремне.
А я на гармони
играть не умею.
Завидно, обидно,
невесело мне.

Он с нею танцует —
особенно как-то:
Рука на весу
и глаза в полусне.
А я в этом деле,
действительно, трактор, —
Тут даже и пробовать
нечего мне.

Куда мне девать
свои руки и ноги,
Кому рассказать
про обиду свою?
Пройдусь, постою,
закурю, одинокий,
Да снова пройдусь,
да опять постою.

Добро бы я был
ни на что не умелый,
Добро бы какой
незадачливый я.
Но слава моя
до Москвы долетела.
И всюду работа
известна моя.

Пускай на кругу
ничего я не стою.
А он на кругу —
никому не ровня.
Но дай-ка мы выедем
в поле с тобою, —
Ты скоро бы пить
запросил у меня.

Ты руку ей жмёшь.
Она смотрит куда-то.
Она меня ищет
глазами кругом.
И вот она здесь.
И глядит виновато,
И ласково так,
и лукаво притом.

Ты снова играешь
хорошие вальсы,
Все хвалят, и я тебя
тоже хвалю.
Смотрю, как работают
хитрые пальцы,
И даже тебя
я ценю и люблю.

За то, что кругом
все хорошие люди,
За то, что и я
не такой уж простак.
За то, что всерьёз
не тебя она любит,
А любит меня.
А тебя только так…

Александр Твардовский