inek

Вчера подготовила для мамы ещё одну историю... Делюсь
Если ты любишь, как я, бесконечно,
Если живешь ты любовью и дышишь,
Руку на грудь положи мне беспечно:
Сердца биенья под нею услышишь.

О, не считай их! в них, силой волшебной,
Каждый порыв переполнен тобою;
Так в роднике за струею целебной
Прядает влага горячей струею.

Пей, отдавайся минутам счастливым,-
Трепет блаженства всю душу обнимет;
Пей - и не спрашивай взором пытливым,
Скоро ли сердце иссякнет, остынет.

А. Ф е т

В 1851 году уездный городок Елисаветград потрясла трагическая смерть девицы Марии Лазич. Официальная версия была такова: лежа на диване, она курила и не заметила, что от небрежно брошенной спички вспыхнуло кисейное платье. Рядом никого не оказалось. Девушка бросилась в сад, но на воздухе пламя взметнулось выше головы... Однако ходили упорные слухи, что это было самоубийство. И связывали его с именем поэта Афанасия Фета.

Трудные годы

Афанасий Шеншин был человеком сильных страстей и — не менее сильного характера. Он слыл человеком рассудка. Но чье бы сердце не окаменело, не ожесточилось, если несчастья — еще с отроческих лет — то и дело обрушивались на него? Фет родился в семье богатого помещика, потомственного дворянина Шеншина. Безоблачное будущее открывалось перед ним: старший сын, богатый наследник! — и вдруг в одночасье он потерял все: дворянское звание, положение в обществе, наследственные права, даже российское гражданство. Да только ли это — он потерял имя!
Ему было 14 лет, когда, учась в престижном частном пансионе, он получил от отца извещение, что отныне будет носить фамилию Фет, да еще с двумя обидными точками над «е» — Фёт. И это без всяких объяснений. Насмешкам соучеников не было конца, его горю — тоже.
Через много лет, перед женитьбой, Афанасий Афанасьевич вручит невесте письмо, которое по прочтении настоятельно и немедленно попросит сжечь. Однако воля его исполнена не была. Не было положено письмо и в гроб жены, как она завещала. Так оно дошло до наших дней. Поэт писал: "Моя мать была замужем за отцом моим — дармштадтским ученым и адвокатом Фетом и родила дочь Каролину и была беременна мною. В это время приехал в Дармштадт отчим мой Шеншин, который увез мою мать от Фета, и когда Шеншин приехал в деревню, то через несколько месяцев мать родила меня". Но и это недостоверно. Поговаривали, что и адвокат Фет не отец поэта, а кто — неизвестно. Когда обнаружилось, что метрики мальчика подложные и ему грозит перейти в разряд незаконнорожденных, мать помчалась в Дармштадт и умолила дальних немецких родственников дать их фамилию сыну.
Отныне несчастья преследовали молодого человека: один за другим сошли с ума оба его брата и две сестры. Наконец, от душевного расстройства умерла и горячо любимая им мать. Теперь отчим выдавал на содержание пасынка минимум…

Бесприданница

Еще в ранней молодости Фет решил во что бы то ни стало вернуть утраченное. Он дал себе клятву: «В жизни я не позволю ступить и шагу необдуманно». Он поставит себе цели и неуклонно шел к ним. Одна из них — жениться на невесте с большим приданым. Но каких душевных мук это стоило! В жертву была принесена и любовь…
Итак, первая цель — вернуть дворянство. Единственный способ — высокий военный чин. Окончив Московский университет по словесному факультету, Фет поступает юнкером в кирасирский полк. Место службы определено — Херсонщина. Здесь он и встретит двух своих муз. Одна из них — Мария Лазич.
Фет познакомился с ней в 1848 году. В своих воспоминаниях он назвал ее Лариной. Девушка и впрямь многим напоминала пушкинскую героиню. Сдержанная, даже строгая, она великолепно играла на фортепиано. Мария превосходно знала русскую поэзию, задолго до знакомства с Фетом полюбила его стихи. Он часто пел романсы Глинки под ее аккомпанемент.Любовь к поэзии и музыке сблизила их. Мария была хороша собой: стройна, с копной чудесных, цвета воронова крыла волос. Но... она была дочерью бедного отставного генерала. «Я понимал, что жениться офицеру, получающему 300 руб. из дому, на девушке без состояния значит брать на себя клятвенное обещание, которого не в состоянии выполнить», — писал Фет.Человек благородный, он разом «сжег корабли» — честно открылся Марии. Но девушка столь самозабвенно любила его, что ответила, не задумываясь ни о сплетнях, ни о последствиях: никаких посягательств на его свободу она не имеет… В письме к другу детства Борисову в 1849 году Фет писал: «Я встретил девушку — прекрасного дома и образования — я не искал ее, она — меня, это судьба... Мои средства тебе известны — она ничего тоже не имеет... Я не женюсь на Лазич — и она это знает, а между тем умоляет не прерывать наших отношений». Разрубить этот гордиев узел у него не хватало решимости…Дело кончилось тем, что в город, где стояла часть Фета, приехала тетушка Марии. Состоялся тяжелый разговор. Афанасий Афанасьевич, уже полковой адъютант, не оправдывался: «Я давно умолял вашу племянницу позволить мне не являться больше в Федоровку». На что тетушка резонно возразила: «Вы должны были выполнить ваше намерение, так как вы уже не мальчик, слепо увлекающийся минутой». Он вручил для Марии письмо. Ответ ее был дружеский и утешительный — она ни на что не претендовала, лишь бы видеть его... Тут весьма кстати подоспел его отъезд по делам службы. Вновь они увиделись только через два года. Их последняя встреча была восторженной, но ни к какой развязке не привела. Фет отбыл на маневры, а осенью, вернувшись, спросил у сослуживца о Лазич. «Как, вы ничего не знаете? — собеседник смотрел на него диким взглядом. — Да ведь ее уже нет! Она умерла! И, Боже мой, как ужасно!»

Больше чем дружба

Второй музой поэта стала Александра Львовна Бржеская. Они встретились, когда ему шел 23-й год, еще до знакомства с Марией. Имя его уже успело облететь Россию. Прибыв на военную службу в Елисаветград, он получил приглашение на уездный бал. Праздник был в разгаре, когда вдруг раздался шепот: «Бржеские, Бржеские...» В залу вошла молодая красивая пара. Поражала несравненной красотой Александра Львовна: гордая темно-русая головка, удивительные голубые глаза, безукоризненно очерченный рот... О ее красоте шла молва по всей Херсонщине. Бржеская была на год моложе Фета. Она получила образование в петербургском пансионе, знала несколько языков. Светская львица, она привыкла блистать в обществе. Фет — в ее свите. Что ж, он статен, остроумен, речь полна блеска и парадоксов. Но о любви, тем более о страсти не может быть и речи. Ведь именно Бржеская познакомила его с Марией, она знает об их привязанности…
1853 год Фет встречает в Петербурге. Новая жизнь, новые знакомства... И вдруг приходят эти строки: «Без тебя я тоскую безумно, ты улыбку мою унесла...» Может быть, только в Петербурге и понял Афанасий Афанасьевич, что его чувство к Бржеской — более чем дружба? Как-то Фета спросили: что он больше всего ценит в женщине? «Красоту», — ответил поэт. Тонкий ценитель прекрасного, он, тем не менее, в 1857 году взял в жены некрасивую немолодую девушку. Это был шаг на пути к поставленной им в юности цели: Машенька Боткина была дочерью богатого чаеторговца. Она стала прекрасной женой поэту, его усердной нянькой. Как говорил Фет, это было «существо добрейшее и преданнейшее, но прозаическое и бескрылое». Так, в 40 лет он обрел почти все, к чему стремился: разбогател, купил три имения, кусок земли близ поместий своего отчима и весь был поглощен постройками, потравами, урожаем. Тургенев печалился: Фет «стал рьяным хозяином. Музу прогнал взашей». Он отяжелел, облысел, оброс бородой.

И плакали мы…

…Александре Львовне 47 лет. Теперь она пишет старому другу письмо за письмом. И он с радостью откликается.…Им уже далеко за 50. Все чаще они возвращаются к прошлому. Воспоминания расцветают. Новый вихрь чувств врывается в их переписку. Оба и не задумываются о том, что ушли не годы — десятилетия! Он помнит ее молодой, красивой и нетерпеливо зовет в свое имение Воробьевку, в белый дом на зеленом холме, уже готовит ей комнаты… Она приняла, наконец, его приглашение — но в белый дом на холме вошла не прежняя изумительная красавица, а хилая, измученная жизнью старушка... За год до смерти, вспоминая тот день, Фет напишет стихотворение «Мы встретились вновь после долгой разлуки...», каждая из трех строф которого заканчивается словами: «И плакали, плакали мы...» Это было их последнее свидание. Но переписка продолжалась еще много лет.
…Осенью 1892 года 71-летний Афанасий Афанасьевич переехал из Воробьевки в Москву. Все было неплохо, однако его мучили приступы удушья. А тут еще из-за сырой погоды он простудился и заболел бронхитом. Врачи предписали сидеть дома. Утром 21 ноября он захотел выпить шампанского, настоял, чтобы жена тотчас поехала к врачу, посоветовалась — можно ли? Как только ее коляска съехала со двора, он сказал секретарше: «Пойдемте, я вам кое-что продиктую». И продиктовал следующее: «Не понимая сознательного преумножения неизбежных страданий, я добровольно иду к неизбежному». Подписался под запиской и поставил дату: «21 ноября». На письменном столе лежал нож для разрезания бумаги. Афанасий Афанасьевич вдруг взял его. Встревоженная запиской, секретарша стала отнимать нож и поранила себе руку. Фет вскочил, кинулся в столовую, к буфету, и попытался открыть дверцу ящика, где лежали ножи. Он был в каком-то исступлении. Дверца почему-то не поддавалась... Внезапно он упал на стул и мгновенно умер — от разрыва сердца…